Без устали
Тираду Гвоздя Коля пропустил мимо ушей, хотя и был с ней полностью согласен. Снег уже прочно обосновался в его ботинках, и сейчас он просто хотел как можно быстрее вернуться обратно. Его бы сейчас устроило вообще любое место, отличающееся от “здесь”. До тачки оставалось еще пара десятков шагов, но все равно отрицать торчащие из-под капота провода и какие-то железки было уже довольно проблематично.
Коля, конечно, кое-что рубил в технике, но вот о машинах знал только то, что у них четыре колеса, руль, педали, и нужно заправляться. Но даже этих знаний было вполне достаточно, чтобы понять, что бэха уже никуда не поедет. По крайней мере без бригады ремонтников и ведра запчастей.
- Да что ж это…
Гвоздь выглядел даже растерянным. Коля впервые видел такое выражение на лице этого отморозка, и оно пугало больше, чем безумная ухмылка, с которой он кромсал подвернувшихся под горячую руку. Машина, впрочем, выглядела еще хуже. Выдрано из-под капота было все, что только можно было выдрать. На тяжелом металлическом корпусе двигателя красовались какие-то зазубрины - действительно, как говорил Бурый, будто топором рубили.
- Твою мать, Колян, лавэ…
Коля сразу понял и метнулся к задней двери. Коробка лежала там же, где и раньше, нетронутая, и пачки купюр продолжали в ней задорно хрустеть. Пересчитывать, конечно, никто не собирался, но ни один человек в здравом уме не бросил бы такое богатство позади. Значит, дело не в деньгах.
- Вот же Фюрер, вот же сука расписная…
Коля как-то отстраненно слушал ругань бригадира. Ногам уже не было даже холодно - они окончательно задубели, и бандит был даже рад, что ничто не отвлекало его от тяжелых дум. Почему-то в то, что их подставил недоделанный фашист, не верилось абсолютно, хотя никакие другие кандидатуры на ум и не шли. Не сходилось решительно все - если бы их решили кинуть на бабки, было множество способов сделать это намного проще и без лишних проблем, да и бабки-то вот они, лежат в искалеченной бэхе.
- …Гвоздя они списать захотели, да я сам их всех спишу на…
Это Коле тоже пришло в голову. Только вот шлепнуть их лихую компанию было намного проще если не в родном Минске, то хотя бы в том же Мозыре, где они в последний раз ночевали перед тем, как очутиться в этой дыре. Да и мелкими сошками они были, что бы там о себе Гвоздь не думал. Так, набор мяса для решения особо неприятных вопросов, неизбежно возникающих у серьезных людей. За это им во многом и прощали мелкие шалости вроде вспышек ярости у Гвоздя или поборов на чужой территории. Коля поднял голову, устало выдохнул и осекся.
- Я ему этот ствол запихаю…
- Дым.
- Чо?
- Дым, - Коля указал рукой на едва заметный черноватый столбик, упрямо рвущийся в небо.
Там, откуда этот дымок поднимался, не могло быть вообще ничего. Они приехали тем путем - там не то что каких-то заброшенных хат не было, было вообще сложно представить, что чья-то шальная голова решила развести костер прямо посреди бесконечного сугроба, в который превратилась местная пародия на дорогу.
- Далеко? - Гвоздь не тратил время на пустые разговоры.
- Нет. Точно не скажу, но дойти можно.
- Ну так не стой столбом, интеллигент.
Гвоздь грубо толкнул подчиненного в плечо, рванул дверь и скрылся в машине. Погремел там чем-то и вытащил бейсбольную биту - непременный инструмент сложных переговоров. Коля же сжал зубы и пошел прокладывать тропу. Давалось это не в пример сложнее - в сердце даже шевельнулось что-то похожее на сочувствие к Бурому, который таким же макаром добирался до их исковерканной бэхи, но очень скоро уже ни для каких чувств, кроме усталости, места в голове Коли не осталось.
- На том свете отдохну, - подумал он. Сил произнести это вслух банально не было.
