Битсион: как биткоин станет государством — Часть 2

Сериализация, надзор, и доверие

Сериализация — это ведение честного, единого, надежного и независимого упорядоченного списка транзакций. Сериализация — это работа каждого блокчейна. Централизованная, надежная сериализация проста в реализации. Децентрализованная, ненадежная сериализация же сложна. Поэтому сериализация — это то, о чем думает большинство архитекторов криптосистем, когда они думают о правлении.

Конечно же, людей в цикле сериализации быть не должно. Сериализация по своей природе алгоритмична, хотя бы потому, что ей нужно быть быстрой, безопасной и масштабируемой, а так же честной (не цензурировать и не перенаправлять транзакции) и независимой (никакая внешняя сила не должна иметь возможность влиять на нее).

Вот вам маленькая философская трещинка в рассуждениях большинства криптоинтеллектуалов. Почему биткоин похож на государство? Потому что он честен, надежен и независим. Почему он честен, надежен и независим? Потому что он децентрализован. Мы все с этим согласны, но—

Легко упустить маленький, но важный факт: пользователи биткоина ценят в нем не децентрализацию. Что пользователи ценят, так это последствия децентрализации: то, что биткоин честен, надежен и независим. Если говорить шире: что он легитимен, эффективен и суверенен. Если еще шире: что он хорошо играет роль государства.

Тезис Битсиона заключается в том, что биткоин может играть роль государства гораздо лучше. Если биткоин — это опцион на государственность, то такие улучшения должны значительно поднять его цену. Любой тактический план, позволяющий получить подобный результат, стоит по крайней мере рассмотреть.

Нам необходимо понять разницу между причиной и следствием. Мы верим, что биткоин честен, надежен и независим, потому что математика доказала, что именно таким его делает децентрализованный протокол.

По крайней мере так говорят нам нерды. Большинство из нас плохо разбирается в математике — мы вряд ли знаем даже, что такое эллиптическая кривая. Византийских кого? Но мы доверяем нердам. Доверие прекрасно.

Представьте, что мы верим в то, что биткоин честен, надежен и независим потому, что им управляет бог Аполлон. Аполлон ведет учет на своей большой SCSI RAID стойке в подвале, с канатом завязанных бантиком кабелей ведущих в Compaq 386 PC-XT. Эта система также быстра, как и консенсус Накамото, и даже настолько же надежна — потому что речь идет об Аполлоне, а Аполлон идеален.

По крайней мере так нам говорят жрецы Аполлона, и мы доверяем жрецам. Доверие прекрасно. Единственное важное утверждение в обоих случаях это: “мы верим, что биткоин честен, надежен и независим.” Причина доверия, будь то децентрализация или Аполлон, не имеет значения. Нам важно только доверие. (Впрочем, всегда полезно, если это доверие рационально.)

Кроме сериализации, которая является управлением в подходящем для блокчейна смысле, у всех чейнов есть параметры; у всех чейнов есть протоколы; у некоторых есть целые операционные системы. Власть изменять эти правила, значения и системы и есть надзор.

Надзор по своей природе человеческая задача — хотя идентичность и процедура этих людей может зависеть от состояния системы учета. И раз уж всем блокчейнам требуется надзор, у нас нет иного выхода кроме как доверится нердам от надзора. Доверие прекрасно.

Как я ранее упоминал, надзор над биткоином всегда был блядским цирком. Для POS альткоинов распространение идеи взвешенного голосования по доле в валюте от вопросам сериализации на вопросы надзора —естественный процесс. Но это означает, что, естественным образом надзор отходит на второй план.

Битсион атакует эти проблемы с другого конца. Он полагает: эффективный надзор может выбрать наилучший алгоритм сериализации. Разберемся с надзором, и надзор разберется с сериализацией.

Повторюсь, надзор это всего лишь правительство. Решение проблемы сериализации: сформируйте эффективное правительство и доверьте ему разработать эффективную сеть сериализации, устойчивую к атакам глобальных противников, и управлять ею.

Контроль за животными является естественной функцией физического правительства. Сериализация — это естественная функция цифрового правительства. Обе власти могут быть невероятно опасны, если использовать их не по назначению.

Злонамеренная сериализация не может подделать транзакции, но она способна цензурировать и отменять их. Злонамеренный контроль над животными способен отлавливать людей, засовывать их в белые грузовики, проводить кое-какие операции в подземных лабораториях и продавать органы в даркнете. Люди часто пропадают, не правда ли? Как вы думаете, что с ними происходит?

