Без ума от себя и от любви — о летнем танцфестивале и «Студии Сдвиг»

В Петербурге в третий раз провели ежегодный фестиваль современного танца «Танец без ума от себя и от любви»: с 26 июля по 10 августа приглашенные художники показывали пластические работы на пяти городских площадках. В этот раз программа расширилась, появилось и больше и зрителей, и забот: фестиваль все еще живет на самоокупаемости, а его команда работает безвозмездно — от продюсеров и маркетинг-менеджеров до самих организаторов.

Как независимый проект привлекает все больше внимания аудитории из разных городов, почему не хватает критических статей об искусстве танца, что стоит за словами «самоорганизованная инициатива» и как присоединиться к творческой танц-свободе — рассказывают кураторы фестиваля Аня Кравченко, Маша Шешукова, Антон Вдовиченко, Камиль Мустафаев и Таня Заскалько.

«Сдвиг» был основан в 2017 году. Что побудило организовать все это дело? 

Антон Вдовиченко

Изначально ее открыли Александр Кондратенко и Маша Горохова как альтернативу студии ByeByeBallet в Бергольд-центре. Через какое-то время они предложили мне и Марине Поднебесновой взять ее на себя — это было в мае 2017 года. Мы согласились, сначала просто переехали туда с моей группой: нас тогда как раз выгоняли из другого зала, и Саша предложил попробовать это пространство.

Изначально мы думали просто арендовать его частично, для разовых занятий. Но постепенно все как-то перетекло под нашу ответственность — нужно было наполнять студию, организовывать образовательный процесс. Позже Саша Кондратенко и Маша Горохова вышли из управления студией и передали кураторство мне и Марине. Затем Марина ушла, и какое-то время я работал один. В конце 2017 года к работе в студии присоединился Камиль, потом Аня — летом 2018-го, а в 2019 году пришла Маша Шешукова. Так и сформировалась команда.

Нам всем нужно было место, где можно заниматься танцем — ставить работы, проводить тренировки, просто быть в студийном ритме. А параллельно с этим мы стали брать на себя и общественную часть — выстраивать программу, запускать экспериментальные форматы, приглашать коллег, объединять комьюнити. Так «Сдвиг» стал тем, чем он сейчас является.

Какие люди приходят заниматься в студию? Кто они?

Камиль Мустафаев

Важно разделять студию и фестиваль — это немного разные аудитории.

Аня Кравченко

Хотя и туда, и туда часто приходят одни и те же люди, у них все же разная оптика и запросы. В студию приходят те, кто учится или уже закончил профильные направления, но хочет продолжать развиваться в контексте современного танца — или узнать, как именно каждый из нас работает с этим языком. Есть и те, кто просто приходит после работы — любители, которым важно двигаться, быть в теле, узнавать что-то новое. А еще есть зрители, друзья тех, кто занимается, — у нас получается довольно широкий круг.

Фестиваль, в отличие от студии, с самого начала задумывался как пространство для более широкого охвата. Студия сама по себе камерная, поэтому фестиваль мы проводим на пяти городских площадках, чтобы как раз расширять контекст и аудиторию. В этом году фестиваль проходит в Летнем театре «Новой Голландии», в пространстве «Севкабель Порт», в «Студии Сдвиг», в «Цистерне х Т-банк», в Karlsson Haus. Плюс была альтернативная программа — на территории отеля Hideout Residence.

Можно ли прийти к пониманию современного танца, не обладая профессиональной оптикой? И с какими намерениями к вам приходят?

Аня Кравченко

Многие приходят просто потому, что студия удобно находится рядом с домом. Кто-то узнает о студии от друзей, кто-то долго собирается и приходит только спустя два года: «Я так давно хотела — вот наконец пришла».

Это не массовая история: у нас в год занимается около 100–200 человек, а на фестиваль приходит около тысячи. Но даже если с каждым поговорить, то у всех будут совершенно разные истории. Кто-то в теме — к нам также приходят профессиональные танцоры и современные танцхудожники. А кто-то просто говорит: «Вы мне нравитесь, я к вам буду ходить».

Я абсолютный дилетант в танце. Хоть и занималась несколько раз в своей жизни. За наработанный годами опыт создается о нем впечатление, как о довольно жестоком искусстве. Но вы предлагаете демократичное пространство танца, доступного будто каждому. Как может одно быть сопоставимо с другим?

