Бобров закладки Лирика
Бобров закладки ЛирикаБобров закладки Лирика
▼▼ ▼▼ ▼▼ ▼▼ ▼▼ ▼▼ ▼▼ ▼▼ ▼▼
Наши контакты (Telegram):☎✍
>>>🔥✅(Написать нам в телеграм)✅🔥<<<
▲▲ ▲▲ ▲▲ ▲▲ ▲▲ ▲▲ ▲▲ ▲▲ ▲▲
ВНИМАНИЕ! ⛔
ИСПОЛЬЗУЙТЕ ВПН, ЕСЛИ ССЫЛКА НЕ ОТКРЫВАЕТСЯ! ⛔
В Телеграм переходить только по ССЫЛКЕ что ВЫШЕ, в поиске НАС НЕТ там только фейки !!! ⛔
Бобров закладки Лирика
Бобров закладки Лирика
Прегабалин: истории из жизни, советы, новости, юмор и картинки — Все посты | Пикабу
Бобров закладки Лирика
Александр Александрович Бобров / Стихи.ру
Бобров закладки Лирика
Anonymous comments are disabled in this journal. Your IP address will be recorded. Recommend this entry Has been recommended Surprise me. Log in No account? Сохранившиеся документы этих лет, лишенные и мемуарного глянца, и ретроспективной аффектации, лишь усугубляют эти психологические параллели: Сын известного шахматиста, воспитанник Строгановского училища, вдохновленный посетитель балета где — по воле случая — запросто мог вкушать блаженство бок о бок с другим юным поклонником Терпсихоры — Владей Ходасевичем , Бобров был исключительно — до неистовства — предан поэзии, причем в символистском ее изводе. До чего я был рад, когда Вы мне сказали прошлый раз у Эллиса, что я скоро понадоблюсь Вам в качестве сотрудника! Ведь это счастье — самое настоящее — быть хотя бы привратником в Доме Искусства! Для меня больше ничего не существует в жизни, кроме Него. Оно — лучезарное, оно — божественное, оно — прекрасное! Оно — убивает, оно — воскрешает! Невезение его было исключительным. Всем сердцем стремясь к литературной славе и мучительно переживая каждую неудачу, он раз за разом попадал в совершенно водевильные ситуации, болезненно разрушавшие его честолюбивые помыслы — то поневоле оказавшись в эпицентре конфликта между Брюсовым и Белым 6 , то выбрав себе последнего в конфиденты для того, чтобы глумливо обсуждать московскую моду на теософию 7 , то безрезультатно взывая о предисловии, протекции или хотя бы издательской марке для дебютной книги стихов 8. Но фортуна ненадолго — даже не улыбнулась ему, а как-то осклабилась — и в ближайшие годы его честолюбие не раз оказывалось удовлетворено. Это, черт возьми, не шутка! С каким наслаждением изругал бы я тогда и Шебуева, и Арцыбашева, и иных, иных прочих! Левый фланг русской литературы на этот момент напоминал север Италии периода феодальной раздробленности: Накал взаимной воинственности был самый ожесточенный: За чем смотрит городское управление? Не понаслышке знакомые с теоретическим багажом венской делегации объясняли накал его полемики компенсацией безрадостных дебютов: Сам неудавшийся стихотворец, он избрал своей профессией желчность. С искривленным лицом, держась за щеку, словно у него болят зубы, вгрызался он в прочитанные ему стихи. Оглушить, облить едкой кислотой, заставить человека разувериться в своих силах. Другой современник, эпизодически наезжавший из провинции в самом начале х годов, вспоминал о нем так: Желчи в Боброве было много, и если после бобровской дружеской критики молодой поэт не давал себе слова бросить писать, то уж ничто не могло спасти несчастного любителя стихов от галлюцинирующего шаманства, от прилипчивой болезни, которую многие в ту пору склонны были именовать поэзией. Впрочем, у Боброва, у этого царя Ирода российского Парнаса, было одно положительное свойство — бездонная литературная память. Пытаясь установить чье-либо влияние, он извлекал тысячи уличающих примеров, цитировал множество различных поэтов. Все когда-либо читанное хранилось им в глубинах памяти и в соответствующую минуту извлекалось на свет божий. Но этот дар был роковым для Боброва-поэта. Все прочитанное ложилось тяжелым грузом на каждую написанную им строку. Так Бобров-поэт тщетно боролся с