Берни трахает киску пальцами перед ужином

⚡ ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻

Берни трахает киску пальцами перед ужином
ГЛАВА 1. НА РАННЕЙ СТАДИИ
ГЛАВА 2. ТИММИ
ГЛАВА 3. РАСТУЩИЕ МУКИ
ГЛАВА 4. ГЕНРИ И ДРУЗЬЯ
ГЛАВА 5. РАСТУЩАЯ ПОХОТЬ
ГЛАВА 6. ВЫХОД В МИР
ГЛАВА 7. СМЫСЛ ЖИЗНИ?
ГЛАВА 8.
ГЛАВА 9. ИЗМЕНЕНИЕ ЖИЗНИ
ГЛАВА 10. РЕЦИДИВ
ГЛАВА 11. КОНЕЦ ЛЕТА
Моему двоюродному брату Неду и мне было около пяти или шести лет, когда мы впервые обнаружили, что засовывание пальца в попу делает наши игры с пенисами более приятными. Мне трудно понять, почему нам потребовалось столько времени - еще один год - чтобы сообразить, что, если воткнуть туда член, то будет ещё лучше. Тепло, поднимающееся вверх по моему намыленному стволику, когда тот проникает все глубже и глубже в скользкую дырочку Неда, - это воспоминание остается со мной вот уже более шестидесяти лет. Мы в ванной у меня дома, дверь в ванную заперта. Скорее всего из-за его непрекращающегося шепота «Да быстрей же!», нарушающего мою концентрацию, я попал туда не с первого раза, что не означает, что мне это не понравилось. Невероятные ощущения, возникающие, когда я входил и выходил из его прямой кишки, вполне могли стать причиной моего почти ненасытного сексуального аппетита на долгие годы. Затем, так и не достигнув какого-либо результата, я получил почти такие же прекрасные ощущения, когда несколько мгновений спустя его член задвигался внутри меня. Мой член все время оставался твердым, как рукоять молотка. Поскольку я был тихой маленькой дырочкой, тихой, потому что мне это очень понравилось, он закончил через несколько минут. Затем, когда я уже был готов снова влезть в него, моя дорогая мама постучала в дверь ванной.
- Вы пробыли там достаточно долго. Теперь очередь ваших сестер.
К сожалению, дверь в мою спальню не запиралась, поэтому делать там что-либо до того, как все лягут спать, было слишком рискованно: не из-за того, что моя мать, если бы она нас застукала, наказала бы меня. В отличие от моего консервативного и очень правильного отца, мама была совершенно без предубеждений. Тридцать лет спустя она могла бы стать девушкой с цветами. Это, молодые люди, называется хиппи.
Например, к большому ужасу моего отца, она не только не возражала, но и поощряла наготу на втором этаже - пока мы были ещё маленькими, идея заключалась в том, что чем меньше загадок насчет анатомических различий останется, тем меньше вероятность того, что у нас возникнут сильные сексуальные потребности или особенности, пока мы растем. Как мало она понимала…
И случались небольшие инциденты, когда, например, Нед, в возрасте восьми лет, который всегда был немного клоуном и которому нравилось приставать к другим, особенно к моим сестрам, маршируя голышом к ванной, помахал своим длинным членом моей младшей сестре Пэтти.
- Мамочка, - пожаловалась она, жалобно наморщив личико, - Нед указывает на меня своим пи-пи!
Ей было шесть.
- Пэтти, это называется пенис. Нед, пожалуйста, не направляй свой член на Пэтти.
К счастью, папа был уже на работе, иначе режим одежды на втором этаже мог измениться, а Нед, возможно, получил бы по заднице.
И о моих родителях, мужчине и женщине, которые безраздельно любили друг друга - насколько это было известно мне и моим сестрам, они никогда не ссорились.
