Беседа о Церкви

12.07.2001 

Опубл. как часть беседы «Литургия после Литургии» в книге: Труды. Т. 2. М.: Практика, 2014. С. 154-160.

Я сегодня предполагаю провести последнюю беседу в ряду тех встреч, которые я наметил было в начале года. Однако, через неделю Владыка Анатолий закончит тот короткий ряд бесед, который он начал о тайных молитвах в Литургии, и если будет на то потребность и желание, мы сможем, может быть, еще провести одну не беседу, а встречу с вопросами, которые вы можете письменно мне представить или Владыке Анатолию.

До сих пор мы говорили все время о том, что представляет собою Церковь, и что в ней происходит. Церковь в самом глубоком и истинном смысле как сообщество Бога Отца, Сына и Святого Духа со всей Его тварью, с ангелами небесными, со святыми, с грешниками, с теми, которые так или иначе неисповедимыми путями Божиими Его встретили. И с другой стороны, я вам говорил о том, что храм, уже не Церковь, а храм является таинственным местом встречи между нами, которые как мытарь приходим к Богу, говоря Ему, что мы недостойны переступить этот порог, потому что это место свято, это место Ему посвященное, это место, которым Он обладает до конца. И с другой стороны, о Церкви, как я может быть дерзновенно, но с глубоким чувством убеждения говорил как о месте прибежища, как убежища Божьего на этой земле, в этом мире, где сознательно Его многие отвергают, и где нет Ему места. Церковь – это место где мы слабые, хрупкие, нуждающиеся в Божественной помощи, Ему предоставляем дом, где Он может жить свободно на земле, которая отчасти у Него отобрана.

Но я хочу сегодня говорить о другом. Вы знаете, что слово Литургия обозначает дело народа Божьего. И это дело народа Божьего глубинно спасительно совершается в храме, когда силой Духа Святого, силой Христа Спасителя совершается таинство, которое меняет и преображает нас грешных, недостойных Божественной любви, но которым Божественная любовь подарена. И меру этой любви мы видим в том, что Сын Божий стал Человеком, жил как Человек и умер за нас. И меру любви Божией мы постигаем, как я уже говорил, в том, что Отец Своего Единородного Сына послал на смерть для того, чтобы спасти человечество, которое изменило Ему и своему собственному призванию и этим завлекло весь тварный мир в то трагическое, порой очень страшное состояние, в котором он находится.

Но Литургия есть, как я только что сказал, дело народа Божьего. И это дело народа Божьего не заключается только в том, чтобы придти в храм с сокрушенным сердцем как мытарь, как блудница, как Мария Египетская, прося исцеления, просвещения, спасения, милости Божией, приобщенности к Нему. Дело народа Божия должно простираться и вне храма. Есть выражение, которое сейчас вошло в обиход Западных Церквей и, отчасти, и Русской Церкви – литургия после Литургии. Литургия как дело народа Божия после того, как совершилось таинственное делание, где народ Божий и Господь преображают нечто в храме. И в чем же заключается эта литургия после Литургии? Вы наверное, помните слова Христа о том, что Он Своих учеников послал в мир для того, чтобы всему миру принести Благую Весть, чтобы весь мир узнал, весь мир узнал, что Он так любим Богом, что Бог стал частью этого мира ценой собственной смерти и ценой воскресения Своего нам открыл путь вечности. Христос нас послал в мир, чтобы всем, всем рассказать о том, как мы любимы Богом. Не мы, малое стадо, а весь народ Божий, весь мир, вся тварь. И это – наша задача. Но как я уже говорил не раз, эту задачу мы можем выполнить только постольку, поскольку глядя на нас, видя, как мы живем, и познавая нас по-новому, с новой глубиной, люди могут сказать: “Да, Бог совершил чудо над этими людьми. Это люди, которые во всем подобны нам и которые однако похожи на Бога, Которого они исповедуют”. Как один английский писатель сказал: “Это люди живые”. Человек, который уверовал в Бога и изменился через свою приобщенность к Богу, подобен, как он говорит, статуе, которая ожила и стала живой. Люди, которые нас встречают повсеместно, должны были бы глядя на нас видеть что-то, чего они никогда не видали: мир небесный, собранность духовную, такую, которая позволяет человеку своими глубинами уходить в Божии глубины. Когда они слышат наши слова, чтобы это были слова жизни, обыкновенные, простые слова, но чтобы они звучали как песнь небесная.