Таня Заскалько

Мне кажется, что академический танец закрепил подобное восприятие. В этом смысле действительно могут быть жесткие требования к телу, к технике, к дисциплине, которые не всегда идут в диалоге с анатомией конкретного человека. И тогда возникает чувство, что если ты не подходишь по каким-то параметрам — тебе просто не место в танце. Отсюда и рождается представление о танце как об исключающем, травматичном опыте.

Мы существуем в слое современных танцевальных практик, которые расширяют границы участия. Здесь допустимы разные тела, разный возраст, разная мотивация. У каждого из нас очень специфичная история исследования танца, и каждая из них обретает определенные конвенции. И нам проще объединять разных людей и доказывать им, что все возможно, просто давайте попробовать вместе.

Аня Кравченко

Мы, конечно, иногда шутим, что «Сдвиг» — это санаторий для разочаровавшихся в танце. Но отчасти это правда. К нам приходят те, кто когда-то ушел из танца болезненно, и сейчас пробуют начать практику заново. А кто-то впервые знакомится с этим искусством — и вдруг обнаруживает, что танец может быть мягким, доступным, живым. И в этом тоже есть своя сила.

У нас в студии складывается редкая и, правда, очень живая ситуация: в одном пространстве оказываются те, кто вообще никогда не занимался танцем — и те, кто провел в нем полжизни. Новички приходят и внезапно очаровываются тем, что танец может быть другим — доступным, телесным, не страшным. А те, кто уже имеет за плечами серьезный опыт, иногда приходят с усталостью, с желанием что-то переосмыслить, заново выстроить отношения с танцпрактикой — потому что прошли через опыт жесткой критики.

С момента самого создания прошло 8 лет. Какие главные ключевые изменения в студии можно обозначить за прошедшее время?

Маша Шешукова

Мы сделали фестиваль спустя 5 лет! Для нас это стало логичным продолжением работы: мы переросли формат камерной студии и начали вызывать к себе больше людей — не только зрителей, но и участников, артистов, коллег.

За это время в студии появилось много новых работ. Каждая из них как будто уточняла, кем мы становимся и как формируется образ студии в глазах других. Мы все больше понимали, как говорить о себе, как писать о танце, как строить коммуникацию — и в соцсетях, и с аудиторией, и с участниками. Постепенно нарабатывался опыт — и он дал возможность выйти на новый уровень. Сейчас мы можем пригласить гораздо больше людей, собрать сильную команду, провести полноценный фестиваль.

Несколько перформансов на фестивале сделаны на тему переизбытка информации в поле современного контекста. Как танец может выразить сегодняшний день?

Аня Кравченко

Танец уже говорит о сегодняшнем дне просто потому, что происходит здесь и сейчас — через тела, которые живут в этом времени. Это уже форма высказывания. Например, в программе есть работа «Великое здоровье» — в ней мы стремимся отразить современность так, как мы, художники, хореографы и танцовщики, чувствуем ее сейчас. Хотя нам не так интересно расшифровывать конкретные смыслы — каждый зритель сам для себя их считает.

Таня Заскалько

Танец может быть очень разным. Кто-то работает с абстрактными понятиями, кто-то тяготеет к акционизму. И то, и другое говорит о современности — просто разными средствами. Актуальность — не обязательно про то, чтобы напрямую комментировать повестку. Иногда о сегодняшнем дне говорит структура работы, ее форма, то, как она организована. Это тоже язык.

Аня Кравченко

Каждая работа на фестивале может быть интерпретирована по-разному. У нас, у кураторской команды, у каждого есть свои впечатления, но в этом году мы даже не успели их собрать в один текст — было слишком много организационной работы. Но нам важно запустить процесс: чтобы зрители доверяли своим впечатлениям, могли обсуждать увиденное, делиться — не обязательно письменно, пусть просто вживую, за пивом после показа или в разговоре с другом. Это и есть то, к чему мы стремимся: не только показать танец, но и создать пространство для живого разговора о нем.

Вы проводили open-call для художников. Какие главные особенности нужны для того, чтобы попасть в программу фестиваля? Какую работу нужно представить?

