Болезнь не щадила никого. Китай был источником многих неприятностей

В XIX веке санитарное состояние Владивостока было плачевным — нечистоты и павший скот оставались на площадях. Не лучшей ситуация была и все последующие годы, что явилось источником многочисленных эпидемий.

«Ежегодно появляющаяся в Японии, Китае и Корее азиатская холера, постоянный приток переселенцев из России, периодическое нашествие на летнее время из Кореи и Китая беднейшего люда» — таковыми были источники болезни, к тому же у города всегда не хватало денег на профилактику.

В 1886 г. смертность увеличилась из-за появления холеры и тифа. Из-за недостатка мест в морском госпитале были устроены в конце города два временных холерных околотка. Один в деревянном доме для китайцев и один в дощатом шатре для корейцев. В каждой полицейской части были устроены санитарные станции с фельдшерами от морского ведомства, снабженные дезинфекционными средствами, некоторыми медикаментами и носилками.

Заведование станциями и дезинфекцией квартир больных ведал особый морской врач. Произведен был поголовный осмотр корейцев, живущих крайне грязно и бедно, между которыми больше всего развивалась холера. Корейцы, оказавшиеся больными, помещались околотке, а здоровые переводились за город.

Большинство корейцев, по окончании холеры не нашедших во Владивостоке определенных занятий, были высланы на почтовом пароходе на родину за счет казны. Вся их одежда сжигалась, беднейшим выдавалась новая.

Особые меры принимались в порту. Так, пришли вести, что холера свирепствует в Нагасаки, и на рейд вывели брандвахту — маленькое вооруженное судно, на котором в случае эпидемии поднимался черный флаг. В порт зашло судно «Россия», перевозившее на Сахалин ссыльных. Они были поражены тифом. Их расселили по баракам и отрезали от города цепью часовых. Среди них за два месяца карантина умерло 70 человек.

Болезнь не щадила и состоятельных людей. Погибли капитан и надзиратель. При оказании помощи больным 30 октября 1886 г. скончался и городской врач Н. А. Мякотин: «Сошедший в расцвете лет в могилу, этот молодой бескорыстный труженик, сделавшийся жертвой честного выполнения своего долга, не только оставил семью без средств к существованию, но не оставил буквально ни одной копейки даже на погребение себе. Помня заслуги покойного перед городским обществом в тяжелое холерное время, городская дума постановила расходы, произведенные управой при его погребении, утвердить и выдать единовременное пособие супруге покойного из городских сумм 2000 рублей».

Страшная цена

Источником многих болезней был Китай. Поэтому в марте 1894 г., когда на юге Китая появилась чума, приморский военный генерал-губернатор вывел на рейд брандвахту и поднял черный флаг. В 1911 г. началась самая страшная эпидемия холеры в Харбине: «Зажженная в безмолвии свеча. Из сердца вырвавшийся стон. Эпоха похорон», — писал об этом времени китайский поэт Хэ Цифан. Богатые китайцы со всем скарбом бежали из Харбина, по традиции выкапывая и увозя с собой и умерших от чумы родственников…

Владивосток погрузился в настоящий страх — из Харбина ожидалось прибытие 15 тыс. сезонных рабочих. Город начал готовиться к борьбе. «Ввиду чрезмерной скученности в самом Владивостоке, полного игнорирования санитарных условий борьба будет чрезвычайно трудной», — доносили председателю Государственной думы. Дело обороны Владивостока от чумы взял под свою личную опеку царь Николай?II. Городская управа приступила к образованию особого чумного городка на Эгершельде. Беднейшие русские Святогорские Афонские иноки даже прислали городу святую икону Святого Великомученика Георгия Победоносца с надписью: «Крепости, граду и все тамо морским и сухопутным силам, и русским войскам, и православным жителям по всей Приморской области, в благодатную всем им помощь от всяких бед и напастий».

Во Владивосток прибыл главный врач — инспектор России, который провел здесь совещание, постановившее: «Бумажные денежные знаки подвергать дезинфекции сухим горячим воздухом или дезинфицирующими растворами, не портящими денег; металлические — спиртовыми».

Приамурский окружной военно-санитарный инспектор выпустил приказ № 76, которым постановлялось «в столовых, кухнях приступить к удалению мух парами формалина, от которого мухи быстро падают, после этого их заметать и сваливать в горячую воду. Тараканов на пекарнях и кухнях уничтожать».

