Большое интервью с Kedr Livanskiy

— Беседуя о своём прошлом с порталом colta.ru, ты сказала, что «всё проживала честно». Более того, в подкасте, который выходил на сайте syg.ma, ты дополнительно сформулировала простой принцип, который можно применить как к музыке, так к жизни в целом: «Надо просто делать честно». Сейчас ты по-прежнему верна ему? Или же, как и все мы, иногда недоговариваешь? Может быть, в чём-то лукавишь?

— Наверное, я всё же [по-прежнему остаюсь] честна — и именно поэтому так редко выкладываю новую музыку. Это мой подход, отражение моего личного опыта — потому что, конечно, бывает и по-другому. Взять, например, buttechno или flaty: они занимаются музыкой каждый день. Они могут писать, условно говоря, по 70 треков в год — а вот я так не могу. Да, конечно, это всё полезно в каком-то чисто техническом смысле, для тренировки. Раньше я много думала на эту тему, но мой случай — другой. Для меня музыка — всегда результат пережитого опыта. И я попросту не могу писать её, если сильно подавлена. Так было, например, между выпуском «Ariadna» и «Your need» — я даже не притрагивалась к инструментам. Почему? В периоды самоуничижения тебе кажется, что всё, что ты делаешь — чепуха. Я откровенно завидую тем людям, которые могут отделять творчество от рефлексии. Они могут работать в любом состоянии — а вот я, как ты понял, так не могу.

— Лиля Брик говорила про Маяковского, мол, «пусть страдает, побольше стихов напишет». Выходит, это всё-таки тоже не про тебя?

— Как раз про меня! Но я чётко разделяю страдания и апатию [как разные состояния]. Когда я страдаю, то я испытываю эмоции и могу писать музыку. А вот если ты не испытываешь никаких эмоций, то тебе [становится совершенно] нечего сказать. Теряешь контакт не только с миром, но и с самим собой. Собственно, именно по этой причине у меня сейчас тоже возникла некая пауза. Я активно перестраиваю своё мировосприятие — и, пока этот процесс идёт, я снова не могу ничего транслировать через музыку. Впрочем, я чувствую, что скоро будет что-то новое! Всегда, когда я испытываю такое ощущение, то сразу сажусь за инструменты и начинаю работать. Меня [как будто] прорывает писать.

— В чём может выражаться честность музыканта, на твой взгляд? Кого ты можешь назвать честным?

— Знаешь, это всё очень индивидуально. Какая-то песня может быть записана в ужасном качестве, но при этом нести в себе очень многое. По сути своей она будет очень сильным произведением. Для меня честность [у музыканта] заключается в преодолении, когда ты борешься с собой и что-то [в итоге] ломаешь. Тебе страшно о чем-то говорить, но ты всё равно [в один момент] понимаешь, что не можешь об этом не сказать. Это всегда слышно в музыке. Например, можно сравнить PHARAOH и FACE. Почему FACE кажется мне честным, а PHARAOH — нет? Можно просто включить интервью PHARAOH у Дудя и увидеть, как сильно он пытается скрыть, спрятать свои слабые стороны. Даже когда Глеб говорит о девушках, по нему видно, насколько он ранимый и как сильно их боится. А ведь при этом в его текстах много про «сучек» и всё такое, то есть у него эта бравада — просто часть образа. Он пытается скрыть [свой страх], он неискренен. И возьмем последний альбом FACE, где Ваня прямым текстом говорит о том, как сильно он переживает. Это круто, потому что это честно.

— Кто-то настолько же честно говорит о том, что музыка для него — это бизнес. Например, своими действиями — меняясь в соответствии с трендами, постоянно подстраиваясь под них. Такого рода честность считается?

— Да, это тоже честно. Но разве кто-то говорит об этом открыто?

— Да. Вспомнить того же Тимати. Он однажды читал: «А я считаю бабло и мне п**уй на рэп». Это же предельно честное высказывание, разве нет?