Маша Шешукова

Для нас важно, чтобы работа рождалась из танца — чтобы танец не был простой иллюстрацией идеи. Еще мы смотрим на то, как проект развивается: есть ли за ним репетиционный процесс, наработанная практика, к которой возвращаются, проживают и повторяют. Это, пожалуй, один из главных критериев.

Таня Заскалько

Мы не любим жертвенности, мне кажется. Все-таки, если люди занимаются танцем профессионально, они должны сохранять дистанцию к своей работе — когда они не сливаются с проектом, могут о нем спокойно говорить, двигаться дальше. Это не про героические нарративы вроде «не спал и не ел, зато сделал спектакль». Мы за то, чтобы художники спали, ели, отдыхали и видели разницу между жизнью и работой.

Камиль Мустафаев 

Ну и, конечно, есть какие-то технические критерии: мы смотрим на длительность, формат, насколько проект вообще сценический. Но главное — это ощущение живого танца и настоящего интереса к процессу. Мы как студия и как фестиваль стараемся строить все на соавторстве, где у каждого есть голос и никто не подавлен. Думаю, это тоже чувствуется в том, кого мы выбираем.

Поэтому и название фестиваля соответствующее — «Танец без ума от себя и от любви»?

Аня Кравченко

Изначально название звучало как «Танец без ума от себя» — под таким наименованием мы проводили исследовательские классы. Нам тогда было важно заявить, что танец сам по себе может быть содержанием, что он не обязан все время что-то обслуживать — повестку, музыку, другие искусства или запрос институций. И мы хотели сказать — нет, он самодостаточен, у него есть свои темы, свой язык.

Каждого и каждую из нас что-то разное приводит к танцу — разные импульсы, размышления, переживания. И когда мы двигаемся, внутри нас происходят процессы не меньше, чем когда мы, скажем, читаем или думаем.

А «от любви» — это уже ироничное продолжение. Возможно, с одной стороны, звучит глупо, с другой — ну а с чего еще все начинается, как не с любви? Мы соединили в названии две якобы «несерьезные» фразы — но на самом деле за каждой из них стоят очень важные для нас смыслы.

Первые строки в аннотации к фестивалю — «самоорганизованная инициатива». Что значит эта фраза и что за ней стоит?

Аня Кравченко

То и значит — мы сами весь фестиваль инициировали, организовали, вложили свои деньги, время, силы. Мы не опираемся на крупные бюджеты или институции — живем буквально на самоокупаемости. Сами договариваемся с площадками на условиях, которые позволяют нам вообще что-то провести. Сами продаем билеты. Сами же выходим на сцену — первые показы на фестивале были нашими собственными работами.

Маша Шешукова

На сайте указана вся команда — и каждый человек в ней, по сути, одновременно куратор, волонтер и артист. У нас нет отдельного фонда, который финансово поддерживает весь фестиваль: это горизонтальная структура, в которой все делают всё. И при этом мы хотим, чтобы фестиваль оставался именно фестивалем — с ощущением праздника, разнообразием и живостью. Возможно, в этом есть немного безумия, но именно так все и работает.

Как изменился фестиваль за 3 года?

Антон Вдовиченко

Фестиваль, конечно, вырос — но при этом, по сути, мы делаем все то же самое, что и в начале. То же, что делаем в студии: создаем пространство для танца и сообщество вокруг него. Просто за эти три года многое изменилось вокруг нас: часть европейских связей оборвалась, многие наши коллеги уехали, изменился состав участников и вообще вектор роста.

Кажется, в какой-то момент все начало идти вниз — и тогда мы решили, что хотим сделать рывок, поэтому и запустили первый фестиваль. Тогда было всего три площадки и десять работ. В следующем году — уже пять площадок и так же десять работ. Сейчас — снова пять, больше участников, больше тех, кто к нам присоединился. Это очень приятно и ценно, но и немного грустно, потому что мы до сих пор не можем платить достойные деньги — ни себе, ни другим. Да, мы стараемся обеспечить оплату дороги, выплату хотя бы символических гонораров танцорам. Это принципиальный момент: обычно в индустрии все получают деньги — техники, кураторы, световики, — а танцоры «по любви». А мы с самого начала решили, что хотим поменять эту модель. Хотим, чтобы танец был оплачиваемым трудом.