Бобровым-эрудитом, Бобровым-критиком. Пока кто-то не пригвоздил его метким определением: Гумилев говорил о нем: Скверные сплетни следовали за ним: Георгий Иванов считал его чекистом и передавал его вероятно, полностью сочиненный рассказ о последних минутах Гумилева Ходасевич, внимательно и опасливо следивший за Бобровым 32 , описывал его антисемитскую выходку в адрес Гершензона 33 , реальная подоплека которой была выявлена совсем недавно Самый известный — болезненно преследовавший его всю жизнь и дотянувший до наших дней - слух о том, что именно Бобров во время последнего выступления Блока в Москве громогласно назвал его мертвецом, чем ускорил течение его предсмертной болезни Эта ошибочная идентификация оратора сейчас полностью опровергнута; более того, Бобров действительно в этот вечер выступал — но с прямо противоположных позиций: Он даже не вышел, а выскочил, как черт из табакерки. Он был совершенно разъярен. Усищи у него торчали угрожающе, брови взлетели куда-то вверх, из-под очков горели желтые, как у кота, глаза с вертикальным зрачком. Сильно размахивая руками и с топотом шагая вдоль края эстрады, как пантера в клетке зоологического сада, он кричал: Но когда его объявляет мертвецом этот,— и тут Бобров сильно ткнул кулаком в сторону предыдущего оратора,— этот, с позволения сказать, мужчина, мне обидно за поэта, понимаете,— вопил Бобров, потрясая кулачищами,— за по-э-та!.. В е годы ближайшие его соратники — Асеев и Пастернак — становились знаменитыми, отдаляясь от него все больше. Асеев, возмещавший слабость поэтического голоса административными талантами, также мягко чурался былого знакомства. Гаспаровым, оставившим прекрасные воспоминания о нем Ниже я печатаю сорок пять стихотворений Боброва — из нескольких сотен, написанных им и по большей части сохранившихся. Об одном псевдониме С. Сборник статей и материалов к летию Лазаря Флейшмана. Лирическая повесть на правах разговора с читателем. Боброва к Андрею Белому. Вступительная статья, публикация и комментарии К. Дурылину от 8 декабря года: И я надеюсь, что Вы не откажетесь это сделать. Гончарова бесплатно делает мне иллюстрации — литографии. Напечатать как будто стоит недорого. Думаю, что, благодаря иллюстрациям и марке, можно надеяться немного и распродать. Вероятно, деньги от Дурылина или от С. Рубановича, также бывшего спонсором молодого С. Дурылину — предполагаемому пайщику проекта: От Пушкина к Пастернаку. Избранные работы по поэтике и истории русской литературы. Маяковский и его спутники. Гудзию от 28 августа года. Из фонда Отдела редких книг и рукописей. Неразысканная публикатором рецензия Боброва на первую книгу Звягинцевой — Печать и революция. Воспоминания об Александре Дейче. Примечателен еще один тамошний пассаж, касающийся нашего героя: Насколько это достойнее, чем идти на непрерывный самообман, как делают другие. В молодости они метили в гении, но слишком рано иссякли. Униженные и замученные люди, запутавшиеся, утратившие способность мыслить, непрерывно делали открытия и держали хвост трубой, чтобы не увидеть собственную пустоту. На берегах Невы отсюда 27 Черняк Е. Гаспарова отсюда ; остальные сведения: Мочаловой от 17 июля года: Обстоятельства многолетних отношений Мониной и Боброва чрезвычайно эмоционально описаны Мочаловой; см. Чем дует из Петербурга? Садовской не затеял ли какого скандала? Послесловие, составление и подготовка текста И. Статья была тщательно обведена красным карандашом. Рассказывая об этом, Гершензон смялся, а говоря о Боброве всегда прибавлял: Встречи с Александром Блоком. Очерк жизни и деятельности С. Выскочил Сергей Бобров, как будто и защищая поэзию, но так кривляясь и ломаясь, что и в минуту разгоревшихся страстей этот клоунский номер вызвал общее недоумение. Было