Когда гражданин физического правительства думает о том, как убрать медведей и леопардов с улиц, не взаимодействуя при этом с подозрительными ловцами собак, которые тайно подрабатывают торговцами органов, они обычно думают не конкретно об этой функции государства, а о том, чтобы выразить свое одобрение и верность правительству в целом, которое при этом стабильно и находится в своем уме. Граждане виртуального правительства также доверяют своему правительству, которое стабильно и находится в здравом уме. И вновь, доверие прекрасно.

Раз уж Аполлон не отвечает на наши звонки, любая сериализационная сеть почти наверняка будет децентрализованной. Правительство, которое создаст ее, раз уж оно должно быть высокоэффективным, скорее всего будет… централизованным. Очевидно, что для любого криптоинтеллектуала это огромный красный флаг.

По умолчанию, любая центральная организация это шаг от суверенитета. Независимость — это один из трех атрибутов суверенитета. На децентрализованную не-организацию очень сложно надавить. По умолчанию, на централизованную организацию надавить очень легко—

По умолчанию. Вспомнив урок, который мы только что выучили, мы поймем, что децентрализация это не самоцель криптогосударства. Децентрализация — это механизм. Цель этого механизма — независимость. Цель независимости — суверенитет — или по крайней мере монетарный суверенитет. Поэтому как инженеры мы вольны использовать иные механизмы достижения независимости.

Но независимость, цитируя Стива Джобса, это фича — а не продукт. Давайте разработаем наш новый режим, а потом поймем как сделать его независимым.

Непрямая демократия: магия на виду

Предположение, из которого делают вывод, что proof-of-stake управление неэффективно — это почти полностью неверное предположение о том, что прямая демократия лучше, чем непрямая демократия.

Это довольно странное убеждение для цивилизации, чья реализация демократии является и всегда была непрямой. Демократии довольно редки в истории. Но прямые демократии невероятно редки. И не то чтобы история их высоко оценила. Когда Афины были прямой демократией, именно совет проголосовал за казнь Сократа.

Но прямая демократия очень хорошо соотносится с идеологией 20-го века. Мы вполне разумно считаем, что непрямая демократия — это один из многих причудливых юридических анахронизмов.

Очевидно, что далеко не у всех был интернет в 1780-ых. Им приходилось использовать диал-ап, или повозки с бюллетенями на лошадиной тяге, или что-то еще. Даже сейчас внимание это весьма ценный товар — но, как минимум в теории, каждый гражданин должен иметь право голосовать по каждому решению. А еще политика — отстой, и политики — отстой. Это довольно распространенный взгляд на мир.

Мы любим демократию и ненавидим политику. Когда мы поймем, что наше новое кибергосударство способно дать нам демократию без политики, раз уж оно может обрабатывать зиллион бюллетеней в зиллисекунду, это станет для нас очевидным решением. Мы даже не будем думать о старом способе, хотя все в реальном мире использует именно его — непрямую демократию.

На самом деле, прямая демократия — отстой. Виртуальные государства будут в лучшем случае слабы и пассивны, а в худшем хаотичны и неэффективны, до тех пор пока они как-то не переизобретут непрямую демократию.

Жюри — это не правительство

Все системы прямой демократии, включая все proof-of-stake проекты, о которых я знаю, используют своих стейкхолдеров как жюри. Жюри — это группа людей, которые голосуют по вопросу одобрения или отклонения решений, оформленных или предложенных иным процессом.

Законодательный орган — это жюри, члены которого сами имеют право вносить предложения. Все действующие законодательные органы либо делегируют эту власть внешним структурам, либо развивают внутренние структуры (кабинет в Великобритании, комитеты в США), которые являются иерархическими.

Прямая демократия попросту распространяет жюри на весь электорат. Хотя ни одно место в мире, кроме, разве что, некоторых швейцарских кантонов, даже не заявляет, что управляется прямой демократией, множество юрисдикций используют референдум как декоративную безделушку.

Цифровое правительство может без проблем позаимствовать референдум и назвать себя демократическим. Proof-of-stake блокчейн может использовать жюри, полное или выбранное по жребию, для решения вопросов сериализации и/или надзора. Даже биткоин отличается от POS в вопросах надзора только тем, что жюри это ноды.

На самом деле, жюри — отстой. Жюри — это самая пассивная и реактивная форма правительства, которую только можно придумать. Она настолько реактивна, что ее даже нельзя считать настоящим правительством — у нее нет никакой реальной исполнительной ветви.