Как уже упоминалось, мы с Недом являлись двоюродными братьями. Наши матери были сестрами. Мой отец, у которого одна нога стала короче другой из-за неудачной операции в городской больнице после того, как его на велосипеде в возрасте семи лет сбила машина, окончив в 1926 году среднюю школу, пошел работать продавцом в хозяйственный магазин. Он был порядочным человеком и очень любил всех нас, но больше всего маму. Эта любовь была причиной того, что он так сильно полагался на нее в сфере детской дисциплины. Она же поддерживала его требования к нам по части обязанностей по дому и поддержания чистоты на заднем дворе, но предоставляла гораздо больше свободы в других сферах, чем, думаю, он позволил бы, будь у него свои предпочтения. Ярким примером может служить терпимое отношение к обнаженной натуре на втором этаже в течение многих лет, вплоть до первых лобковых волосков моей сестры Пэтти. Наши отношения были скорее сердечными, чем дружескими, но нельзя сказать, что ему было все равно. Ему просто было трудно выразить это.
Отец Неда из-за проблем с алкоголем и образования в шесть классов, а также в следствие Великой депрессии, с трудом находил и удерживался на работе. В 1930 году, уже с четырьмя детьми, которых он не мог себе позволить – из которых Нед был последним и единственным мальчиком - спустя два месяца после его рождения записался в армию, в первую очередь из-за маленькой, но регулярной зарплаты. В течение последующих двенадцати лет Нед виделся со своим отцом лицом к лицу только шесть раз, и ни разу дольше нескольких часов.
Моя мать, шестая по старшинству среди детей, не закончила начальную школу из-за бедности семьи, что побудило ее уже в тринадцать лет искать работу няни. Работа оставляла ей свободное время, в течение которого она читала все, от романов до философских трактатов, давая себе, вероятно, лучшее образование в своей семье из девяти детей, включая двух младших братьев, окончивших среднюю школу. Ее отец был сначала грузчиком телег, а затем грузчиком грузовиков - работа всегда оставалась временной, к тому же он обладал ирландской тягой к спиртным напиткам, что в значительной степени повлекло за собой его смерть в возрасте тридцати восьми лет в результате лобового столкновения с автобусом. Ее мать умерла в сорок семь от переутомления и печали из-за безвременной кончины мужа.
Мне кажется, именно чтение моей матери сыграло свою роль в появлении у нее духа свободы. Именно она вдохновила меня, а затем Пэтти на чтение книг для расширения нашего кругозора. К третьему классу я уже читал романы, такие как «Зов предков» [«Call of the Wild», повесть Джека Лондона, (1903)] и «Горацио Хорнблауэр» [Horatio Hornblower, - вымышленный персонаж цикла произведений С.С. Форестера, юнга, затем гардемарин, затем офицер Британского Королевского флота] . Моей сестре Пэтти нравились более женственные вещи, вроде историй о Нэнси Дрю [Nancy Drew - литературный персонаж цикла произведений Эдварда Стратемаэра, девушка-детектив] . Пэтти стала учительницей, единственной из нас, кто поступил в колледж, в то время как Нелли и Дебора остались домохозяйками, создав у моего отца-традиционалиста умеренное ощущение родительского успеха.
Мать Неда можно описать как постоянно недовольную. Я понятия не имею, почему, но она всегда, казалось, на что-то жаловалась, хотя, возможно, это было из-за избыточного количества детей, или из-за того, что после трех девочек родился мальчик. Бедняга Нед рос без заботы, кроме основных потребностей в еде и одежде. На него давили, чтобы он бросил школу в одиннадцать лет, когда можно было найти хоть какой-нибудь заработок. Позже я стал делиться с ним частью дохода от ремонтов, он стал для меня чем-то вроде помощника и мальчика на побегушках.
Когда ежемесячные денежные переводы от его отца начали уменьшаться, возможно, из-за другой женщины, мой ответственный отец старался убедиться, что в семье его невестки все были накормлены, и выплачена арендная плата, что, конечно, сжимало наши и без того очень скромные ресурсы. Поскольку я был старшим и видел, как поступают другие сыновья из бедных семей, то принялся искать способ увеличить доход семьи. Оказалось, что я умею неплохо чинить вещи. В одиннадцать, не разбираясь в электричестве, я выяснил, что у соседского тостера плохой контакт в вилке, разобрал её, обрезал провода до несгоревшего участка и собрал все обратно. Это принесло мне не только колоссальные двадцать пять центов, но открыло новые возможности. Отцовская скидка в хозяйственном магазине позволила мне купить кое-что из инструментов. Постепенно, к тринадцати годам, я заработал репутацию мелкого мастера на все руки.