— Слушатель сам для себя решает, какую он хочет слушать музыку, изначально «фейковую» или же «трушную». Это другая честность, которая скорее имеет отношение к наличию либо отсутствию авторского взгляда.

— То есть коммерческая музыка тоже может быть «трушной»?

— Может, конечно. Тот же A$AP Rocky.

— Разве Ракима можно назвать артистом, который подстраивается под тренды? Альбом Testing — это же один сплошной эксперимент, с которым сложно было рассчитывать на коммерческий успех.

— В данном случае я имею в виду положение, которое он занимает. Он где-то посередине между музыкальной индустрией и миром моды. У него есть свой бизнес — и он успешен. Под словосочетанием «коммерческий артист» я скорее имею в виду звезд первой величины, то есть это не столько про уровень заработка, [сколько про статус]. Раким идет по честному пути, поскольку не боится делать то, к чему не готовы другие артисты. Это ведь тоже движение, почему нет?

— Раз уж мы заговорили о честности, то не могу не спросить про твой недавний альбом. По прошествии некоторого времени после его выпуска можешь ли ты честно сказать, что альбом себя оправдал? Он произвел тот эффект, на который ты рассчитывала?

— Пока не могу это проанализировать [полноценно], но мне уже понятно, что на Западе его почему-то приняли лучше, чем у нас. Мне кажется, что даже «Ariadna» у нас посильнее разошлась, чем «Your Need»; [про «Ariadna»] больше писали в разного рода пабликах. И это несмотря на то, что в музыкальном плане новый альбом гораздо интереснее. Это прогресс, а не регресс, я уверена в этом. Про «Your Need» написали даже в The Guardian! Я сильно удивилась — и это, конечно, было очень приятно. Пускай на «Your Need» нет ни одного очевидного хита, но для меня каждая песня оттуда — хитовая. Все более цельно звучит — несмотря на то, что в общем звучание посложнее. Уже сейчас могу сказать, что даже пластинки с «Your Need» продаются лучше, чем в случае с «Ariadna». Было 600 пластинок в предпродаже — и ещё до выхода альбома их все раскупили. Мне вообще кажется, что новый альбом [очень подходит] для того, чтобы слушать его на виниле. Там ведь столько мелких деталей, столько красок — и вместе с тем треки с этого альбома можно смело ставить на клубных вечеринках. Вполне может быть, что и диджеи его покупают тоже. Если и подводить какой-то промежуточный итог, то он будет таким. Последний альбом больше для тех, кто непосредственно работает с музыкой — а песни с «Ariadna», грубо говоря, обрели бо́льшую  народную любовь.

— Почему ты всё-таки думаешь, что у нас альбом приняли хуже?

— Я ведь читаю комментарии! (Смеётся.) На Западе я не видела НИ ОДНОГО негативного комментария, потому что люди ТАМ хорошо знают музыкальные традиции. Многие знают, что такое конкретно «хаус», например. А у нас не все понимают даже, что существует такое понятие, как «электронная музыка», которое шире. И «Your Need» — как раз электронная музыка. В общем, здесь у многих отсутствует знание (и понимание) каких-то основ, верного представления о том, что же такое тот или иной музыкальный стиль или их смешение. В итоге люди вешают ярлыки, не разобравшись, и судят, исходя из собственных [неверных] представлений о канонах. На всё том же «Your Need» много элементов из разных жанров — и у нас, к сожалению, не все могут увидеть между ними разницу и понять, почему оно в конечном виде вышло именно таким образом. Просто на Западе люди росли посреди всего этого многообразия, пока до нас доходило постепенно и урывками. Приведу пример. Только сейчас люди в России начали активно слушать техно и [на самом деле] понимать, что это такое. Какие-то треки даже пошли в мейнстрим — а мы с друзьями ставили такое уже где-то лет шесть назад. Но я сразу оговорюсь, что даже при всём этом людей здесь, которые знают, что такое электронная музыка, и любят её более чем достаточно — и их количество всё растёт. Да и важнее всё-таки, как ни крути, мнение людей, которые имеют один с тобой культурный код. Оно ж своё, родное.