нечто вроде скандала. Тогда выступил Сергей Бобров и резко отчитал Струве: Что он понимает в поэзии? Ответное письмо не сохранилось, но неделю спустя Пастернак переспрашивает: Хотя он того совсем не заслуживает. Я и себя имел в виду. Но и то, что вы назвали Боброва, - чудеса в решете. Это вы здорово сказали! Хорошо, что он не слыхал вас, - тут же бы умер от огорчения и злости. Он предпочел бы счесть меня круглым идиотом. У него дело обстоит еще хуже. Но то, что я посвятил им стихи, по моему тогдашнему положению понятно. По своей потенции в стремлении к футуризму, Бобров почти равен Бурлюку. Бобров известен как издатель футуристических книг. Однако, Бобров выступал и своими стихами. И Боброва следует считать больше поэтом, чем издателем. Тогда было в моде выдумывать для названия издательств что-нибудь почуднее: Бобров был бы более известен, чем Бурлюк или Маяковский, но его стремление к футуризму было слишком потенциально, освободиться ему мешало образование. У него был слишком дисциплинированный ум. Во время революции я встретил Сергея Павловича преподавателем высшей математики в одном из высших советских училищ. Я познакомился с Бобровым случайно. Сергей Павлович стал развивать передо мною программу своей издательской деятельности: Когда наше теперешнее госиздательство развернуло свою деятельность, то я думал, что Бобров будет там со своими редкими названиями. Однако, Бобров издал какую-то книгу по статистике и только. Я могу читать сам стихов не пишу, но люблю по-прежнему только, — кроме Пастернака, Маяковского, тобою упомянутых, — Асеева, Казина с пониженным интересом , да вот и все! Проза у нас лучше: Иванов некоторые рассказы — чудесные , Белый, Замятин, Грин, Пастернак, даже Бобров пишет прозу лучше, чем стихи. Двумя годами позже он издал книгу: Математические методы в статистике. Архимедово лето, или История содружества юных математиков. Волшебный двурог, или Правдивая история небывалых приключений нашего отважного друга Ильи Алексеевича Камова в неведомой стране, где правят: Догадка, Усидчивость, Находчивость, Терпение, Остроумие и Трудолюбие и которая в то же время есть пресветлое царство веселого, но совершенно таинственного существа, чье имя очень похоже на название этой удивительной книжки, которую надлежит читать, не торопясь. Неизвестная книга Сергея Боброва. Будь милый снова, незабытый друг — Вот брошены дорожки, закоулки И скошенный нас принимает луг. Не повторять прекрасные сонеты, Не слез узнать неотвратимый путь Идем сюда; - вот дальних птиц приветы И радости ты не избудешь, грудь. Посещены места далекой встречи, Узор тропинок нами не забыт, - Орешинки твои ласкают плечи, Приветно небо меж ветвей горит. Вот парк с подстриженными деревами, Разваливающийся павильон… Беспечно бьет узорными крылами Смеющийся и легкий летний сон. В твоем небе и в твоем свете — Любимая! Новалис Под взором печали старой Истекает закатом день, Пораженный весенней хмарой, Он медлит спуститься в тень. Сладко Погибнуть в омут времен: За притином таится загадка: Ночь , томление, сон. Опрокидывая безбольно тени, Розовое солнце! Весна, заключенная в выси, В стеклянном, желтом гробу, Не знает, отверстую с высей, Судьбы молчаливой трубу, - Что ведет по прорезям мрака И голос мне подает, - Чьей рукой засинела Итака Пред царем Одиссеем за гранями вод! И встретила с ясной улыбкой, И сверкает, темнеет мне. Плещет золотою рыбкой В весеннем ручье. Как поле затопляет рисовое Вода, плодотворя посев, Поэт молчит, строфу дописывая, Обожествляя свой напев, Но я смеюсь, свой труд оканчивая, Встречая новую зарю: Асееву Тебе целителем да будет Мой голос от иных отрав! Ах, сердце вечно не забудет Анафорических забав, Эмблематических скитаний Апострофический возглас! Гиперболической тревогу Не