Сколько он продирался сквозь сугробы, не понял и сам. Остановил его только крик Гвоздя из-за спины:
- Тачка, чтоб меня, в натуре тачка!
Коля остановился и некоторое время осоловело осматривал окрестности, даже не пытаясь о чем-то думать. Бригадир, размахивая битой, пронесся мимо него, продолжая выкрикивать что-то непонятное. Подул ветерок, моментально приклеивший к спине майку, насквозь пропитавшуюся ледяным потом, и это привело братка в себя.
Действительно, это была тачка. Довольно потрепанный жизнью мерин, увязший по самое не могу в проклятом снегу. На секунду что-то шевельнулось в груди, но тут же ухнуло обратно, в бездну усталости и непонимания. Чья бы это ни была машина, никто на ней никуда уже не поедет. Капот был попросту сорван и валялся поодаль, а тот самый дым валил от движка, и что-то подсказывало Коле, что там не просто все раздолбано в мясо, а точно так же внутри все изрыто этими чертовыми зарубками, как будто кто-то остервенело долбил движок в слепой ярости, как у их бэхи.
А потом Коля заметил то, с чего стоило начать.
- Обалдеть, - биту Гвоздь попросту воткнул в снег и рассматривал внутренности машины, периодически разгоняя дым рукой, - Это что за…
- Гвоздь…
- Да блин, это кто вообще сделал…
- Гвоздь?
- Реально, как Бурый базарил, как будто топором…
- Гвоздь, твою мать!
Бригадир удивленно посмотрел на Колю. Тот только указал пальцем. Дальше что-то уточнять было излишне.
Снег у багажника машины был красным. Конечно, ночная пурга сделала свое дело, но полностью замести следы была не в состоянии. Гвоздь выдернул биту и покрепче сжал рукоять. Пытаясь двигаться осторожно, но посекундно оступаясь и проваливаясь в снег, оба братка подошли к багажнику и заглянули за машину.
Что бы здесь ни произошло, это не было ни тихо, ни мирно. И наверняка не быстро. Снег был вытоптан на добрых два метра в диаметре, и где-то на краю этого ритуального круга лежало то, что щедро окрасило эту импровизированную арену в несвойственный ей цвет.
- Охренеть.
Гвоздь выразился более подробно.
Жмуров они оба уже навидались - Гвоздь даже самолично организовал несколько десятков. Черт, Коле как-то довелось присутствовать при одном неудачно закончившемся допросе, но и тогда он ничего подобного не видел. Бедолагу будто пропустили через мясорубку - отличить руки от ног позволяла только тупая багровая шишка, бывшая когда-то головой. То ли ее измочалили какой-то битой, то ли содрали к чертовой матери кожу - больше всего она напоминала почему-то крыжовник со снятой шкуркой. Только красный, разумеется. Каких-то целых костей у жмура не осталось - его будто специально свернули в какой-то крендель, так, что пятки упирались ему в затылок, а руки много раз пересекали друг друга, заплетаясь чуть ли не в косичку. А туловище…
- Твою ж мать, - Гвоздя вывернуло.
Пожалуй, это был первый случай на памяти Коли. Сам он удержался больше потому, что отморозил себе почти все, и с трудом гнулся в суставах, не говоря уже о более сложных материях. Немногочисленное содержимое его желудка банально примерзло ко дну, и оставалось только крутить глазами в попытке понять, что именно здесь случилось.
Жмуру не просто выпустили кишки, его распотрошили, как цыпленка. Обломки ребер торчали страшной голодной пастью, а внутри не было ничего, что должно было там присутствовать. При таком раскладе весь этот усердно вытоптанный круг должен был быть просто завален разнообразной требухой, но ничего подобного не наблюдалось.
- Это что, с нашей тачкой тоже…
- А? - вернулся к реальности Коля.
- Ну, это же. Эти сволочи.
Коля промолчал.
- Это ж… Твою мать, а если они нас в этом доме найдут?