И вот апостолы пошли на проповедь. Они говорили всем. Одни люди их принимали, другие отвергали, но они не останавливались на этом, они продолжали говорить о том, что Бог совершил над ними, чем они стали. И вы, наверное, помните рассказ о том, как Павел шел из Иерусалима для того, чтобы начать гонение на христиан, и встретил на пути в Дамаск Самого Христа. И как после этого вся его жизнь заключалась в том, чтобы со всеми делиться тем, что он тогда пережил, всем сказать, что он познал о Христе и через Христа о Святом Духе и об Отце, и о человеке, и о мире, об ужасе падения и о чуде искупления. И так и другие апостолы ходили по миру и после них тысячи, тысячи верующих делились со всеми, кто их окружал этой верой, этим опытом, этой встречей со Христом, делались как бы хотя бы малой дверью, через которую люди могли вступить в новый мир, не в какой-то внешний мир, а в мир собственной души, в собственные глубины.

И поэтому тот мир, который вне пределов храма, нам не может быть чужд, это мир, куда пришел Христос, это мир, который Христос так возлюбил, что стал Человеком, Всечеловеком, это мир, куда Он нас посылает вестниками. Как часто христиане отрицательно относятся к миру, который их окружает, как часто мы боимся этого мира или чуждаемся его или видим в нем как бы заразу, которая может нас осквернить, внести смерть туда, куда Сам Господь внес жизнь. Это не так. Мир, который лежит за пределом храма или за пределом невидимой Церкви, того Богочеловеческого общества, которым Церковь является по существу, этот мир Богу дорог.

И мы посланы в этот мир. Это страшно важно, потому что это наша задача. Проще всего было бы идти в этот мир, ожидая, что мы будем встречены восторженной радостью людей, для которых новая весть о Христе открывала бы и ум и глаза, и сердце, и новую жизнь, но это не так просто. И не напрасно Христос сказал своим ученикам: “Я вас посылаю, как овец среди волков”. Как овец, беззащитными. Приносите им, людям, все самое светлое, самое чистое, самое святое, которое только вы знаете, и знайте, что они могут это не воспринять, они могут это отвергнуть, они могут и вас вместе с этим отвергнуть и возненавидеть за то, что вы приносите им весть, от которой колеблется вся их жизнь. Подумайте, что было на Голгофе: Христос умирал на кресте, пестрая толпа Его окружала. Учеников Его не было, они бежали. Только женщины, которые следовали за Ним с самого начала остались Ему верными до конца и, стоя поодаль от креста, не уходили. У подножья креста стояла Матерь Божия, Которая Своего Сына отдавала свободно на смерть, так же как Она свободно стала местом воплощения. И молодой ученик Иоанн, который жил только сердцем, который потом стал человеком такой мудрости, которую мы встречаем в его посланиях, но тогда все для него была любовь к Учителю и верность к Его Матери, о Которой Христос ему сказал: “Вот Мать твоя”. А Марии – вот сын Твой. Вокруг этого были войны, которые только выполняли свою должность. Им было велено пригвоздить ко кресту преступника. Им дела не было до того, преступник ли Он был или нет. Они выполняли приказ. И пригвоздив Христа ко кресту, они метали жребий о том, кому достанутся те или другие части Его одежды. А вокруг были другие люди, были первосвященники, были фарисеи, которые ликовали о том, что теперь Христос, который вносил такое смущение в их среду, теперь умирает, что эта страница кончается, что Христа больше не будет, что можно спокойно вернуться к старому, к обычному, к благочестию. Но был народ, и в этом народе были люди, которые надеялись на то, что хоть в последнюю минуту Христос сойдет со креста, и что тогда можно будет быть Его учениками без страха и без опасности. Были такие, которые мечтали о том, чтобы Христос не сошел со креста, чтобы можно было забыть об этом страшном Евангелии, страшном Благовещении о любви, такой любви, которая требует чтобы ты всю свою жизнь, всего себя до конца забыл и отдал для других и для Бога. Вот какая толпа была вокруг. И эта толпа продолжает существовать во всем мире. Одни ищут ответа, другие не хотят ответа, и мы посланы к ним, ко всем, ко всем, чтобы принести Благую Весть.