Из-за бедности и не особо счастливой обстановки дома Нед с трехлетнего возраста чаще всего питался у меня. Моя мать, видевшая, как его игнорируют, предложила своей сестре, чтобы он жил у нас - это стало ее попыткой разделить часть финансового бремени, а также обеспечить меня товарищем по играм. Она все еще говорила так много лет спустя, когда нам исполнилось соответственно десять и одиннадцать. Итак, мы вдвоем росли как братья и стали очень близкими, неразлучными, так, что некоторые родственники принялись называть нас обоих «Стедами», сочетая наши имена: мое – Стив - и Неда.
Обычно мы ходили, обнявшись за плечи. С самого первого дня в школе домашние задания делали вместе. Во многом благодаря моей матери и отсутствию телевизора в те времена мы оба стали хорошими учениками, особенно успевая в математике, и соревнуясь в учебе. Все, что оказывалось меньше сотни на арифметическом тесте, придавало другому серьезные права на хвастовство. Игры, будь то в школе или на улице, поглощали нас вместе. Разногласия по поводу того, чем заниматься, в конце концов, всегда разрешались мирно - кто-то из нас, заскучав из-за спора или горюя о теряющемся времени забав, уступал, хотя и не всегда изящно. По общему признанию, я уступал чуть больше, чем Нед, в основном, потому что, проиграв, он становился чересчур язвительным. Но горе тем, кто выступал против любого из нас. Если одному угрожали или оскорбляли, другой тут же вступался, призывая обидчика к ответу. Да, нас несколько раз били, но только вместе.
Наши характеры дополняли друг друга, Нед был общительным, временами даже агрессивным, в то время как я проявлял сдержанность. Обычно именно у него возникали идеи, а потом я придумывал, как их реализовать. Мы были «Стедами», двумя мальчиками, которым было очень хорошо друг с другом.
Интимный секс случился как бы без причины, начавшись еще до моих самых ранних воспоминаний, возможно из-за наблюдений за играми друг дружки с самим собой - чему способствовала политика моей матери насчет наготы на втором этаже - мы проводили довольно много времени в одиночестве нашей спальни без игрушек после поражения в очередной битве с тремя моими сестрами за то, какую радиопрограмму слушать, хотя нам нравились лишь немногие. Мы, мальчики, всегда оказывались в меньшинстве. Я помню, как однажды мы сидели голыми на кровати. Я помню свет, проникающий через простую льняную оконную занавеску, освещая наши изгибающиеся маленькие животики, пока мы вдвоем неуклюже, но, в конечном итоге, успешно мастурбируем, доводя друг дружку до сухого оргазма. Мы обнаружили, что ощущения приятнее, когда чужая рука дергает твой пенис. Нед, как правило, «получал чувства», как мы это называли, раньше меня. Когда мне требовалось слишком много времени, чтобы добраться до нужного момента, Нед принимался настаивать, что у него устала рука. Тогда мне приходилось доводить себя до финиша самому. Возможно, это и привело нас к оральному сексу. Помню только, что мы занимались этим по шесть часов кряду в ванной по очереди; один стоял, а другой, присев у его ног, сосал, уверенный, что та штучка, которую он берет в свой маленький ротик, чистая. Помню, как однажды мы забыли закрыть дверную задвижку до упора. Нелли, которой тогда было три года, ворвалась в ванную, спеша пописать. Нед сосал мне. Не думаю, что она увидела настоящий контакт рта с членом, только наши позы, мою эрекцию и наши внезапные движения: его назад, а мое вниз. Унитаз находился прямо рядом с ванной, и она увидела, как я прикрываюсь рукой.
Все, что вырвалось у нее изо рта, когда она уставилась мне в промежность, было певучем: «Я все расскажу».
Однако она, должно быть, не смогла понять, что на самом деле увидела, или быстро отвлеклась на что-то другое после похода в туалет, потому что никаких последствий не последовало.