Коля пошатнулся и сделал парочку шагов, чтобы не рухнуть в сугроб. Обо что-то споткнулся. Присел, порылся в снегу, сам до конца не понимая, зачем это делает. Пальцы уже все равно почти ничего не чувствовали, да и голова, если честно, явно требовала отпуска после всего пережитого. Тем не менее, он нащупал в снегу что-то угловатое и принялся усердно обтирать находку. Почему-то он знал, что нашел, еще до того, как увидел.
- Твою мать, Колян, да тут какой-то беспредел пошел, - Гвоздь сплюнул, - Да там же ж Бурый один!
- Это Фюрер.
- Так, надо валить обратно… Что?
- Это Фюрер, - тихо повторил Коля и протянул свою находку начальнику, - Ну, был когда-то.
Гвоздь тупо уставился на мокрый люгер, который вложил ему в руки подчиненный. Пистолет не выглядел даже опасным - намного меньше, чем кто-то из них ожидал увидеть, он идеально ложился в ладонь и будто исчезал в ней, сливаясь с теплом живого тела.
- Какого…
- Там такая хреновина сверху, дерни.
- Чего?
- Горбинка такая, ну, Гвоздь. Дерни на себя.
Гвоздь дернул. Горбинка со щелчком стала на место.
- Из него стреляли, - Коля поднялся обратно на ноги и как-то обреченно отряхнул штаны, - Фюрер отбивался.
- Да откуда ты знаешь вообще…
- Да разуй глаза, тезка, ты что, вообще кино про фашистов не смотрел? Это чертов люгер, его после войны не делали. У кого еще может такой ствол найтись?
Гвоздь скрипнул зубами, но смолчал. Его настоящее имя только Колька и знал, наследие тех посиделок в поезде, а так бандит нереально бесился, когда кто-то напоминал ему, что он просто обыкновенный человек, один из многих:
- И чо?
- Не Фюрер нас подставил. Точно не Фюрер. Его самого подставили.
Обратно шли молча. Коля продолжал одуревать от чертового холода, Гвоздь же кипел внутри паровым котлом, но и сам понимал, что его ребята ни в чем не виноваты. Только сжимал периодически так желанную пару дней назад рукоять пистолета в кармане и что-то ворчал себе под нос.
- Дай ствол, - вдруг остановился возле осиротевшей бэхи Коля.
- Чо?
- Да дай посмотреть, блин. Забыл проверить.
- Чего?
- Вы меня сюда притащили, потому что я в волынах шарю, так? Дай ствол.
Гвоздь протянул пистолет подчиненному. Тот щелкнул каким-то рычажком, и из рукояти выпал тонкий футляр магазина:
- Три патрона осталось.
- И чо?
- Имей в виду, - Коля вернул пистолет бригадиру и открыл багажник их машины. Канистра ни черта не добавляла привлекательности пути домой, но выбора особенно и не было.
- Это нафига?
- Холодно, - проронил Коля и потопал по просеке, оставленной им и Бурым.
Ветер начинал усиливаться.
К тому моменту, когда Коля все-таки захлопнул за собой дверь избы, на улице было уже решительно неуютно. Не вчерашний апокалипсис, конечно, но, с другой стороны, ветру было совершенно некуда спешить. В хате, к счастью, было уже довольно тепло: печка честно трудилась и халтурить не собиралась. Опустив канистру на пол, Коля протопал прямо к их спасительнице и снова залез на лежанку, поджав под себя ноги. Только сейчас его начала бить мелкая отрывистая дрожь, будто через тело безо всякого порядка пропускали разряды тока.
Гвоздь же сразу исчез за ближайшей дверью, но тут же появился обратно, витиевато выругался и зашел во вторую комнату. Сперва Коля даже и не понял, с какого перепугу их лидер мечется по хате вместо того, чтобы просто присесть у уютной печки, но потом и его самого осенило:
- А где Бурый?
- А где Бурый, - с той же пугающей растерянностью повторил Гвоздь и плюхнулся на пол перед огнем.