Но Благую Весть сейчас словами принести нельзя: люди читают, люди слышат, они наслышались, они начитались, они только тогда смогут поверить, если они увидят, что ученики Христовы подобны Ему, что в нас, Его учениках такая любовь, такая готовность отдать себя другим, чтобы они только могли ожить.

Мне вспоминается молодой человек, который думал о том, становиться ему священником или нет, и который открыл Ветхий Завет, как он открылся в 58-й главе Исайи, и прочел слова, которых там не было: “Отдай свою душу на растерзание голодному”. Этого там нет. Три раза он читал это место, которое гласит: “Напитай душу голодного”. Но его глаза были закрыты к тому, что написано и прочли три раза те слова, которые я вам упомянул. Вот к чему мы призваны, отдать свою душу голодному, не ставя перед собой вопрос, останется ли что-нибудь, уцелеет ли что-нибудь от моей души, от меня – это не моя проблема, это Бог должен решать, что уцелеет или нет, а мое дело – отдать на растерзание, если нужно или на ликующую радость, если человек отзовется и осчастливлен будет Благовестием, которое мы приносим.

Но вне нашего храма есть еще другие проблемы. Во-первых, христианский мир разделился. Он с раннего времени начал разделяться. Но каким-то образом мы забыли нечто, что апостол Павел уже тогда говорил, что неминуемо будут разделения, но они будут для того, чтобы наиболее мудрые явились миру. Он не призывал к тому, чтобы изгонять одних и принимать других, он призывал всех к тому, чтобы искать истину. И если кто ее видит по-иному, вслушиваться в то, что он говорит и поделиться с ним, делиться с ним тем, что сам человек знает. Это каким-то образом в течение столетий мы забыли. Вначале, когда проповедь была проста: о воплощении Сына Божия, о любви неиссякаемой, непобедимой, когда ответом мира был не спор, а мученичество, распятие, сожжение, обезглавливание верующих, тогда в каком-то смысле было просто, но потом начались попытки нашу веру сделать понятной людям других воззрений, как бы облечь ее в философские, богословские формы и тут началось, опять-таки, углубление разделения между христианами, до момента, когда начались подлинные разрывы. Некоторые исповедовали нечто о Христе , о Боге, что было неприемлемо до Евангелия, но некоторые стали объяснять то или другое место евангельское по-своему, и случились расколы. Я не буду вдаваться в историю этих расколов, у меня образования на это не хватит. Но я хочу только сказать о том, что писал об этом замечательный русский богослов Лев Александрович Зандер, который жил в Париже и был одним из самых верных учеников о. Сергия Булгакова.

Он написал о том, что как он видит постепенное разделение христианского мира и как он видит будущее. Он говорит, что бывает так, что два человека живут душа в душу, что их не разделяет ни сердце, ни ум, что все у них общее, и они ликуют в этом единстве. А потом у одного из них появляются мысли, которые он выражает не так, как другой их может понять или как другой бы их выразил. И это может дойти до момента, когда они чувствуют, что они стали чуждыми, чужими друг другу. И тогда вместо того, чтобы друг другу глядеть в глаза, вслушиваться в речь другого, а слово “другой” того же корня, как друг, они отворачиваются, и в какой-то момент они уже стоят спиной один к другому. И Зандер говорит: они еще чувствуют бывшего своего друга как бы спиной своей, но они смотрят в обратную бесконечность. И постепенно они уходят друг от друга, идут дальше, дальше и по дороге каждый из них строит более полно свои взгляды и свои возражения тому, что тот, кто был его другом самым близким, говорил и чего он не мог принять. А потом проходит время. Десятилетия, может быть, а может быть больше, и разошедшись достаточно далеко, они задумываются: что стало с моим другом? Когда-то мы были так близки, жили душа в душу, нас разделили мозговые наши процессы, наши взгляды, наши формулировки, что с ним сталось? Неужели он погиб? И тогда оба поворачиваются и смотрят вдаль. И вдали они человека еще не видят, они видят как бы статую, что ли, тень. И знают, что это он, давай-ка я попробую подойти и посмотреть, что с ним сталось. И чем ближе они подходят, тем больше они друг друга узнают, потому что они уже не подходят с тем, чтобы спорить друг со другом, а чтобы узнать бывшего друга: друг постарел, друг изменился. А его они могут узнать и узнать везде, потому что их связывает неумершая любовь. И затем они доходят так близко, что они могут начать разговаривать. И тут может случиться, могут случиться две вещи: они могут сказать друг другу, скажи, чему ты научился за годы, а то может, столетия нашей разлуки. Или мы можем сказать: расскажи мне свои взгляды. И если они остались такими же неверными, как были изначально, я тебе доводы приведу против них. И вот это то, что случилось с нашим христианским миром. Порой мы встречаем друг друга и дивимся тому, как за столетия разлуки мы все-таки познавали Бога все глубже и глубже, и что мы можем поделиться драгоценным опытом, который мы в разлуке приобрели, даже если мы во многом или в малом остаемся различными. Разговор...