раз наш разум называл, Горите, зорь таких пожары, В жизнь, обездолившую нас! Но наш напев еще не старый И с ним, и в нем — аврор атлас. Отвергнем хилого невежду, Высокозвонных болтунов, Зане нам ясную надежду Подать однажды был готов… Ты знаешь кто! Анаколуф и оксюморон Тогда воздвигнем на врага. Языков Вы, древле пламенные мифы Души светили горний снег! На склоне италийских нег, Каких не ведали калифы, Возрос и в ясный прянул день Такой напев высокопарный! В небес громаде лучезарной Ты, дням ревнующая тень, Ширяясь и над нами нынче В лучах стареющих зениц — И под оплотами границ Как искусительный да Винчи; - Подъяв неведомый венец, Ты бросила в истомы света: Непокоренного поэта Неизгладимый образец. Радуги возносятся, как дуги, Круги их — как барабаны динамо, Плуги кругов — пронзая, легки; Ввысь опрокинута воздушная яма. И сие богоприобретенное пространство — Могила призраков и мечт, Мертвого корсара долгожданство И неуловимый метр. Протянуты в дикую бесконечность Безвоздушные, не—сущие пути: Но не угодно ли принять вам брому И быть мишенью золотого тира! Придем ли мы к решению какому У литер серебреных эльзевира — Бросайте в печку книги! Читали ли вы что-нибудь глупее? Однако и на этих даже стенах Рога прелестной бонны-Амалфеи Но вот секрет мой: Облокотясь в шербетовый закат, Лаская пальцами иные степи, Забрасывает кто смешные цепи, Кто льет сироп, а уверяет — яд? Пуста разгадка, пуст был и вопрос; Не ветер, просто я его принес, На подоконник бросил, словно кепи. И он лежит, послушный, неживой, И цвет его — лесной глуши и крепи, Да запах, сладкий, тихий и густой. Да тот глазок с уснувшею слезой. Над звонкоустою водою Невзнузданный локомотив, - И звезд индейских трепетанье Ласкает очей углы серпа. Уэллс, А Эссентукский пассажир Разводит руками сожалений жир. Уже вдали паровозы рычат. Тверда бездонно галерея, Набита яблоками морд, Вагон отплывающий хватаю ручку, Снисходительный влечет меня. Чистый царь засолненных долин. Хрустальных дружин Один, На кручи неба глядящий слева. Да быть не может! Но ведь пора кончать; Куда ж годится ямб без многоточий! Мой вой, мой крик лежит гробнице По славной тишине сужу , так с одиночеством в петлице Я здесь недаром прохожу. О, темь, просветись, лети! Земля дрожит, как раненый аллигатор, Ее черное лицо — изрытая рана. Валятся, расставляя руки, - Туже и туже гул и пересвист, Крики ломают брустверы, Ржанье дыбится к небу. О, сердце, крепче цепляйся Маленькими ручками за меня! И чиркают пули травою; Еще минута — и я буду убит. Вчера контузило троих, сегодня… что такое? Нечего и вспоминать, надо стрелять, - Это я — просто так. Но сегодня — какое-то странное… И даже, - странные тики у рта! Как вниз уносится земли полоса — В мрак! О, скрежет зубов — не легче ль? И еще вспоминаю не так далеко! Российская вивлиофика , Собеседник любителей российского слова. Post a new comment Error Anonymous comments are disabled in this journal. We will log you in after post We will log you in after post We will log you in after post We will log you in after post We will log you in after post Anonymously. Your reply will be screened Your IP address will be recorded. Post a new comment. Можно ли использовать растворитель для кузова. Региональное развитие Национальной системы квалификаций. Закладки лирика в Боброве Закладки лирика в Боброве Закладки лирика в Боброве Рады представить вашему вниманию магазин, который уже удивил своим качеством! И продолжаем радовать всех! Мы - это надежное качество клада, это товар высшей пробы, это дружелюбный оператор! Такого как у нас не найдете нигде! Наш оператор всегда на связи, заходите к нам и убедитесь в этом сами! Роскомнадзор заблокировал Telegram! В Телеграмм переходить только по ссылке, в поиске много фейков!