Вытащил из-за пазухи фляжку и жадно глотнул, скривился и бросил ее Коле. Тот инстинктивно поймал предмет, посмотрел на него, и тоже отхлебнул. Судя по плеску, оставалось там всего ничего.
- Жрать охота, - как-то невпопад заметил Гвоздь и уставился в пол.
Заурчало в животе и у Коли. Печка уже ощутимо жгла задницу, так что браток спрыгнул с нее и усиленно растер ладони друг о друга. Почему-то исчезновение товарища его особо не тронуло - тот еще утром зачем-то поплелся к тачке, и ничего не случилось. Может, опять решил дровишек нарубить. Все равно им всем светила еще одна развеселая ночка у черта на рогах, идея довольно здравая. Коля же пошел осматриваться.
Честно говоря, черт его знает, что он пытался найти. Хата эта добрых полвека стоит в гордом одиночестве, и если здесь вообще было что-то съестное, то уже давно перешло или в разряд законченной гнили, или пополнило ряды окаменелостей. Но кишки крутило как-то неимоверно сильно - Коля бы сейчас кого хочешь порешил за самую завалящую, промерзшую до тошнотворной сладости картофелину.
Некоторый смысл, конечно, в его поисках был. Раз селюки бросили позади постельное белье, мебель и кучу нехитрой посуды, вполне могли и погреб с какими закатками оставить в целости. Сколько они вообще хранятся? Знания Коли на эту тему ограничивались простой истиной: вздувшиеся банки не трогать.
А ведь и правда, погреб. В каждой хате должен быть чертов погреб. Осталось только найти, где именно вход в него. Коля тут же опустился на четвереньки и пристально осмотрел пыльный пол. Пусто. В принципе, и логично. Где еще делать люк в подпол, как не в комнате с печью? В хозяйской спальне искать его точно было дурной затеей. Поворчав себе под нос, Коля вернулся в общую комнату. Гвоздь все еще хмуро пялился в пол, изредка отвлекаясь на озорные щелчки из печи, а вот люк в подвал нашелся сразу же. Пришлось слегка отодвинуть стол, одной ножкой подпирающий вход в подпол, но после этого сложности закончились - люк на удивление легко открылся, выпустив наружу облачко затхлого воздуха. Коля опустился на колени и прищурился, пытаясь рассмотреть хоть что-то в погребе.
- Это что такое? - подал голос Гвоздь.
- Погреб.
- Ну да. Конечно, мать его, погреб.
- Жрать охота, - брякнул Коля и сам удивился этой фразе.
Гвоздь, впрочем, даже не стал насмехаться. Вместо этого он активно зашуршал всеми своими карманами, пока не вытащил наружу маленький, выглядящий почти игрушечным фонарик. И тут же потопал к погребу.
- На кой ляд тебе фонарик?
- Светить, блин. А ну свалил.
Коля посторонился, и Гвоздь ловко скользнул в проем, но только для того, чтобы тут же закашляться:
- Твою мать, ну и вонь. Тут как насрали… - и замолк.
- Гвоздь? Але, Гвоздь, ты там живой?
Из каких-то глубин сельского прошлого в мозгу Коли всплыло знание, что в погреб после долгого отсутствия лучше не соваться - газы там вредные скапливаются, и помереть можно ни за что. Начальник все еще не отвечал, и Коля свесил внутрь голову, пытаясь придумать, что делать дальше.
И не то что желание, а сама способность что-то придумывать сделала Коле ручкой и ускакала куда-то обратно в Минск, где такого дерьма не водилось.
Гвоздь растерянно пнул человеческий череп, и тот задорно покатился в другой угол, сверкая какой-то недоброй темнотой из глазниц, и особенно - из маленькой дырочки в затылке. Затрещало. Какие-то хрупкие черепки на полу лопались и крошились, а Коля все отказывался верить, что это кости. И уж точно не собирался признаваться себе в том, что явно не куриные. Другой череп, который выхватывал из темноты фонарь Гвоздя, впрочем, вполне недвусмысленно ухмылялся и не оставлял особого простора для фантазий.