Мне вспоминается как Русская Церковь вступила во Всемирный Совет Церквей, и за нас выступал тогда, это был 62-й год, Владыка Иоанн Вендланд (?). Он обратился к инославным с короткой речью. Он поблагодарил за то, что они нас приняли как братьев, несмотря на то, что они видели в нас людей таких чуждых, и прибавил: “Мы не приносим вам новую веру, мы приносим вам исконную христианскую веру, которую мы сохранили, но мы не сумели по ней жить. Примите от нас эту исконную веру Евангельскую и принесите те плоды, которые мы не сумели принести”. Это был дивный момент, потому что это были не нападки, это не было попыткой убедить в чем бы то ни было, это была речь о том, что мы сохранили нечто драгоценное, что мы приносим нашим братьям и сестрам во Христе.

Есть другой образ нашей разделенности и надежды на соединение. Это образ леса. И я не могу вспомнить, вычитал ли я это или выдумал ли я это, но я думаю, что так или сяк этот образ говорит о чем-то правдивом. Все деревья леса корнями своими уходят в одну и ту же живоносную почву, потом подымается ствол, и он идет или параллельно к другим стволам или, по каким-нибудь обстоятельствам, клонится к другим, но лес растет как бы стволами параллельными. Если бы эти деревья могли бы думать, они бы сказали: “Да, корни наши переплетены друг со другом, питаются той же живоносной жизнью, которую земля нам дает, а теперь мы растем врозь. Какой же выход?” И выход в том, чтобы вырасти так, чтобы ветви начали встречаться с ветвями, чтобы вершины слились в одно, как в лесу бывает: корни глубоки и едины, стволы подымаются врозь, а если пойти дальше, выше, выше, то они соединяются в один лес. Вот к чему мы призваны в нашем христианском мире, но для этого нам надо друг на друга смотреть и ставить вопрос: да, мы разделены столетиями или больше, чему ты научился за эти столетия? А я тебе скажу, чему я научился. Вступим в разговор, где мы поделимся не нашими взглядами, а тому чему нас научил Дух Святой, Дух истины, Дух жизни. Вот тот путь, по которому за последние десятилетия шли различные вероисповедания. Мы не сумели еще слиться, мы все еще растем как разрозненные стволы, но мы можем знать, что по мере того, как мы рвемся к небу, мы одновременно возрастаем в единство сливающихся ветвей и листьев.

Но кроме этого есть еще целый другой мир, мир неверия, вернее нехристианский мир. Как нам к нему относиться? Я сделал попытку за последние несколько лет почитать и подумать о том, во что верили древние религии. И одна вещь меня поразила: это то, что в каждой из них есть доля истины, но не полной. Как будто то изначальное знание о Боге, о человеке, о творении, о судьбах мира, после того, как было падение уже начало затмеваться. И тогда, вспоминая это, но не полностью, люди стали пробелы заполнять воображением, фантазиями, неправдой. А вместе с этим ,во всех этих верах есть что-то, что принадлежит истине и жизни, потому что Бог ни от кого никогда не отворачивался. Если человек оказался неспособным продолжать жить полнотой Откровения, потому что он отпал, тем не менее осколки остались, и эти осколки нам надо искать, когда мы встречаемся с вероисповеданиями, которые нам чужды. И это относится не только к древним религиям, которые вымерли, это относится даже к таким, которые еще живут, но которые для нас, да, порой непонятны, порой чужды.