Любой вакуум суверенитета имеет рано или поздно будет заполнен. Суверенное жюри просто разовьет неформальных лидеров. Когда Парламент заменил Корону в качестве локуса английского суверенитета, он, чтобы заменить Короля и Тайный Совет породил премьер-министра и Кабинет. Это не было чьим-то планом или теорией — это случилось просто потому, что это должно было случиться.

К счастью, делегирование от членов парламента к этому псевдо-королю, премьер-министру, было хорошо структурировано. Обычно, проекты с суверенным жюри заканчиваются нелегитимным и неформальным руководством в дополнение к жюри, которое в лучшем случае просто подписывает нужные документы, а худшем становится зоопарком.

С чем проекты с жюри справляются лучше всех: с убеждением масс людей в их значимости. Как член жюри, каждый может чувствовать себя во главе чего угодно. Эта потенциальная нарциссическая энергия и является основным маркетинговым преимуществом прямой демократии — и в когда же ей не проявится, как не в наш беспрецедентный золотой век нарциссизма?

Если бы машина была спроектирована с целью минимизировать производимую власть, максимизируя при этом власть воспринимаемую, гигантское жюри было бы идеальным ее воплощением. Давайте покажем ее разницу с проектом, который минимизирует воспринимаемую власть, максимизируя при этом власть реальную.

Политический усилитель

Непрямая демократия — не анахронизм. Причина, по которой непрямая демократия куда более распространена, чем прямая, заключается в том, что делегирование — это усиление. Непрямая демократия производит концентрированную, слаженную власть, в отличие от прямой.

Делегирование является усилением потому что делегирование концентрирует и фокусирует доверие — своего рода лазер доверия. Слабый, слаженный лазер сильнее, чем сильный, неслаженный фонарик. Вы можете смотреть на 40-ваттную лампочку. Лазер в 40 милливатт выжжет вам вместо глаза новый анус.

Толпа, каждый участник которой в каждый момент времени оставляет за собой свободу действий, куда менее эффективна, чем сравнительно маленькая армия, чьи солдаты делегируют свою свободу действий одному командиру. Разница между толпой и армией настолько сильна и очевидна, что просто напрашивается сравнение с ламинарным и турбулентным течениями.

В непрямой демократии граждане делегируют свою власть политикам. Граждане могут действовать только с помощью голосования, но не напрямую. Политиков меньше чем граждан; поэтому выборы концентрируют власть. Но у избирателей есть только одно применение власти: решить, кому ее вручить.

Даже в наших непрямых демократиях, хотя рационально было бы делать выбор между политиками, избиратели думают больше о проблемах. Как будто бы им кажется что они могут как-то действовать через политиков, которых они выбирают — хотя существует весьма мало доказательств, что так и происходит. На бумаге демократия непрямая. Но в их сердцах все обстоит иначе.

Поэтому хотя они и любят демократию, они ненавидят политику — вернее, они ненавидят политиков, которые представляют их врагов, в то время как своих политиков они всего лишь недолюбливают. Можем ли мы винить архитекторов блокчейнов в том, что они начинают работу с идеала вместо реверс-инжиниринга этого бардака?

В прямой демократии без какого-либо делегирования каждый гражданин может выносить свое решение по каждому вопросу. В иллюзии косвенности нет нужды. Вы действительно имеете значение. Ваш голос слышат. И политиков не существует.

Но коллективно вы слабы — потому что вы, народ, всего лишь толпа, а не армия — лампочка, а не лазер. Если электорат целиком не имеет значения — просто потому что он недостаточно силен для сохранения своего господства, или даже актуальности — ни один голос не имеет значения.

Поэтому нарциссическое желание власти, то есть желание чувствовать себя хорошо и считать себя сильным, и этическое желание власти, то есть желание творить добро с помощью власти, обычно противостоят друг другу. Почти всегда самая мощная вещь, которую можно сделать с властью — это не использовать ее, но отдать ее — концентрируя ее в руках кого-то, кто способен использовать ее более эффективно.

Поэтому когда мы оцениваем власть в непрямой демократии, мы оцениваем тот объем власти, который граждане делегируют политикам, Назовем его эффективностью делегирования выборов. Если это число равно 1, политики обладают безоговорочной лояльностью всех, кто голосовал. Если это число равно 0, избиратели голосовали по случайным, ироничным и фривольным причинам, и на самом деле им было плевать, кто победит. И повторюсь, делегирование — это усиление.