— На альбоме есть «грязноватый» джук, что-то от даба, хауса...

— Да, конечно. Это сложные песни, даже если рассматривать только их структуру. Вот чем мне нравится Pitchfork и прочие серьезные издания? Там люди, опять же, знают все эти традиции и улавливают вложенную глубину. Журналисты делают подробный анализ, проводят какие-то параллели [между жанрами] — и вообще всячески дают понять, что способны по достоинству оценить проделанную работу.

— Такое жанровое разнообразие получилось случайно или всё-таки здесь нашла выражение твоя тяга к экспериментам?

— Не совсем так. Начну издалека. У меня очень хорошо получается прописывать мелодии, но я всегда испытывала трудности с тем, чтобы разнообразить ритмическую структуру. Сильно повлияло знакомство с Женей flaty, который очень хорошо работает именно с ритмом. Он может, грубо говоря, «сконструировать» вообще что угодно и оформить это должным образом. Я слушаю много разной музыки, но до этого мне просто не хватало чисто технических навыков — и в один момент стало понятно, что с его помощью я смогу выразить всё, что хочу.  Высказаться посредством любого жанра. У Жени я уже многому научилась.

— Почему у альбома такое название? Это что-то, понятное только тебе, или нечто сродни «сейчас я вам всем тут покажу!»?

— По сути, «Your Need» можно перевести как «то, что тебе нужно». В этом альбоме больше дерзости, чем романтики — а мне и нужно было что-то именно такое [дерзкое].

— В чём проявляется эта дерзость?

— Я ведь прямо говорю слушателю: «Возьми и послушай это!» Никакого агрессивного маркетинга тут нет, само собой — это именно обращение к слушателю.

— «Your Need» — альбом яркий и жизнеутверждающий, но тут все равно слышится какое-то столкновение. Чувствуется внутренняя борьба. Насколько эта мысль совпадает с тем, как воспринимаешь альбом ты?

— Этот альбом — чистая эмоция. Подобная той, которую ты испытываешь, когда заново перерождаешься из пепла, как феникс. Это чувство я и постаралась передать посредством альбома. Раньше я транслировала несколько другие эмоции своей музыкой, там скорее была ретроспектива. А тут я выплескивала именно то, что чувствовала здесь и сейчас. Прямой эфир с Яной Кедриной (Смеётся). Просто сразу шла и писала музыку. На протяжении альбома сталкиваются между собой много очень разных эмоций — возьмем, например, самый первый трек. Сначала мы как будто оказываемся на концерте Kraftwerk, а затем — на каком-то подпольном рейве. Но моя любимая песня — это Ivan Kupala.

— Почему?

— Там еще больше всего закручено. Одно настроение резко сменяется другим; максимально разные инструменты, эмоции и жанры! Женя даже спрашивал меня: «Ты уверена, что тебе [больше всего] нравится именно этот трек?» Но я как раз и люблю такую перенасыщенность, отчасти напоминающую шизофрению — причём этот эффект может иметь и песня, очень простая структурно.

— Я еще вспомнил вот что. В интервью Wonderzine ты сказала, что твоя борьба теперь направлена «к свету». Ты борешься за что-то светлое? С чем?

— Речь шла про борьбу с собой. И я хочу дополнить эту мысль: теперь я не хочу воспринимать взаимоотношения с собой именно как борьбу. Это скорее диалог — и я на пути к тому, чтобы перестать в этом смысле вообще использовать слово «борьба». То, как именно мы называем какие-то вещи — очень важно; как ты это назовешь, так оно и будет. Это скорее путь. Я всегда считала, что основу жизни составляет именно страдание и что в этом есть глубина. Сейчас, спустя долгое время [после того, как я начала так думать], я могу сказать, что это просто способ бегства от мира. Ты замыкаешься в себе, ты зациклен на себе. Нет развития, неоткуда брать энергию. В меру рефлексия, безусловно, полезна как какой-то этап, но зацикливаться на чём-то одном точно не стоит. Часто бывает, что человек отождествляет себя именно с травмой, со своим неврозом; ему кажется, что он талантлив только благодаря этому. Он не может понять, что связи [между травмой и успехом] нет вообще никакой. Нужно перестраивать себя, не ломая, и аккуратно менять отношение к жизни.