Секс, по большей части, был просто развлечением, каким-то занятием. Мы точно не были любовниками в романтическом смысле этого слова. Любовь была сильной, но братской. Время от времени мы обнимались, обычно в моменты стресса, например, когда мать Неда становилась особенно невыносимой, или позже, когда мы начали понимать, что отличаемся от других мальчиков вокруг нас. Было несколько экспериментальных поцелуев губами с закрытым ртом, пока однажды мы не увидели, как пара разнополых подростков в переулке занимается этим. Что привело к единственному, с хихиканьем, с капающей слюной сеансу сосания губ и языка, который - поскольку ни один из нас не воспринял его всерьез - позже стал временным доказательством того, что мы не «пидоры». Обратите внимание на слово «временно». И пару раз во время траха лицом к лицу после наступления темноты иногда случались легкие поцелуи.
Сразу после того первого раза Нед, которому тогда было девять лет, и который первым оказался принимающей стороной, со своей клоунской улыбкой прокомментировал, что, может быть, теперь «нам придется пожениться».
Он уже трахнул меня, поэтому мы легли бок о бок и принялись обсуждать, существуют ли другие мальчики, такие же близкие, как мы. И решили, что должны быть и другие, даже предположили несколько возможных пар.
В конце концов я сказал: «Это потому, что мы братья». После этих слов Нед перекатился на меня и запечатлел влажный поцелуй, сопровождаемый хихиканьем и фырканьем, вызванным последующей борьбой.
По целому ряду причин у нас имелась определенная степень осознания того, что мы занимаемся чем-то социально неприемлемым. Частично это могла быть просто генетика, потому что, благодаря отношению моей мамы к наготе, мы только в первом классе при помощи монахинь, ударивших по нам своей чепухой о целомудрии, поняли, что нужно ощущать некий стыд в отношении определенных частей нашего тела. Еще одним фактором была сдержанность некоторых взрослых, в частности моего отца, в ответах на наши вопросы типа «откуда берутся дети». Даже мать подстраховывалась какими-то непонятными яйцами и удобрениями, мало подобающими соответствующей механике. И наконец, было отношение и рассказы наших сверстников о том, как им выговаривали или их наказывали за выставление напоказ или прикосновения. Таким образом, к семи годам мы старались держать свои развлечения и игры в тайне, хотя и не полностью.
До десяти лет у меня не было и мысли о том, что я могу чем-то отличаться от других мальчиков. Тем не менее, уже в шесть в школе я осознал, что мне нравится смотреть на гениталии других мальчиков, но ведь и другие делали тоже самое.
Я помню, как Нед упомянул о том, что я пялюсь на пенисы в мужском туалете, что-то вроде: «Я видел, как ты смотрел на член такого-то и такого-то», за которым быстро последовало замечание: «У Бенни больше» или что-то в этом роде.
С этим первым открытием мы начали делиться своими наблюдениями друг с другом, но по какой-то причине сознавая, что нельзя ничего такого говорить с другими или рядом с другими. На протяжении многих лет я задавался вопросом, могла ли эта осторожность быть частью эволюционного набора знаний, с которым рождаются люди, подобные нам. Наши дискуссии заходили так далеко, что стали включать в себя предположения о том, каково было бы пососать член конкретного мальчика, часто из-за того, чтобы выяснить, у него обрезанный или нет. У нас были обрезанные, и после мытья имели такой же вкус, как и кожа на любой другой полностью безволосой части наших тел. Согласно итогам экспериментов мы знали, что ворсистые части типа голеней и предплечья, отличаются вкусом. Нед был уверен, что у необрезанных пенисов обязательно должен быть другой вкус, вероятно, даже отвратительный из-за возможной нечистоты под крайней плотью. Мы предполагали, что пацаны с такими пенисами ленятся залезать туда, чтобы помыть. Большинство наших наблюдений происходило в туалете для мальчиков нашей приходской школы, где в то время - в тридцатых годах XX века - имелся единственный длинный писсуар, дававший возможность легко проинспектировать органы других мальчиков. Казалось, никто не замечал и не находил странным, что мы что-то там разглядываем. Некоторые, заметив, что мы пялимся, выпячивали вперед бедра, чтобы показать как можно больше. Некоторые без ремней даже спускали штаны ниже уровня промежности.