- Твою Бога душу мать, - прошептал Коля.
Это простецкое заклинание скинуло с бригадира оцепенение, и тот молниеносно взобрался по лестнице обратно, едва не сбив Колю с ног. Тот тут же захлопнул люк и отполз поближе к печи, где и застыл, обнимая колени. Нет, ну, конечно, жмуров он уже прилично насмотрелся. Но костями там был выстлан весь пол, как чертовым ковром.
- Сколько их там? - озвучил мысли Коли Гвоздь.
- Слишком до хрена.
Вьюга за окном ощутимо усилилась, и не то чтобы выла - ну, может, снаружи и выла, но здесь, через тонкие щелочки и неуловимые трещины в стенах, издевательски свистела, как чертов комар, который обещает не дать тебе заснуть этой ночью.
- Ты видел? - зачем-то спросил Гвоздь.
- Видел.
- Твою мать, тезка, ну мы попали…
Стрельнула угольком печь и погасла. Не говоря ни слова, как лунатик, Коля пошел в сени, сгреб последнюю пачку дров, и отправился кормить их спасительницу. Что бригадир его так уже лет пять не называл, даже не успело запечатлеться в его голове. Коля взял очередной пожухлый газетный листок и наконец-то на него посмотрел. Угол страницы был оборван, так что название газеты почило в бозе, но вот дата была отчетливо различима. 15 января 1932 года. Ни хрена ж себе. Коля свернул ее гармошечкой и отправил в печь. Бумага тут же вспыхнула от угольного жара, и языки пламени лизнули неподатливые чурки. Действуя все так же автоматически, Коля вытащил следующий листок, и тут его заклинило.
Это была не газета. Какой-то бланк, или что-то типа того. Размытая клякса была наверняка когда-то печатью. Листок был местами продырявлен - это почему-то было странным. Коля перевернул бумагу. Природа загадочных отверстий сразу стала ясна. Кто бы ни накорябал это короткое послание, он особо не церемонился - перо прорывало бумагу чуть ли не в каждой строке. Коля зачем-то начал читать вслух:
- 2 февраля 1932 года. Уполномоченный РО ОГПУ Каминский.
- Чего? - обернулся Гвоздь.
- Товарищам, которые за мной придут, - продолжил Коля, - Деревня вся забита контрреволюционной мразью. Революционный элемент сожрали. Середняков тоже. Одного кулака я лично приговорил прямо в погребе. Еще трое, все с оружием. Хлеба нет. Здесь ничего нет. Пожрали даже детей, мрази. Уйти нельзя, в спину уложат. Скрываются в лесу. Утром пойду искать, иначе найдут меня. Немедленно уходите, доложите ЛИЧНО товарищам Менжинскому и Ворошилову, этот гадюшник надо вырезать под корень. Меня не ищите. Выше знамя Ленина, товарищи!
- Это что за, мать его, галиматья была? - растерянно спросил Гвоздь.
Коля не знал. Или знал. В его голове отчего-то пульсировало что-то яркое, болезненное - может, продолжала развиваться чертова простуда, да и ничего удивительного в этом не было. Очень сложно удавалось нанизывать мысли на какую-то общую ось, хотелось просто лечь и заснуть.
Сначала.
Потом спать уже было нельзя.
Коля осоловевшим взглядом обвел комнату, скользнул по печи, почему-то оскалившейся ярким багровым заревом, хотя минуту назад в ней от силы уголек трепетал, пытаясь нагреть, высушить изнасилованную снегом древесину, прожечь ее, воспламенить, сожрать.
Сожрать.
Галиматья - какое же верное слово подыскал Гвоздь - прошла мимо его сознания, самое главное там таилось между строк, пропитало бумагу, наверное, еще до того, как этот уполномоченный, или как его, вонзил в нее свое перо.
- Колян?