МДМА закладкой купить Капшагай
Хихон Испания закладки Гидропоника
Бобров закладки Лирика
Современная русская литература. Поэзия. Александр Бобров
Кокаин закладкой купить Тулуза
Закладки лирика в Боброве – Telegraph
Мефедрон закладкой купить Кульсары
Бобров закладки Лирика
Метамфетамин закладкой купить Рафаиловичи, Черногория
Наркотик Лирика: что это, эффект и последствия от употребления таблеток | Зависимость от лирики
Экстази купить Гагаринский район
Сковали реки ледоставы, И кажутся поля мертвы, Но в День защитника державы Их свет доходит до Москвы. Давно её не подновляли, Меж плиток пробилась трава, Но мы-то забудем едва ли, Как ярко сияли слова. Россия разграблена насмерть, Но снова осилит беду, Когда восстановится надпись И суть её — 'Слава Труду! Весенней страною поеду, Чтоб верных друзей перечесть, Чтоб с ними ещё — 'За Победу! Мимо, мимо июньских лесов И молочно-зеленых колосьев, Мимо самых родных голосов И не тающих отголосков. Снова песни к тебе прилетят, Что при жизни всегда восхищали, А друзья нас, беспутных - простят, И любимые тоже простят, Как и прежде, бывало, прощали. Ну а как же! Этот праздник пребудет всегда Сокровенным — моим и всеобщим. Мы историю тоже творим, Если чувствуем, веруем, помним, Что в дозорах всегдашних стоим По холмам подмосковным и поймам. Мне припомнить дороги пора, Потому что в предчувствии новых На опушках взмывают с утра Белоснежные взрывы черёмух. Не сдавали солдаты высот И для новых атак воскресали. Завтра кто-то из них — упадёт, Но пока ещё держится фронт, И Победа — останется с нами! В ней больше детишек голубят, В ней чистые взгляды — синей. В ней пьют и гуляют, но любят Всего горячей и сильней. Та песня, что славит довольство, И та, что всплывает в беде, — Различны. Такое их свойство, Но так, как в России, — нигде. Ты слышал глубинные вести И тем не давал победить Страну, отражённую в песне, Какой ей завещано быть. И не знаешь, когда выступати. Здесь промчались верхами князья, Здесь промучались пешие рати. Ох, далек он за оном привал, Позади оставалась Коломна. Младший воин легко запевал, Далеко отзывалась колонна. Ни чудищу, ни идолу, Ни коршуну, ни ворону Не отдадим в обиду мы Свою родную сторону. Не отдадим высокую, Пресветлую и ясную Ни ворону, ни соколу, Ни кречету, ни ястребу. Я стреноженных вижу коней, Все покоем и вольностью дышит. Сколько сложено песен о ней, А Непрядва течет и не слышит. Пал туман, как пожарища дым, Кони русские ржут за Сулою, И походным кострам боевым Все никак не покрыться золою. Я с тревогой смотрю на Восток И на Запад взираю с тревогой. Как бы завтра наш путь не потек Боевой, а не пешей дорогой. Есть кому ли в поход повести? Есть ли в седлах князья молодые? Есть ли песню кому завести, Чтоб откликнулись дали родные? Я стреноженных вижу коней - Все покоем и вольностью дышит. Сколько воинских песен о ней! А Непрядва течет и не слышит. Течет и - не слышит Николай Старшинов 1. Лист берёзовый, лёгкий, как пепел, Колыхаясь, летит надо мной. Вот и август, безветрен и светел, Отгорел над родной стороной. Дни потянутся серою пряжей, Но пока на сосновом мысу, Там, где Воря сливается с Пажей, Я стою в освещённом лесу. Берега за сутоком пологи. Вот он, брод, и тропа над рекой. Не по этой ли торной дороге Ехал к Сергию Дмитрий Донской? Укрепиться в изъявленной воле, Чтоб с глухого лесного пути Выйти в чистое ратное поле И к победе полки привести. Приближенье вечернего часа. Шесть столетий в вершинах гудят, И глазами призывного Спаса Потемневшие чащи глядят…. Покачнулась звезда на степном небосклоне, Захлебнулся набат, разбудив города. Стремя в стремя неслись низкорослые кони, По открытой земле растекалась орда. Долго во поле чистом с ней не было слада, Не склоняла орда чёрно-жёлтых знамён. Ведь недаром в рядах головного отряда Были воины всех покорённых племён. Чтоб сливались в безудержном первом напоре Неизбывная горечь проигранных сеч, Униженье мужчины и родины горе, Той, которую пленник не смог уберечь. И в далёких походах, до