— Большой, ведь правда?
В теплые месяцы, до и после купания в местном общественном бассейне, мы проводили много времени в раздевалке, наблюдая за другими мальчиками в неглиже, а потом обсуждали, особенно когда имелась эрекция. Подобные члены всегда выглядели интереснее.
- Видишь пацана с толстыми яичками? - мама научила меня всем правильным терминам. - Держу пари, он может очень хорошо «получить чувство».
Обсуждаемому мальчику было восемь, он жил в двух кварталах от нас и ходил в государственную школу. Нам было по девять, и мы все еще были слишком стеснительны, чтобы пытаться пойти за другим мальчиком. Год спустя мы смогли, и пошли, только уже не за тем ребенком.
Того, кого мы преследовали, звали Бернард, а не Берни. Он ненавидел имя Берни. Мне уже исполнилось десять, Неду до десяти оставалось ещё три месяца. Мы наблюдали за стройным телом Бернарда в бассейне. Мне нравились плоские животики и собирание мышц в своего рода ангар для члена, мое донаучное видение идеальной нижней части туловища. Мы играли с ним в воде, затем одевались вместе с ним. Я спросил его, не хочет ли он поиграть у нас дома. Он согласился и пошёл с нами. Нетерпеливый Нед смог выждать всего несколько минут, прежде чем предложить «побить» вместе. Бернард вдруг вспомнил, что ему нужно домой.
Урок был усвоен, следующему мальчику, которого мы пригласили - девятилетке с именем Лестер Пирсон, у которого не имелось ничего выдающегося, но который был рад поиграть с нами - мы показали три моих комикса. После того, как он прошел через все три - слишком медленно для Неда и меня - мы предложили вместе принять ванну. Он согласился и без проблем разделся прямо в спальне, после чего прошагал голышом по коридору. Дрочить в ванне для него оказалось тоже приемлемо. Но когда Нед предложил позаниматься друг другом, потому что так лучше, то наш новый друг спокойно и без всякой злобы объяснил, что только гомосексуалы - так он выразился - занимаются подобными вещами. Если мы будем прикасались друг к дружке, это может привести к тому, что мы никогда не захотим женщину и, как следствие, не сможем завести детей, как того хочет Бог. Разговор был окончен, он кончил... свою мастурбацию.
Это, конечно же, инициировало дискуссию о наших собственных желаниях и поступках. Я приближался к своему одиннадцатилетию. Ни один из нас не определял свои желания как «гомосексуальные», не считал себя «педиком» или «пидором». В эту категорию попадали только мальчики, которые вели себя и говорили, как девочки. Даже когда мы подслушали, что двенадцатилетний Майк МакМаллен говорил о «пидоре», сосавшем его член, взаимосвязь оставалась слабой. Осторожно, чтобы не разгневать Бога, Нед сообщил, что он надеется когда-нибудь жениться и родить как минимум четырех сыновей.
Я не был так уверен.
- Многие парни не женятся.
Некоторое время спустя, рассуждая на ту же тему, опять же на фоне библейских угроз, я заметил, что «все дрочат, и с ними ничего не случается. Держу пари, этим занимались и наши отцы». Даже говоря это, я не мог представить себе, чтобы мой неуклюжий отец трогал себя для чего-то иного, кроме писанья и мытья. Мне было трудно представить его занимающимся чем-то таким, из-за чего появился я с сестрами.
- И с нами ничего не случится, несмотря на то, что мы делаем, — добавил Нед.
Меня все же беспокоило, что где-то там все еще может обретаться грех. В конце концов, ведь монахини регулярно увещевали нас быть целомудренными, при этом умудряясь объяснить значение этого слова, не упоминая никаких конкретных частей тела или действий.
Внимательно выслушал речь Неда, я ожидал заметить хоть малейшие призн
Порно видео с Caroline Mann (Каролина Манн)
Рыжая мачеха получает кремпай два раза за день
Ебут училку в два ствола на пересдаче