Организовался «санитарный сыск» для китайских и корейских кварталов. За каждую пойманную крысу — потенциальную разносчицу болезни — было установлено вознаграждение. В городе началась обязательная вакцинация, но вскоре ее прекратили — пошел слух, что после прививки люди мрут, а у одного, мол, началась гангрена и ему отрезали руку. Люди, несмотря на приказ, перестали ходить на прививочные пункты, а врачи отказались от работы, не желая даром получать деньги.

В мае угроза эпидемии миновала, во многом благодаря и усилиям российских врачей в Харбине. Преградив чуме путь на Владивосток, там погибли десятки российских медиков, память о которых долго хранилась и жителями этого города.

«В борьбе с эпидемиями у нас есть что написать на знамени, — сказал после укрощения эпидемии внесший огромный вклад в борьбу с чумой на Дальнем Востоке профессор Заболотный. — Но победа далась страшной ценой».

Грозит опасность

В августе 1915 г. во Владивосток стали прибывать первые беженцы Первой мировой. Городской голова вышел с инициативой объединения всех сил для организации помощи им. Не стихла еще патриотическая волна, и предложение головы активно поддержала местная общественность. Был создан Комитет помощи беженцам, которых к концу октября уже было зарегистрировано 890.

В условиях нехватки жилья и финансов помощь беженцам в обеспечении их повседневных нужд превратилась в серьезную проблему для городского самоуправления и комитета. Сначала их разместили в казарме на гауптвахте и в специально отведенных вагонах на городском вокзале, где даже давали горячие обеды. Но война разрасталась, количество беженцев росло, и места стало явно не хватать. Стихийно сами беженцы стали размещаться уже на самом вокзале. Появился тиф.

«…Вокзал переполнен людьми, спящими на холодных каменных плитах пола, причем там очень много малолетних детей, жизни которых грозит опасность», — информировал Комитет помощи официальные власти.

На вокзале ежедневно ночевало около 2 тыс. человек. Залы были днем и ночью заняты лежащими и сидящими людьми, в связи с чем уборка и дезинфекция вокзальных помещений были затруднены, и он превратился в клоаку.

Француз Кессель, занимавшийся во Владивостоке отправкой грузов, вспоминал: «Отвратительный до тошноты запах. Но и это было еще не все. От двери до самых дальних уголков зала пол был устлан густой отвратительной массой, мягкой, рыхлой, похожей на торф или трясину. Никто не знал, жива ли она или мертва, поскольку иногда масса лежала неподвижно, а иногда совершала едва заметные движения. Сквозь окна, грязные от копоти, толстого слоя пыли и инея, пробивался слабый свет сероватого оттенка. Мне понадобилось много времени, чтобы различить в этой массе, покрывавшей все пространство зала, так что яблоку негде было упасть, человеческие тела, переплетенные, связанные между собой».

Городской доктор Попов возмущался: «Позор, что мы имеем помещение для кинематографов, ресторанов «без крепких напитков» и притонов, а наряду с этим терпим положение, при котором сотни наших граждан с детьми на грязном полу вокзала проводят свои ночи без надежды устроиться сносно в близком будущем».

В конце концов беженцы с вокзала были переселены в казармы на мысе Чуркин, и распространения тифа по городу удалось избежать.

Вместо эпилога

В 1919 г. из Николаевска-на-Амуре пришел пароход «Тунгус» под норвежским флагом с сезонниками на борту и тремя холерными трупами в трюме. Пароход задержали на рейде, а всех его 1007 пассажиров поместили в уже постоянно действовавшие на Русском острове в бухте Парис бараки карантина, огороженные колючей проволокой. Там скончалось еще 67 человек.

Болезни не раз еще посещали Владивосток. Эпидемии чумы были отмечены во Владивостоке и в 1921 г., и в 1924 г. Тогда же, в 20-х, застрелился врач Попов. К тому времени он уже был главным эпидемиологом города, и его смерть рассматривалась как акт протеста перед городскими властями, абсолютно игнорировавшими критическое санитарное состояние родного города.

Юрий УФИМЦЕВ, специально для «К»

‏Source konkurent.ru