Первые два года нас очень поддерживала аудитория, друзья, подписчики, которые донатили, помогали. В этом году мы не стали просить — и сделали все своими силами. Студия, можно сказать, одолжила фестивалю денег. И, несмотря ни на что, фестиваль этого года — самый успешный по продажам билетов. Так что да, он растет. Пусть медленно, пусть трудно, но растет.

Нам в то же время важно, что мы не разделяем работу на «для денег» и «для души». Мы не зарабатываем где-то в другом месте, чтобы потом заниматься танцем как хобби. Это не наш метод, мы так не работаем. Мы хотим, чтобы танец был нашей основной работой, чтобы удалось сформировать профессию, которая в России то появляется, то исчезает. Танцевальный художник, хореограф, танцовщик — нам важно, чтобы эти роли существовали, чтобы люди могли честно говорить: «Я этим зарабатываю на жизнь».

Аня Кравченко

В общем все, что мы делаем, стремимся вырастить как цельное. Даже маркетинг тут неотделим от самой работы: к каждой постановке ищем способы, которыми они могла говорить сама за себя, и стараемся, чтобы продвижение в медиа действительно сработало: чтобы зритель захотел ее посмотреть, чтобы танцовщик — станцевать.

Это требует ресурсов, постоянного напряжения, большого воображения и честности. Но именно так мы хотим строить свою практику.

Кажется, что очень много людей пришло, которые раньше вообще нас не видели. Это во многом связано с тем, что мы вышли за пределы студии и начали работать с разными городскими площадками. Отношения с ними тоже меняются: нам стали быстрее идти навстречу, выслушивать, с нами стали считаться. Но при этом общественная инертность все еще ощущается.

Сейчас почти не осталось культурной журналистики — ее как будто просто не существует. Поэтому мы сами постоянно рассказываем о том, что делаем, иначе никто об этом не узнает. И это не претензия — невозможно быть в курсе всего, особенно в искусстве. Но ощущается, что танец как явление сейчас живет либо в старых книжках, либо среди самих танцоров — немного замкнуто и внутри сообщества.

Один из наших вызовов — проложить мост между академией (в широком смысле: и как наука, и как система знаний) и практикой, которой мы занимаемся каждый день. Сделать так, чтобы танец звучал не только в профессиональной среде, но и вовне — как актуальный язык, доступный и интересный разным людям.

Антон Вдовиченко

Сейчас очень мало медиа посвящены танцу. Хотя, в целом, сложно писать и про современную, электронную музыку, и про авангардное кино. Но танец описать иногда едва ли возможно. Мы часто слышим: «Объясните проще, в трех словах, что вы делаете». Но почему-то никто не приходит в философский кружок и не требует то же самое: «Ну-ка, объясните мне философию на пальцах».

Мы — взрослые люди, которые много лет изучают танец: и как практику, и как теорию, — со всем, что за этим стоит. Мы читаем философов, разбираемся в политике, ищем свои способы мышления и высказывания через тело. Иногда мы действительно можем объяснить что-то просто — и стараемся это делать. Но иногда хочется, чтобы люди сами вникали. Очень сложно рассказывать про работу человеку, который ее не видел. Иногда люди хотят раньше вникнуть, чем увидеть. Или вообще не вникать. И как будто бы тоже понятно, почему люди боятся к нам прийти — думают, что у нас сложно, замудренно, что нужен какой-то особый бэкграунд. Часто за этим стоит представление, будто современное искусство — это про снобизм. Но для нас как раз наоборот: все, что мы делаем, построено на уважении к зрителю. Мы считаем, что любой человек способен воспринимать сложное, просто потому что он человек.

Иногда в процессе создания работы слышишь: «Ну, давайте упростим — для зрителя, для народа». Мы так не делаем. Потому что в этом, как ни странно, и есть настоящее высокомерие — когда ты решаешь, что кто-то «не потянет». Это значит, что я ставлю себя выше кого-то и говорю, я сейчас сделаю так, что тот, кто ниже меня, он поймет. Мы исходим из другой логики: зритель точно справится. Потому что мы — такие же. Мы приехали из разных городов, у нас у всех разный опыт: кто-то начал заниматься танцем поздно, кто-то вообще пришел в него с улицы, кто-то — с дипломом. Но если мы можем понимать и чувствовать эти работы, значит и зрители могут.