Вот пример того, как разработчики конституции могут регулировать это значение: продолжительность срока полномочий политика. В электронном мире эти сроки могут быть какими угодно; например, неделей. Когда мы укорачиваем эти сроки, уменьшается ли политическое усиление, или оно наоборот растет?

Конечно же оно уменьшается. Когда мы выбираем президента на неделю, то мы, граждане, говорим победителю выборов: мы доверяем тебе служить нам, но только на эту неделю. Мы наблюдаем! Прямо сейчас мы думаем, что ты крут! Встретимся в следующее воскресенье!

Очевидно, что если вы хотите участвовать в президентской гонке на следующей неделе, и вы не можете гарантировать, что никто не изменит свое мнение о вас, вы оказываетесь на довольно короткой цепи. Чем короче цепь, тем вы слабее — просто потому, что для избирателей, которые вас выбрали, это значило настолько мало.

Поэтому, чем короче сроки службы, тем слабее делегирование, тем слабее усиление. Давайте перейдем в другую крайность. Что если мы будем выбирать президента не на четыре года, а на сорок. Или даже… пожизненно?

Если мы голосуем искренне, то когда мы выбираем пожизненного президента, мы даем вечное политическое обещание — наполовину выборы, наполовину свадьба. Кандидат, за которого мы голосуем, может ожидать от нас беспрекословной и пожизненной верности и послушания. (Конечно же, Верховный Суд, за членов которого никто и никогда не голосовал, находится именно в такой позиции.)

Очевидно, что президент-на-всю-жизнь обладает несравнимо большей властью, чем президент-на-неделю. Значит, делегирование становится сильнее. Значит, подобная архитектура дает самим избирателям больше власти — ведь чем большей властью обладают их делегаты, тем большей властью обладают избиратели.

Переходя от выборов раз в 4 года к выборам раз в 40 лет, мы помещаем власть десяти выборов в одни. Сейчас, наверное, ужасная ирония должна быть почти полностью ясна. Но давайте зайдем еще дальше. Как бы конституция максимизировала усиление? Как бы мы спроектировали самые мощные выборы?

Эти выборы бы избирали не множество политиков, но лишь одного. Ни одна организация не настолько велика, чтобы ей требовалось несколько лидеров — напротив, чем больше она становится, тем важнее становится вопрос единства. Поэтому президент имел бы безусловный контроль над всем правительством. Безумие! А еще это оптимально для атрибута суверенитета, о котором мы говорили — связности.

А еще не будет никакого срока, даже пожизненного. Президент будет назначать себе наследника. Это будут самые мощные выборы за всю историю выборов — и, конечно же, на них эта история закончится. До следующей революции, конечно же.

Итак… мы только что показали, что абсолютная монархия является сильнейшей формой демократии. Интересный результат, n’est ce pas? Коварные интеллектуалы не раз видели доказательства того, что 2+2 на самом деле равно 5.

Стоит также отметить, что конституция, которую бы создали эти выборы, это всего лишь конституция Римской Империи при Антонинах — которую Гиббон полторы тысячи лет спустя называл наилучшим правительством в истории человечества.

Усиление против чувствительности

Я не предлагаю ни биткоину, ни Америке принять конституцию Антонинов. Каждый из них точно мог бы стать еще хуже; они оба скорее всего могли бы стать лучше. Но мы всего лишь демонстрируем теоретический компромисс, который часто игнорируется.

Для любой республики это компромисс между чувствительностью и усилением. Чувствительность — это мера подотчетности лидеров воле избирателей. Усиление — это мера энергии, которую избиратели делегируют своим лидерам.

Наши одноразовые выборы максимизируют усиление и минимизируют чувствительность. Наши недельные выборы максимизируют чувствительность и минимизируют усиление.

Когда архитекторы стремятся к высокой чувствительности, подобный выбор заставляет задуматься о наличии у них или у их клиентов серьезного страха отказа, в котором агенты предают принципалов. Правительство — это опасный агент, и его нужно держать на коротком поводке.

Но когда принципалы управляют своими агентами на микроуровне, поводок становится настолько тугим, что он душит агента — и он перестает функционировать. Вы можете выгуливать собаку на поводке. Вы не можете охотиться с собакой на поводке. Оптимальный поводок — это поводок, который даже не существует, за исключением того маловероятного случая, когда он действительно необходим — и тогда этот поводок неумолим.