самой Непрядвы, С диким криком летящие в полный опор, Подминали врага головные отряды, Чтобы с ним разделить пережитый позор. Но не дрогнули те, что рекою, как плетью, Отсекли все пути отступленья во мгле, Чтобы встретиться утром с победой иль смертью На своей, На единственной — Русской земле! Каждый раз, услышав гром салюта, Думаю под россыпью огней: Нету Дня пехоты почему-то Среди самых разных славных дней. Подвиги её не позабыты. Это верно. Пусть перед лицом орды и смерти Князь с дружиной были на коне, Но сдержали первый натиск смерды — Пешие! И на любой войне Ими начинались переходы, Ими занимались города. День Победы — вечный День пехоты. Согласитесь, прочие рода: Смолкли пушки, остывали танки, Но когда боец среди руин Закурил, перемотал портянки, Стало ясно — точка! Взят Берлин. Над землей преподобного Сергия Путеводная всходит звезда. И — возвысить Москву. Будет Дон и мамаева конница, Станет князь победивший — Донским, И удельные княжества кончатся, Чтобы стать государством одним. Оказалось, заглавное надо-то: Общей верой сердца спасены, Чтоб не кончилась вечная пахота На немереном поле страны. Если убрано все, что посеяно, То опять снизойдет благодать. Над землей преподобного Сергия Будет русское солнце сиять. Я скитался под ней и влюблялся, Слышал в ветре призывную медь, На разрушенный купол поклялся Все заветное — запечатлеть. Мы прошли по дорогам России, Мы воспели ее, как смогли… Между взмахами, крылья раскинув, Неподвижно парят журавли. Но не ветер несет их попутный, А проверенный путь вековой. Я со слабостью справлюсь минутной И напев подхвачу ветровой. ИНЕЙ С кровью рожден и кончается век. Страшною силой Россия ведома. Сыплет внезапный сентябрьский снег На баррикады у 'Белого Дома'. Нет еще стонов и скрюченных тел. Есть только дикая схватка без правил. Кровью окраситься снег не хотел, Отшелестел и под вечер растаял. Дальше - позор, бабье лето, конец Без оправданья и без аллилуйи. Падает русский безусый юнец, Подло попав под российские пули. Ими расстреляно ныне во мне Все, что хранило и было святыней. А по стране на стерне и броне - Иней. Даже если корабль накреняется И в мертвящий тупик упирается, Плещет лозунг: 'Россия, вперёд! Все успехи и все поражения, Все утехи и все унижения Капитал криминальный ковал. Им любая преграда осилится. Вновь ликуют на Спуске Васильевском Там, где Ельцин еще ликовал. Вновь на сцене стоят макаревичи, Голосят, что Иваны-царевичи Ни в тусовку, ни в Кремль — не пройдут. Мокрым снегом победы оплаканы, Все восторги и песни — оплачены, Только слёзы — бесплатно текут. Когда сгустилась неба синева, В молитве Симеона Метафраста Я прочитал спокойные слова: «Бог кающихся, Будь вовек хвалимым, И согрешающих — прославлен Спас». А колокол уже звонил к молитвам, И блики отразил иконостас: От праздничных свечей, От светлых взглядов, Рождественских псалмов, бросавших в жар. И не было ни пестроты нарядов, Ни племенных отличий прихожан — Всё меркло Пред звездою Вифлеемской, Что над равниной русскою дрожит, Где монастырь Черноостровский женский, Как остров очищения, лежит. По всем домам - следы сырых подошв. О всем сердцам желанье петь и плакать. Ну, почему решил я, что по всем? Лишь потому, что лето миновало И старый друг без лишних слов подсел И мне подпел? Но это слишком мало. А здесь поешь и веришь, что горишь По всем лесам осиновым России. Подумай сам: ну, что ты говоришь! Откуда взять в душе такие силы? Мне всех пространств печальных не вместить, Не хватит духа, осени и взгляда, Но надо всех обидевших простить, Да и тебя. Не верится, а надо. Куда поедешь и куда пойдешь? И вот опять по всей России дождь, Раз над тобой, то да - по всей России! Была она дальней и трудной, Но всё-таки пожней была Есть ветер, есть берег безлюдный И хутор, сгоревший дотла. Одни валуны на пригорке Означили дома квадрат. Поэтому ветер тут — горький, И сам тишине я — не рад. По этим отрогам Валдая, По скудным делянкам земли Кипела страда молодая И русые дети росли. Как брызги