— Очень знакомо. Ты в этой связи ещё упоминала интервью Летова, где он говорит, что жизнь — это борьба с навязываемой тебе реальностью.

— Да, и лучше бороться с реальностью, чем с самим собой.

— А так ли уж нужно с ней бороться?

— У Парацельса есть замечательные слова: «Не человек видит благодаря глазам, а глаза видят благодаря человеку». И видишь ты ровно столько, насколько внутри развит. Но мы живем во времена, когда всё со всем уравнивают [и сравнивают]. Всему есть мера, мир становится всё более структурирован и дифференцирован. Если ты не соответствуешь какой-то общей мерке и выходишь за пределы какой-то устоявшейся структуры, то в глазах других ты становишься изгоем. Мы живем в максимальное неестественное для человеческой природы время, когда со всех сторон нас окружают какие-то выдуманные границы. Поэтому мне ближе древние греки или люди эпохи Ренессанса, которые существовали в гармонии с окружающей их реальностью. Пускай они и не знали чего-то о мире, в котором живут, у них было совершенно другое отношение ко всему — даже к смерти. Нам сложно их понять, но мне совершенно не нравятся все эти лозунги в духе: «мы живем в эпоху прогресса. мы умнее тех, кто был до». Как это можно сравнивать? Они жили совершенно в иной парадигме. Вот и я пытаюсь всё равно находить волшебство. Допустим, ученые обнаружили квант. Разве это не чудесно — что квант существует?

— И всё-таки. С чем бороться сложнее? С тем, что внутри, или с той самой объективной реальностью?

— Внутри себя мы боремся с навязыванием. Мы рождаемся в определенной среде, которая диктует нам то, как нужно думать, смотреть на мир и позиционировать себя. Все эти рамки... Они ломают индивидуальность.

— То есть, по-твоему, человек неразрывно связан с миром вокруг и отделить их друг от друга невозможно?

— Да. Существуя, ты неизбежно выбираешь свой собственный путь и идешь по нему. Однажды встав на него, ты борешься со всеми этими оценками. Человек будет неизбежно проецировать что-то на себя и страдать. Страдать от навязываемых извне желаний, которые ему самому, может быть, даже и не пришли бы в голову никогда. Человек в итоге даже не понимает, что из этих желаний — его, а что навязано. Все эти тренинги по мотивации, этот коучинг... Выглядит так, будто бы все должны жить по заранее определенному сценарию в заранее определенном ритме. Но ведь у всех этот сценарий разный. Все добиваются чего-то с разной скоростью, пока их пытаются впихнуть в одинаковые временные рамки — и из-за этого несоответствия люди ломаются. Они верят в эти установки, чувствуют несоответствие — и ломаются, не видя настоящих себя.

— Ты говорила, что после выхода «Ariadna» находилась в изоляции. Как так получилось? В «НИИ» (московский клуб «Наука и искусство» — прим.) сложилась целая тусовка. Вокруг тебя, как кажется со стороны, всегда было достаточно людей.

— Я сама выстроила эту стену. На тот момент требования к себе были слишком высоки и я не принимала себя такой, какая есть. Я переживала кризис и чувствовала, что не понимаю, кто я и как мне жить дальше, поэтому не могла нормально взаимодействовать с людьми.

— Дружба может быть тем спасательным кругом, который реально поможет выйти из подобного состояния, или это всё-таки очень индивидуально?