Мы ходлеры. Правительство это наша собака — но собака должна охотиться. К счастью, у нас есть технологии, которые могут позволить собаке резвиться на воле прямо как волку, до тех пор, пока ее владельцы не подуют в волшебный свисток. Эта республика исключительного возврата будет обладать низкой чувствительностью при высоком усилении; но ее чувствительность не будет нулевой. Это не (совсем) конституция Антонинов.

Псевдонимность против децентрализации

Битсиону нужно сохранить независимость биткоина, и, в идеале, усилить ее. Как централизованная организация сможет этого достичь?

Все просто: заменив открытую децентрализацию закрытой псевдонимностью. Открытые децентрализованные сети сложно убить, потому что они выстроены из множества мелких рыбешек, каждую из которых трудно поймать. Закрытые псевдонимные сети могут быть построены из небольшого числа крупных рыбин, каждую их которых почти невозможно поймать. Личность Сатоши все еще тайна — так что это вполне реализуемо.

Повторюсь: децентрализация — это средство; независимость — это цель. Псевдонимность сложнее в архитектуре и реализации, чем децентрализация. Бензиновый двигатель сложнее в архитектуре и реализации, чем паровой. Он может сломаться куда большим числом способов. Иногда самый простой ответ является верным. Но мы не ездим на паровых машинах.

Независимость по своей сути является проблемой безопасности. Когда дело касается безопасности, нам нужно начать с моделирования угрозы.

Угрозой является глобальный противник — правительство или квазиправительственная сила — которая желает встроить свою волю в наше управление, чтобы оказывать на нас давление. Независимость бинарна. Пока это давление не является абсолютно неэффективным, независимость скомпрометирована. История намекает, что независимость, однажды скомпрометированная, быстро разрывается на кусочки.

Власть, доступная этому противнику, не является константой. Она имеет свойство увеличиваться с течением времени. Кроме того, она имеет свойство расти в прямой зависимости от гнусности ее добычи. Поэтому одной из фундаментальных опор безопасности является легитимность — максимизация подчинения, как легального, так и социального. Любое будущее государство будет демонстрировать мандат небес, соответствуя как своим собственным этическим стандартам будущего, так и причудливым прихотям сегодняшних вооруженных клоунов.

Предположим, что наша закрытая псевдонимная система это небольшой комитет — где-то между пятью и пятьюдесятью членами. Настолько маленькие группы, если они хорошо организованы, могут действовать с идеальной слаженностью. Владение псевдонимом означает обладание ключом, в идеале запечатанным внутри какого-нибудь физического объекта — прямо как волшебные кольца Толкина. Сильные псевдонимы синтетичны — случайные последовательности слогов или слов, но никогда не никнеймы.

Сможет ли глобальный противник найти хотя бы одного носителя ключа — если считать, что их операционная безопасность высока, как и их готовность выполнять приказы? Эффективнее всего было бы пытаться отследить их паттерны коммуникаций. Поэтому членам комитета стоит связываться друг с другом настолько редко, насколько это возможно. Довольно трудно отследить случайные подписанные данные, выброшенные в интернет.

А когда ключи буквально передают из рук в руки, отследить цепочку поставок становится сложно даже для глобального противника. Даже если первое звено цепочки это известный индивид, всего лишь одно звено, которое откажется поддаваться, которое нельзя будет найти, которое бы рандомизировало передачу данных и т.п. заставит противника вернуться к поиску физического источника зашифрованного сообщения.

Может ли псевдонимность обезопасить независимость эффективнее, чем децентрализация? Пока больше половины майнинговых мощностей находится в Китае, децентрализацию нельзя считать безопасной. Что если бы все носители ключей были бы в Китае? Могли бы они сохранить свое общение в тайне? Это было бы сложно — но возможно.

В сегодняшнем западном мире это определенно возможно. По экономическим причинам Китай — прекрасное место для майнинга биткоинов — Сатоши не понял, что самый легкий способ для государства захватить биткоин это попросту посадить на свою территорию больше всех майнеров и предоставить им самое дешевое электричество. Китай — это далеко не самое прекрасное место для какой-либо секретной организации, какой бы законопослушной она ни была. Так что, скорее всего, никого с ключами там не будет.

Что если западный интернет станет контролироваться настолько же хорошо, как китайский? Политически, это не полностью неправдоподобно. Технически, для этого западным правительствам потребуется стать настолько же компетентными, как и китайское. Это произойдет далеко не сразу. Всегда будет время сбежать. И в любом случае невозможно создать план настолько идеальный, чтобы он всегда срабатывал без борьбы.

оригинал

запись в ВК