Никакой специальной подготовки не нужно. Нужно просто прийти — и посмотреть. А дальше все раскроется со временем.

Аня Кравченко

Мы рассматриваем танец не в контексте «подходит — не подходит». Мы скорее стремимся сохранить открытость и способность показывать весь спектр возможностей, в котором есть место для риска, для азарта. То есть быть в таких отношениях с публикой и друг с другом, в которых есть свобода делать то, что мы хотим делать.

При этом у нас все равно остается ответственность перед зрителем. И очень страшно стать обслуживанием — подстраиваться под чей-то придуманный интерес. Это очень тонкая грань, которую мы стараемся держать в рамках фестиваля. И, возможно, это удается именно потому, что нас много: пятеро кураторов, вся команда — человек двенадцать. Такая многоголосая структура, с одной стороны, усложняет работу, но, с другой — фильтрует наши заблуждения и создает пространство со множеством интерпретаций.

Зритель может рассматривать каждое представление через свою собственную оптику, свою историю, через интерес к кому-то конкретному. Конечно, наша основная аудитория зрителей узнает о фестивале по сарафанному радио — это, кстати, наш главный канал распространения. Кто-то кому-то сказал: «пойдем, посмотришь», и вот так все работает.

Планируете ли вы гастролировать с программой фестиваля?

Аня Кравченко

Наша задача скорее вдохновить наших коллег делать больше фестивалей, чем гастролировать с программой нашего фестиваля как с готовым брендом. Все зависит от других городов и инициатив местных художников.

Антон Вдовиченко

Например, вот сегодня были ребята из Казани. Один из них сказал: «Посмотрим, как вы делаете фестиваль — может, и у нас что-то созреет». 

Аня Кравченко

Современный танец — это поле, где почти каждый существует в своей ролевой модели. Это выбор, за которым часто стоят годы усилий, риск, внутренняя свобода. И если нам удается показать, что такой фестиваль вообще возможен, — значит, кто-то еще вдохновится и сделает свое.

Мы с радостью, конечно, откликаемся, если наши работы приглашают куда-то после фестиваля. Но наша цель — чтобы встреча здесь становилась стартом новых знакомств. Идеально, если из этого рождаются другие события — пусть даже не фестивали, а просто показы, поездки, приглашения. Потому что сейчас самоорганизация — почти единственный способ, на котором все держится. Институциональной поддержки мало, и хочется, чтобы между городами появлялись горизонтальные связи, хотя бы время от времени.

Было бы круто, если бы в десяти городах России появились свои танцевальные события, где уже есть интересные инициативы, выросшие из уличной культуры. Даже небольшие локальные показы — это уже шаг. Сейчас обмен чаще всего происходит на уровне мастер-классов и преподавания в других городах. А хотелось бы, чтобы и сами работы ездили. 

И мы этим фестивалем как будто показываем, что все возможно, если есть желание. Можно сделать его без большого бюджета, и при этом так же собрать команду, найти площадки, придумать айдентику, сделать мерч.

Кого из коллег вы бы порекомендовали?

Аня Кравченко

Мы бы с радостью порекомендовали просто всех участников наших фестивалей за три года. Это уже больше двадцати человек, и нам важно не выделять кого-то одного. 

Антон Вдовиченко

У нас принципиально нет хедлайнеров, никто не стоит выше других. Все художники, которых мы зовем, для нас равны — независимо от опыта, возраста, веса, стажа. Кто-то делает первую хореографическую работу в жизни, а кто-то уже 30 лет работает в профессии. Но в контексте фестиваля мы каждому уделяем равное внимание, время, заботу, и даже оплачиваем труд всех участников по одной ставке. Это принцип.

Конечно, есть и те, кого мы очень уважаем, но кто по разным причинам не попал в программу — кто-то сейчас находится за границей, у кого-то просто не было готовой работы в этом году или не получилось подготовиться по срокам. Но их можно встретить у нас в студии в течение года — они приезжают преподавать, показывают работы.

В целом, у нас нет фиксированного пула людей — каждый год появляются новые имена. Мы за открытость и за то, чтобы фестиваль оставался живым пространством, куда можно входить с разным опытом.

Разговор вела Катерина Кукушкина, главред издания «ПРОСТРАНСТВО».