— То, с кем ты общаешься, действительно важно. Друзья могут помочь и вдохновить; показать своим примером, что безвыходных ситуаций не бывает. Но таких примеров очень, очень мало. Если вам повезло иметь рядом кого-то подобного — важно и нужно прислушаться к нему. Но есть и случаи, когда человек это всё не учитывает и не воспринимает. Тогда влияние извне ему уже очень вряд ли поможет. Особенно с учетом того, что человек в любом случае делает какие-то шаги, которые действительно приведут к чему-то хорошему, самостоятельно, а такого рода закрытость всё ещё и усугубляет.

— Про дружбу ты уже упоминала в интервью англоязычному порталу nbhap.com. Мол, с неё всё и начинается. А с чего тогда начинается дружба? С честности?

— С эмпатии и внимательности к человеку, с которым ты общаешься. С веры в него. Нужно уметь проявлять взаимность и уметь быть отзывчивым.

— Ты дружила с Flaty в момент написания альбома?

— Не-а. Мы, по сути, даже пообщались нормально впервые только тогда, когда сели писать альбом (Смеётся).

— Как так получилось? Вас познакомил Ильдар (Ильдар Зайнетдинов — основатель лейбла «ГОСТ Звук» — прим.)? Как прошла эта встреча?

— Мы общались и до этого. Правда, это всегда было на каких-то тусовках, когда рядом всегда был кто-то другой, и совсем мельком. То есть да, мы были знакомы, но один на один до этого никогда не общались. И, конечно, первая встреча один на один была откровенно неловкой. Я думала: «А вдруг ничего не выйдет? А вдруг мы не сойдемся как люди, друг друга не почувствуем и ничего не напишем?» Женя мне потом рассказывал, что чувствовал то же самое (Смеётся).

— А у ребят из «НИИ», с которыми ты хорошо знакома, сохранилось это понимание? Это единство?

— Могу сказать, что в тусовке присутствует определенный раскол. Каждый в итоге пошёл своим путем.

— Я спросил про это не случайно. Недавно закрылось прежнее помещение клуба на Наставническом переулке. В чём была особенность этого места, на твой взгляд?

— Ооо! Я, можно сказать, строила его (Смеётся). Помню, как мы в респираторах красили стены и всё такое. Я застала его первые дни. В этом месте собирались единомышленники, которые слушали примерно одинаковую музыку. Ещё до «НИИ» появился Johns’ Kingdom (DIY-лейбл, основанный друзьями Яны — прим.), после создания которого и начал формироваться круг наших слушателей. «НИИ» — это его логичное продолжение. Место с собственной идеологией, которую мы сами сформулировали и озвучили. Здесь выступали интересные артисты, которых больше никуда не позвали бы. Продумано было всё — от музыки до общего визуального оформления.

— Вернемся к альбому. Одна из песен называется «Зачем любовь». Ты смогла понять, зачем она тебе?

— Сама песня иронично-грустная — то есть ситуация, о которой идёт речь, подана с долей иронии. Все мы смеемся над этими песнями, типа «Плачет девушка в автомате» (Напевает мотив). В таких песнях всегда рассказывается об одном и том же — молодых девушках, у которых еще нет опыта отношений и которые болезненно воспринимают разрыв. Но в этих песнях я всё равно в какой-то мере вижу себя. Грубо говоря, я реагирую на подобные вещи так же, как и молодая героиня такой песни, то есть здесь вложен какой-то личный опыт. Песня о том, что все мы уязвимы перед [этим] чувством. Ты понимаешь, что остался таким же глупым, как и раньше, хотя уже давно повзрослел. Я и сама это всё понимаю — в любви всегда штормит. «Зачем любовь?» употреблено в смысле «За что мне всё это???»

— И всё-таки. Ты нашла ответ на вопрос, зачем тебе любовь?