пожарного блика И кровной обиды в душе, Осыпалась вся земляника На сирой, оплывшей меже. Закат москворецкий и перистый Пытается мрак превозмочь, Где Кремль, как осколок империи, Зубцами врезается в ночь. Но взором безгрешного отрока Проглянет реки серебро, И снова затеплится облако - Моё золотое перо. Там сегодня граница-таможня, Будто эти кордоны — спасут. А бутылочка за ночь — порожня, Но к вагону пивка принесут. На закуску — вареники, раки, Хоть за гривны, а хоть за рубли. Здесь опять убеждаешься: враки То, что нас насовсем развели. Мы — родные по духу, по крови Выхожу с полусотней в руке, И меня разумеют на мове, Понимают — на языке. Пусть времечко наше жестокое, Не высохла жажда пути И есть искушение стойкое — На станции этой сойти. Тоска моя — гостья незваная — Растает сама по себе, И может быть, что-нибудь заново Начнётся в бродяжьей судьбе. На свиданье с юностью и с песней Уезжаю я в Борисоглебск. Снова по проверенным рецептам Душу уврачует тишина, А над достопамятным райцентром Всходит раскалённая луна. Там, где я не мнил себя поэтом, Родине служил, а не страдал, И таким же — очень знойным — летом Крошечного сына увидал. Может, в обстановке этой строгой И под ветровой грядущий свист Поделился с ним своей дорогой, Даже специальностью — связист. Полыхают леса — государство их попросту бросило, Раздарило, распродало, скинуло с плеч. Подсчитаем цыплят, как положено, осенью, Но пока не об этом идёт на пожарище речь. В этих далях сквозных никогда не получится В лютый холод и в этот карающий зной Относиться к стране, как к случайной попутчице Или к «полю охоты». Россия — должна быть родной! Направо, над Волгой, дичающий сад, Налево — стена крепостная забора. Её обогнал серебристый «Пассат», А рейсовый будет автобус — нескоро. Мы с другом глядим на неё и молчим В селенье Безводном над мощной излукой, Как будто поклясться беззвучно хотим, Что нашей строке — не бывать близорукой, Что кто бы чего ни вещал нам с высот, Мы видим осенние эти чертоги, Сиянье небес, но под ними идёт Сестра наша — Муза по русской дороге. Она - чужая: Святую часть моей большой земли, По камешку, по капле разрушая, До города-мутанта низвели. Не собираюсь мыслить черно-бело, Судачить: хороши - не хороши Все офисы, соборы-новоделы, Все башенки, дома-карандаши - Ужасный вкус Но суть - не только в этом. Какая жизнь открытая текла! И в воздухе, разреженном, прогретом, Мне не хватает прежнего тепла, Дворов уютных, смены настроений Среди домов, построенных с душой. Пускай Москва останется деревней, Пусть даже олимпийской и большой. Не доведется в этом убедиться. Как возвратить во сне ли - наяву? А может, по-бесстрашному влюбиться И рассказать тебе свою Москву?.. В жизни, теперь уж давней, Мы с ним июльским днем, Если не дождь обвальный - Едем, идем, плывем. Нам с ним - не заблудиться, Нам не устать дотемна: Сын предо мной крепится, Я для него - стена. Помнит про нас равнина, Ветер относит дым Чувство отца и сына - Вот мы на чем стоим. Мы уходили на Север, Честно угодья кроя Беды сегодня насели На обжитые края. Рвался я к ним на свиданье: Это откликнулась вновь Древняя, словно преданье, Финно-угорская кровь. Спутников жизни усталых Я укорять не хочу, Но зажигаю на скалах Ствол сухостоя - свечу. Пусть она долго пылает На потемневшей реке, Всем, кто в пути - помогает, Тает, напоминает: Теплится жизнь вдалеке. Чайка летит, Дух будоражит. Белое море грубость простит, Слабость — накажет. Белое море. Входит в залив Бурная Кереть. Буду, как прежде, жить на разрыв, Ведать и верить. Ясное утро. Выходы скал, Выплески сердца. Я этот Север долго искал, Чтобы согреться. Солнце восходит, дышит прилив, Посвисты — в чаще. Вновь посещают, пусть несчастлив, Мысли о счастье. Остров Горелый. Сумрачный лес. В дымке туманной Образ России — вечный воскрес И необманный. К ЮГУ Утром проснулся - весна. Как ты? Меня вспоминаешь? Дома сияет Десна, Ты красотою сияешь. Поезд идет на Ростов, В балку вползает змеёю, Я ощущаю родство С первоцветущей землёю. Затрепетал