Я вам дам два примера, которые некоторые из вас уже слышали, но которые я хочу в этом контексте повторить. Мне было тогда лет 17-18, и я разговаривал с Владимиром Николаевичем Лосским. Он мне говорил о том, что вне христианства знания о Боге не может быть. Я спорить с ним не мог, во-первых, по необразованности, во-вторых, потому что я его слишком глубоко почитал. Я счел бы это за непростительную дерзость, но я вернулся домой, мы жили тогда на той же улице напротив друг друга, и взял книгу Упанишад древних индусских писаний. И выписал восемь цитат из них. Потом я вернулся к Владимиру Николаевичу, и говорю: “Владимир Николаевич, когда я читаю святых Отцов, я всегда выписываю те места, которые меня особенно вдохновляют или поражают, и я всегда пишу под цитатой имя того, кто ее составил. А вот 8 цитат у меня на бумаге без имен. Можете ли прочесть и может, узнать быть, кто из святых Православной Церкви их написал?”. И в течение 10 минут он надписал каждую цитату из Упанишад именем одного из самых великих святых Православной Церкви. Я ему тогда сказал: “Владимир Николаевич, простите, я вас обманул. Это цитаты из Упанишад”. И он остановился и сказал: “Знаете что, мне надо все передумать”. И он открылся к такому пониманию, восприятию веры, т.е. как опыта встречи с Богом, которая происходит везде, всегда, потому что Бог чужим никому не делается. Мы можем быть слепы, мы можем быть невосприимчивы, но Он тут с каждым верующим, неверующим. И еще: мне вспоминается рассказ, который я вам уже упоминал о том, как один из русских епископов, который после революции оказался в Китае, разговаривал со старцем Силуаном и говорил ему о том, что китайцы безнадежны, что их из никаким образом нельзя просветить светом Евангелия, обратить. И старец ему говорит: “А скажите, как вы поступаете, что вы делаете?” “Я иду в какое-нибудь капище, жду момента, когда молитва или пение затихает и начинаю кричать: что вы здесь делаете? Вы разве не видите, что вы поклоняетесь...

... их оскорбляете в самом святом, что у них есть. А вы вот что сделайте, пойдите в этот храм и посмотрите, как они молятся, с каким благочестием, с какой верой, с какой надеждой. И потом подойдите к одному из жрецов и скажите: “Нельзя ли с вами поговорить? Я хотел бы, чтобы вы мне рассказали о своей вере. Нельзя ли нам сесть на ступеньки перед храмом?” И садитесь с ними и дайте им говорить, но каждый раз, как они говорят что-нибудь, что приближается к Евангелию, вы останавливайте их и говорите: “Как это прекрасно! Если к тому, что вы сказали сейчас прибавить только то или другое, - и тут цитируйте Евангелие или передайте его содержание, - какая полнота и красота была бы”. И этим вы положите начало их познания Христа. Вот другой подход. И вот к чему мы призваны по отношению к теперешним людям всех вероисповеданий. Не искать того, что нас разделяет, а искать путь взаимного понимания. В Коране, например, есть замечательные места о Божией Матери, но мы их не читаем и не знаем большей частью. Я не могу сейчас приводить примеры разных вероисповеданий или религий, но подумайте над этим и сами почитайте и поищите ответ. Есть еще другой вопрос, просто о безбожниках: неужели они чужды Богу до конца, неужели Христос стал Человеком, и Его человечество не содержит их человечество? Я уже цитировал вам один пример и дерзну его снова процитировать о том, как ко мне подошел в России молодой офицер и сказал: “Вы явно верующий, а я безбожник”. Я ему говорю: “Тем хуже для вас”. “А что у меня общего может быть с Богом, чтобы я заинтересовался им?” Я ему говорю: “Вы во что-нибудь вообще верите?” “Да, - говорит, - я верю в человека”. Я говорю: “Знаете что, в этом у вас все общее с Богом, только с одной разницей, что так, как Бог верит в человека, вы еще не научились веровать. Он человека так возлюбил, что Он его призвал к бытию, создал. Когда человек отрекся от Него и от себя самого, Он стал Человеком для того, что его вернуть к жизни, Он умер за человека”. Он на меня посмотрел и сказал: “Я об этом никогда не думал”.