— Я на пути к этому. Достичь этого, как ты понимаешь, очень непросто, так что пока я понимаю её так. Любовь — это самое чистое человеческое чувство, к которому изначально стремится человек. Даже если он [в какой-то момент] переполнен злобой и ненавистью настолько, что сеет их вокруг себя, он всё равно хочет быть любимым. Любовь необходима для того, чтобы жить. Всё, что построено на любви, нельзя разрушить. Я и свою музыку пишу из любви к музыке вообще, ведь на ненависти нельзя построить вообще ничего.

— Окей. Песня LED — она про расставание с парнем...

— Она скорее о ситуациях, когда люди не могут открыться друг другу. О тех ситуациях, когда люди закрываются — и им больно. Песня, по сути, о том, что люди не всегда готовы как любить, так и выражать свои чувства. Я везде, постоянно вижу это. Люди боятся. Им бывает страшно быть ранимыми — потому что тогда заденет, например, что тебя отвергнут. Каждый из нас как будто бы покрыт ледяной коркой.

— А если говорить о каких-то творческих идеях, замыслах? Ты пишешь трек, он получается недостаточно хорошим, и всё — демка летит в корзину. Насколько легко тебе даётся переступить через это?

— Мне бывает сложно вообще понять, хорошо то, что я сделала, или нет. Тут многое зависит от настроения. В один день я довольна тем, что сделала, а в другой настроение может резко измениться, и я захочу все удалить. Просто вот сидишь и думаешь: «Боже, ну что это за говно…»

— А как было с «Your Need»? Он получился сразу или это был тот самый случай, когда всё долго переделывалось и переписывалось?

— Мы с Женей написали альбом за 10 дней. Гораздо больше времени мы потратили на сведение, которое заняло недели три. Для меня несложно выкидывать материал — мне скорее сложно понять, что именно надо выкинуть, потому что иногда не хватает объективности. Мы могли убить на трек часов пять, а потом засомневаться и удалить его. Просто не чувствуешь самого главного, и все. И мы начинали с нуля, вне зависимости от объема проделанной работы до этого.

— Это я всё к тому, что ты раньше часто упоминала про некий «хип-хоп-проект», в котором должна была участвовать ты и еще одна девушка. И что-то у вас не срослось...

— Это у меня с собой не срослось! (Смеётся) Мы говорили с тобой про ритм. Это не моя сильная сторона. С хип-хопом у меня, по сути, та же проблема — в данном случае я не могу уловить и построить этот ритм, я не чувствую его. Да и не каждый крутой продюсер может написать крутой бит. Мне кажется, что люди, которые на это способны — особенные.

— По какой причине тебе так сильно нравится хип-хоп? Дело в какой-то идейной составляющей (том же протесте) или же всё-таки в самой музыке?

— Я люблю хип-хоп за магию ритма и за его особую музыкальность. Иногда я еду в метро, у меня играет какой-нибудь рэп-альбом в наушниках, и я чувствую себя такооой крутой (Смеётся). Когда я слышу хип-хоп, то чувствую, что я здесь на коне. Я — королева и всё классно. Ни один другой жанр не дает лично мне такого самоощущения. Протест же, про который ты говоришь, заложен в тексте. Поэтому я, кстати, не очень люблю русский хип-хоп — он очень текстоцентричный. Это про саморефлексию, когда нужно просто сидеть и вслушиваться. Нет, тексты тоже важны и стоят того, чтобы их изучать. Я имею в виду рэперов вроде MF DOOM или Wu-Tang Clan, например, у песен которых зачастую сильный текст. Но для меня хип-хоп всё-таки скорее про грув и вайб.

Для меня музыка — это особый, уникальный язык. Человек, который её слушает, далеко не всегда может видеть перед собой ноты, но при этом в его голове всё равно возникнут какие-то образы. У ноты чаще всего нет какой-то визуализации или образа, но он всё равно возникает сам собой. Что-то похожее можно сказать и про мой альбом. Там мало слов и короткие тексты? Пускай. Это не означает, что он плохой, скучный или бессмысленный. Музыка имеет ценность и сама по себе, слова ей нужны не всегда.