Это даже не было приглушенным возгласом. Бандит прекрасно слышал и недоумевающие вопросы бригадира, и плач из-под земли. Только слов вот не мог больше разобрать - снова свернуло в морской узел желудок, слепая, горькая желчь наполнила рот, невыразимо захотелось блевануть прямо здесь, на дощатый пол, да вот только не был он способен на такие подвиги. Жгли угольки глаз - он знал, чьих, просто не хотел об этом думать. Параллельно с другой стороны на его смотрел Гвоздь, но его присутствие было каким-то совершенно ненужным. Бесполезным. Коля ухватил себя за ляжку, сжал с силой, до хруста, но ничего не почувствовал, кроме рукояти топора. которой совершенно точно не могло быть в его руке.
Выронил бумагу.
- Тезка, ты нормально вообще?
Он был в полном порядке. Разжал пальцы, и фантомное топорище куда-то исчезло из его головы и, самое главное, из руки. Мигнул, и Васятка растаял, превратившись в кучу тряпья в углу. А лихорадочно блестящие глаза Гвоздя стали немного ближе. Коле захотелось рвануться к начальнику. повиснуть у него на шее, черт, расплакаться, может, что угодно, что могло вытащить его из этого мира беспристрастных звуков. Где все еще был реален топор, безобразно распухший от голода Васятка (да кто он, мать его, такой) и обреченные причитания в подвале.
Братья должны помогать друг другу. Месяц назад их было семеро.
Заболел затылок, сперва Коля схватился за него, но хлесткая, беспощадная пощечина от Гвоздя заставила схватиться уже за челюсть. В подполе. кстати, перестали плакать.
- Ты чо вообще, Колян?
Тот судорожно сглотнул и ощутил во рту вкус крови. Потрогал языком десны. Черт, как же жрать охота…
- В гробу я это видал, - Гвоздь отвернулся и впорыве ярости опрокинул стол, - Где чертов Бурый?
- Я…
- Так, Колян, пошли искать нашего дуболома. Не знаю, на что нас подписал гребаный Фюрер, но я, мать его, этого так не оставлю.
В этом Коля не сомневался. Сомневался он только в том, что это имело хоть какой-то смысл. Впрочем, сразу после этого он споткнулся и упал на печку. Ладонь обожгло, Коля смачно выругался и принялся трясти рукой со всем возможным энтузиазмом. Наваждение отступило.
- Да погнали, че ты как баба, - буркнул Гвоздь и шумно открыл дверь.
Вьюга и вправду выла. К счастью, снегопад пока еще не намечался, да и вообще, на самом деле, на часах было часа три от силы. До ледяной мертворожденной ночи оставалось еще достаточно времени.
- Бурый, сука! - заорал Гвоздь.
Ему никто не ответил.
- Если ты там подох, я тебя лично прибью, понял?
Своеобразный юмор деревня тоже не собиралась как-то привечать. Коля почему-то пожалел, что не сжег странный листок с напутствием из прошлого.
- Бурый, да твою же мать!
- Следы, - буркнул Коля.
- Что?
- Следы. Вон, глянь. Туда кто-то шел. Кто еще, кроме него.
- И правда, - повеселел Гвоздь, - погнали.
Смешно прыгая по сугробам, оба братка устремились вперед. Колю не покидало мрачное предчувствие, да и недавняя галлюцинация все никак не собиралась выветриваться из головы. Ветер бил в спину так, словно никаких других препятствий для него попросту не осталось, и единственный смысл стихии сейчас состоял только в том, чтобы опрокинуть конкретно его наземь. Но в то же время совершенно не холодил, наоборот, подталкивал, и Коле даже казалось, что ступать по чертовым сугробам стало даже легче, словно кто-то заботливый поддерживал его за шкирку и аккуратно направлял. Как во сне, когда его подняло в небо, и понесло, понесло…
Коля обо что-то споткнулся и чуть не упал. Ощущение полета тут же исчезло. остался только чертов снег в ботинках и совершенно невероятный, невыносимый голод.