Ведь есть миллионы людей, которые никогда действительно не подумали о том или о другом, но у которых есть что-то общее с Богом. Я вспоминаю войну, вспоминаю людей, не только христиан, но и безбожников, которые свою жизнь отдавали для того, чтобы защитить или спасти другого солдата. Можно ли сказать, что человек, который по порыву сердца свою жизнь отдает, чтобы другой не погиб, что он не знает любви, той любви, о которой Христос сказал: “Никто большей любви не имеет, как тот, который жизнь свою положит за ближнего своего”?

И еще одно я хочу сказать и на этом кончу свою беседу: мы друг другу в спасение и в погибель. В малой мере это относится ко всем: мы друг со другом ссоримся, расходимся, делаемся чужими друг другу, тогда как мы призваны так любить друг друга, чтобы быть едиными как Лица Святой Троицы едины. Конечно, этого мы достичь не можем, но мы можем стремиться к этому и соответственно себя вести. Но что хуже – это то, что друг друга мы отвергаем, не только отворачиваемся, но выкидываем из своей жизни. Мы друг друга раним, мы друг друга душу убиваем, порой. И что же будет на Суде, когда мы станем перед Богом? Каждый из нас будет каяться в том, что он совершил, да, в тот момент каждый из нас поймет, сколько неправды и зла он совершил. И каждый из нас скажет: “Господи, прости”. А может ли Господь просто сказать: “Прощаю”? Есть место замечательное в книге католического кардинала Жана Даниэлу, где он говорит о том, что даже Бог не может простить человека, которого им обидимый отказывается простить. Можно простить то, что сделано над тобой, против тебя, но нельзя простить того, что сделано против другого. И единственная надежда, пишет Жан Даниэлу, единственная надежда обидчика это то, что обидимый, став перед лицом Божиим, поняв, что он вошел в Царство любви, которому он еще не принадлежит, но куда он рвется, что этот человек захочет простить. Подумайте, как дивно будет, если кто-нибудь из нас целую жизнь провел в отчуждении от другого человека по пустякам, потому что так часто мы расходимся по пустякам, вдруг поймет, что я не могу войти в Царство Божие, если я не открою дверь в Царство Божие этому человеку, который меня оскорбил, унизил или наоборот, которого я оскорбил и унизил. И только тогда Царство Божие открывается. Но это чудо взаимного примирения, которое Бог не может насильственно нам навязать. Он только может нам сказать : “Взгляни на Мои руки, взгляни на Мои ноги, взгляни на рану (от - ?) копья в Моем боку, взгляни на раны, которые терновый венец наложил на Мой лоб. Я тебя возлюбил до такой степени и таким образом тогда, когда ты был Мне чужд. Посмотри на своего брата, на свою сестру, на свое чадо, на людей, которые вокруг, которых ты ранил или которые тебя ранили. Вы можете или оба войти в Царство Божие или оба останетесь вне”. И это так дивно, так дивно, что мы войдем в Царство Божие не по праву или несмотря на то, что мы были чужды друг другу, а потому что у врат в Царство Божие мы друг друга примем, обымем и вместе вступим.

И сейчас мне вспоминается один отрывок из книги русско-грузинского писателя, который теперь скончался, но который принадлежал нашему времени, Павла Чавчавадзе. Он написал книгу, имя которой я сейчас не могу вспомнить, но где он рассказывает о том, как один эмигрант священник в пятидесятых годах, который всю жизнь боролся с коммунизмом, который всем своим существом отрицал и отрекался от Сталина, вдруг узнал о его смерти, и первую минуту он подумал: “Наконец!” А потом он подумал: “Боже, он сейчас стоит со всем грузом своих грехов перед Судом Божиим. Какой ужас!” И он бросился в церковь, преклонился перед алтарем и начал кричать перед Богом: “Помилуй его, помилуй его, дай мужество его жертвам простить, чтобы Ты мог его помиловать”. На этом я кончаю свои беседы. В следующий раз Владыка Анатолий проведет свою последнюю беседу о тайных молитвах Литургии...