краснотал, Пашут и сеют станицы. Снова листать - не устал Тихого Дона страницы. Где тут реальность и миф, Вымысел, твердое знанье? Это поймёшь - отлюбив, Любишь - и видишь сиянье. А под ногами гололёд И даже выше гололёд - На ветках и в речах. Нельзя взлететь, Нельзя хотеть Ни грезить, ни мечтать. Зима закончилась на треть, Но можно многое успеть И кое-что начать. Кругом — разор И разговор, Кто прав, кто виноват, И гололёд — почти укор, Когда простой московский двор Сверкает в сто карат. Пусть не до слёз, Не до берёз, Которые трещат, Трещат в печи, трещат в нощи… Вот-вот грядут Водокрещи И зимний звездопад. Плыли, свинцово слоились… Грянул таинственный ветр - И облака развалились, Глянул лазурный просвет, В лужах светло отражался, В окна домов попадал…. Если прощусь я с юдолью, С бурей сомнений и бед - Пусть остается с тобою Этот лазурный просвет. Он не задержится с ночлегом, Поскольку не мертва листва. Твоя прохладность - не обидна: Ведь на природу нет обид, А снег летит бесперпективно И тихо в листьях шелестит. Они - пестры, хотя белесы. Смешна поспешная метель. Необлетевшие березы Сулят бесснежных шесть недель. А что еще? Судьба рассудит. Иду к тебе - и даже рад, Что нашу нежность не остудит Такой нелепый снегопад. Не замечал такого прежде: Меня преследует зима В лесу, в степи, на побережье. От Псоу и до Туапсе - Ни примулы, ни цикломена. И пальмы все, и планы все В снегу увязли по колено. Я не желаю отдыхать В таком - из инея - убранстве, Я продолжаю окликать Тебя по имени в пространстве. Ведь наш роман - неутомим, Свое теченье не прервал он. Назвать бы именем твоим Один из горных перевалов И опять поскучнел Подол От Дубровиц и до Подольска. От Десны до реки Пахры Посерели речные воды. Нет примет осенней поры — Есть созвучный ответ природы. Без тебя встречаю зарю И не радуюсь кукарекам. Что ты делаешь там, вдали, Где у моря отель белеет? Если реки — душа земли, То душа России — мелеет. Наши речки в письма вошли И в частушки вплелись, и в гимны. Если реки — душа земли, То душа Московии гибнет. Пожелтевшие камыши В неживые глядят потоки — В отражения нашей души. Без тебя они — одиноки. В осеннем бунинском Подстепье, От дома в пятистах верстах - Всё та же грязь. Во всяком разе И здесь откроется сполна, Что станция большая - Грязи Недаром так наречена. Висят цветастые плакаты, Стоят рекламные щиты И кандидаты в депутаты Свистят на фоне нищеты, Но средь обмана и бедлама Всегда есть проблеск чистоты: Глаза ребёнка, купол храма, Надежда, что приедешь ты Читать эти лозунги нам не впервой, Позвольте для ясности — новый пример: «Да здравствует партия — наш рулевой! Но в серьезности — опасность, Людям хочется бодрей: «Демократия и гласность» — Вот любимец мой — хорей: «Скоро, скоро лед растает. Время движется вперед. Скоро девок расхватают И до баб черед дойдет! Малость увлекся, отмёл назидания, Дважды веселый хорей повторил. А чтоб забылась укоризна, Я повторяю главный штамп: «Вперед, к победе коммунизма! Александр Александрович Бобров родился 14 февраля года на станции Кучино Московской области. Детство и юность прошли в Замоскворечье. Окончил Литературный институт имени А. Работал в газете «Литературнвя Россия», издательстве «Советский писатель», на телеканале «Московия». Автор многих поэтических сборников, нескольких книг прозы, среди них: «Дань» , «Боярышник» , «За Москвою-рекою» , «Свод. Избранное» , «Возвращаюсь к тебе» , «Бей своих» Кандидат филологических наук, член-корреспондент Академии поэзии, лауреат премии имени Дмитрия Кедрина «Зодчий» и премии имени А. Фатьянова «Соловьи, соловьи Живёт в Москве. И ведёт в поднебесье стезя, И уводит за песней дорога. Шесть столетий в вершинах гудят, И глазами призывного Спаса Потемневшие чащи глядят… 2. Из новых стихов.
Бобров закладки Лирика
Подслушано Бобров Z | ВКонтакте
Сарань закладки Мяу-мяу (мефедрон)
Бобров закладки Лирика
Сергей Бобров стихи: читать все стихотворения, поэмы поэта Сергей Бобров - Поэзия на РуСтих
Бобров закладки Лирика