Следы же петляли, местами закольцовывались, будто Бурый не знал, куда идти дальше, но просто не мог остановиться, и вытаптывал в сугробах круги. Гвоздь скакал горным козликом, помахивая все той же битой, и чем-то горячечно-больным отдавало от его энтузиазма. Коле же было все равно. Он просто брел сквозь бесконечный снег туда, где… А, собственно, что?
Ответ найти было не сложно. Просто очень не хотелось его искать. Коля не знал, откуда в нем возникла эта картина, и уж точно ее не боялся - а боялся того, что… Что он прав. А еще того, откуда к нему эта картина пришла. Жадно жующего Васятки, гробовой тишины в погребе, того самого невидимого топора и тупой. до невозможности обыденной мысли, что Васятка протянет еще дня три.
А после этого его хватит почти на неделю.
В снегах же Мерин уже давно не дымился, но даже сейчас сохранял некоторую индивидуальность, сменив картинку на звуки. Коля слишком хорошо знал, что это были за звуки. Они раздавались с двух сторон - снаружи ушей, залетали прямо с порывами ветра, и изнутри. Коля заскулил: грозило произойти что-то непоправимое.
- Гвоздь… Тезка…
Тот молча обернулся.
- Нельзя туда. Давай уйдем, в хату, в лес, братуха, нельзя! - Коля рухнул на колени.
Гвоздь покачал головой и обогнул мерседес. И выругался. Коля поднялся с колен и устало засеменил следом. Он сам не понимал, что именно только что произошло, но чувствовал. что пути назад уже нет. Ему не нужно было даже поднимать голову, чтобы знать, что именно творится за машиной гребаного Фюрера. Если честно, он бы все отдал, чтобы вообще сейчас ничего не знать.
- Бурый? - какие именно эмоции сейчас выдавал голос Гвоздя, Коля тоже знать не хотел. Он зажмурился и обхватил голову руками. Не помогло.
- Жрать охота, - виноватым тоном ответил бандит и положил обглоданную руку Фюрера на снег.
- Твою мать, Бурый!
- Жрать охота, Коля.
Коля заплакал - впервые за последние 30 с чем-то лет. В том числе и от того, что понимал, что говорят сейчас не с ним. А Бурый ведь не имел ни малейшего понятия о том, что его начальника зовут именно так.
- Ты вообще берега…
- Не надо, не надо, пожалуйста, не надо, - рухнул плашмя Коля.
- Жрать охота. Нормально жрать. Не как эти.
- Отвали, сука, стрелять буду!
Коля продолжал выть и захлебываться слезами. Васятка, лица которого он все еще не мог толком разобрать, повторял эти фразы голосом здоровяка, но пугало не это. Потому что дела обстояли как раз-таки наоборот. Бурый повторял за Васяткой.
- Как же без жратвы, Коля, куда же, если жрать охота…
Выстрел.
- …Ну чего ты сразу…
Второй выстрел. Коля наконец-то открыл глаза. Рядом с Гвоздем стоял бледный человек, улыбающийся от уха до уха. У него не было оружия, но он держал карикатурно палец, направленный на манер пистолета в грудь их подельника. На человеке были надеты какие-то потертые штаны, а грудь едва укрывала рваная тельняшка. Холод его яно не беспокоил, и вот как раз это Колю совсем не удивило.
Бурый же стоял на коленях и укоризненно смотрел на них всех. Снег, и без того щедро раскрашенный красным, усиленно поливало из двух дыр в груди бандита. Тот пытался что-то добавить к своему последнему монологу, но ничего не выходило. Наконец, Бурый улыбнулся и умер.
Ну, или Коле так показалось.
Немедленно поднялся такой ветер, что Колю, едва привставшего на четвереньки, бросило наземь и проволокло добрых полметра. Пытаясь сплюнуть снег, набившийся в рот и нос, он даже пропустил тот момент, когда Гвоздь схватил его за плечо и буквально поднял на ноги:
- Валим, Колян! Коля, сука, очнись!
- Что?
- Валим к хреновой матери!
- Куда?
- Куда угодно, за мной!
И Коля побежал. Ноги наливались тяжестью, снег, даже если исключить его стремление набиться в ботинки, совершенно не помогал этому процессу, и заставлял постоянно смешно подпрыгивать. Почему-то давила полная бесполезность происходящего. Все это Коля уже видел - не там, в непонятном угаре, накрывшем его после соприкосновения со старой бумагой. Где-то еще дальше, где никаких Коль отродясь не водилось. Где был только ветер, хищная пурга и чертов голод, который становился все сильнее. Если бы браток сейчас упал в снег, он бы даже не сомневался, почему. Не от холода. Не от усталости. Нет.
Жрать охота.
Охота. Коля выплюнул кровавый сгусток.
Гвоздь впереди потерял свою биту и только размахивал люгером, который так и не выпустил из рук. А Коля бежал, как только еще мог это делать. Что ж, пахать ему не впервой. Землю пахать или грызть гранит знаний, точить детали или грузить странные мешки в вагоны, загонять неожиданную дичь, ему было безразлично.
- На том свете отдохну.
Почему-то эта фраза даже не сбила дыхание.
Коля скосил глаза влево и встретился взглядом с тем самым мужиком в тельняшке. Галлюцинация точно так же улыбнулась во весь рот и только поддала прыти. Коля улыбнулся уже против своей воли - ему уже не надо было ничего разжевывать, уже и так было понятно, что рядом с ним бежит уполномоченный ОГПУ Каминский, автор записки. которая все еще жгла ему кончики пальцев. несмотря на то, что осталась догнивать свои дни в чертовой хате. Почему-то бандит громогласно заржал, срываясь на кашель и хрипы. Он понятия не имел, что такое ОГПУ, но был вполне осведомлен, что такое Организованная Преступная Группировка. Осталось выяснить, что же такое это ваше “У”. И ответ, кажется, ждал его в конце этого пути. Или не ждал.
На многие вопросы ответа просто не предполагается.
Призрачный спутник же его улыбался и выглядел до невозможного нелепо. Мозгами Коля понимал, что видит что-то, совсем не согласующееся с реальным миром, но все равно это что-то вязло в сугробах, глупо подпрыгивало, спотыкалось, и улыбалось - вот это, пожалуй, было единственное потустороннее, что он мог отметить.
- Колян!
Он не обратил на Гвоздя никакого внимания. Столетний мертвец подмигнул бандиту и его улыбка стала только шире. Огромная, хищная. Голодная. В животе свело так, что Коля едва не рухнул в сугроб. Прав был Бурый, жрать-то охота.
Горячее, свежее.
ОГПУшник толкнул его в спину, и Коля взмыл в воздух, как во сне, ветер пронзил его насквозь, и даже холода уже больше не существовало. Перед Колей лежало совершенно все. Может, весь мир. Может, даже немного больше. Его интересовала только одна точка, которая хаотично бросалась из сугроба в сугроб, растрачивая драгоценное тепло, чего он никак не мог ей позволить.
- Колян, не подходи!
В смысле, не подходи?
В грудь что-то ударило. Коля остановился и с недоумением провел по куртке. Из отверстия высыпалось несколько снежинок. Бандит погрузил в рану палец и ничего. кроме холода, не ощутил. Даже на секунду застыл, потеряв из виду ускользающую еду. Забавно. Рядом сидел ОГПУшник, прямо в сугробе, давно потерявший свою буденовку и прочную куртку, снятую с кулака в какой-то деревне под Мозырем. Может, в этой самой. Коля рассмеялся и расстегнул свою дубленку. Действительно, зачем она ему. Стал на четвереньки и вдохнул снежную пыль, как самый заправский кокаин.
Жрать-то охота.
Но я так устал.
На том свете…
Нет, видимо, не отдохну. Подгоняемый в спину оголтелым ветром, Коля мчался по следу.