Белокурая грешница жаждет ласки на красном покрывале
👉🏻👉🏻👉🏻 ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻
Белокурая грешница жаждет ласки на красном покрывале
Памяти Михаила
Афанасьевича Булгакова посвящается.
12
«И явилось на небе великое знамение: жена, облечённая в
солнце; под ногами её луна, и на главе её венец из двенадцати звёзд. Она имела
во чреве, и кричала от болей и мук рождения. И другое знамение явилось на небе:
вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его
семь диадим. Хвост его увлёк с неба третью часть звёзд и поверг их на землю.
Дракон сей, стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит,
пожрать её младенца. И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит
пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя её Богу и престолу Его.
А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для неё место от Бога, чтобы
питали её там тысячу двести шестьдесят дней. И произошла на небе война: Михаил
и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них,
но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий
дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную,
низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним. И услышал я громкий голос,
говорящий на небе: ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего и власть
Христа Его; потому что низвежен клеветник братий наших, клеветавший на них пред
Богом нашим день и ночь. Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства
своего, и не возлюбили души своей даже до смерти. Итак, веселитесь, небеса и
обитающие на них! Горе, живущим на земле и на море! потому что к вам сошёл
диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остаётся времени. Когда же
дракон увидел, что низвержен на землю, начал преследовать жену, которая родила
младенца мужеского пола. И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она
летела в пустыню в своё место от лица змия и там питалась в продолжение
времени, времён и полвремени. И пустил змий из пасти своей вслед жены воду как
реку, дабы увлечь её рекою. Но земля помогла жене, и разверзла земля уста свои,
и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей. И рассвирепел дракон на
жену, и пошёл, чтобы вступить в брань с прочими от семени её, сохраняющими
заповеди Божии и имеющими свидетельство Иисуса Христа.
13
И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с
семью головами и десятью рогами: на рогах его были десять диадим, а на головах
его имена богохульные. Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него
– как у медведя, а пасть у него – как пасть у льва; и дал дракон ему силу свою
и престол свой и великую власть. И видел я, что одна из голов его как бы
смертельно была ранена; но эта смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля,
следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю. И поклонились
зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним? И даны были
ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два
месяца. И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище
Его, и живущих на небе. И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и
дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем. И
поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у
Агнца, закланного от создания мира. Кто имеет ухо, да слышит. Кто ведёт в плен,
тот сам пойдёт в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту
мечом. Здесь
терпение и вера святых. И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел
два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон. Он действует перед ним со всею
властью первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться
первому зверю, у которого смертельная рана исцелела; и творит великие знамения,
так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми. И чудесами, которые дано
было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле, говоря живущим на
земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив. И дано
ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя, и говорил и действовал
так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя. И он
сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам,
положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя
будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя
зверя, или число имени его. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число
зверя; ибо это число человеческое. Число его шестьсот шестьдесят шесть».
НЕВИРТУАЛЬНОЕ КРУШЕНИЕ
ДВУХ САМОЛЁТОВ
ПОЧТИ В
ОДНО И ТОЖЕ ВРЕМЯ 24.08.2004.
Уже
близился к концу последний месяц лета, а августовское небо, так же, как и
июньское, и июльское, было закрыто мрачными тучами. Тучи были странными,
необычными в этот год. Они практически не покидали неба, а только менялись: то
дымчато-серые с просветлениями, то свинцово-чёрные с лиловым отливом; то
спускались на землю – спокойным мирным дождём, а то бьющим ливнем с градом и грозою.
Их движение не подчинялось направлению ветра, оно было абстрактным. И понять –
как поведёт себя небо в следующую минуту – было невозможно. Узнать это по радио
– так же было невозможно – синоптики были невнятны и явно растеряны. По этим
небесным причинам, Виталий был выбит из своей колеи. Ему необходимо было сидеть
за компьютером, а он был вынужден, то включать его, то снова выключать,
опасаясь грозы. Он боялся. Он памятовал о Евангельских словах и - не искушал
Господа. Но среди всего этого непостоянства и нервотрёпки перемешанной
страхами, было только два постоянства - мутный сгусток грязно-жёлтых облаков
прямо над окном его комнаты и духота. Небо душило землю и днём, и вечером, и
ночью, и снова – с утра. Духота! В этой духоте и жуткой влажности, у него перестало
светить всё, что могло светить: большая лампа под стеклянным абажуром под
потолком, большая чёрная настольная лампа с регулируемым накалом, совсем
маленькая и примитивная настольная лампа, и такой же маленький чёрно-белый
красного цвета телевизор. Теперь, телевизор он только слушал иногда – новости
по РБК, «Синий троллейбус» по ТВЦ, Парфёнова с его историческим циклом по НТВ.
И вот, за день до этой самой катастрофы, с двумя самолётами, телевизор совсем
перестал работать – замолчал. Правда, замолчал
он, по самой простой и вполне видимой житейской причине. Дело в том, что этот телевизор реанимировали
уже не один раз и сказали, что нажимать вот эту кнопочку нельзя ни в коем
случае, но в понедельник, к Виталию, на часок заскочил, приехавший из Подмосковья
девятилетний внук, с мамой, который и нажал эту самую кнопочку. Нажал и уехал к
бабушке. А Виталий остался
вечером при светящемся компьютере, и восковой свече,
стоявшей в плоской железной крышке для закупорки банок, так как, невероятно! -
единственный железный подсвечник упал на пол, и разломился пополам. Всё это я к
тому, что в среду вечером Виталий просто послушал бы новости, а не стал бы
заглядывать в комнату матери. И не увидел бы по её большому черно-белому
телевизору - ту картинку в новостях, где на карте, поднявшись от значка города
Москвы - ЛЕТЯТ ДВА САМОЛЁТА В РАЗНЫЕ СТОРОНЫ, ВЫЛЕТЕВШИЕ ИЗ ОДНОГО АЭРОПОРТА. У
Виталия учащённо забилось сердце. В голову его вонзились тысячи иголок, а на
лбу его выступили капельки холодного пота. Он сел в кресло и стал слушать. А в
телевизоре – никто ничего не понимал. – Как произошла катастрофа, и как могли
два самолёта разлететься на куски почти в одно и тоже время. Один упал в
Ростовской области на Крутые горки, другой в Тульской, недалеко от Куликова поля.
В первом – ТУ-154 было 46 человек, во втором – ТУ-134 было 43 человека. Виталий
занервничал, встал, пошёл к себе в комнату, закурил, вышел на тёмную кухню к
растворенному, засетчатому окну своего первого этажа, вгляделся в черноту неба…
Вспышек молний нигде не было видно. – Подал Господи, - подумал Виталий. В это
время раздался дикий рёв, заполнивший весь этот мрак за окном!
– Значит, ветер
повернул с востока, туда взлетают.
Рёв нарастал, усиливался и ширился. Виталий вспомнил этот
рёв, проявившийся в записи на компьютер песни Окуджавы, в своём исполнении,
когда он запел: «… наша судьба - то гульба, то пальба…», вдруг появился этот
приглушённый рёв, который вот так же
усиливался и затухал, только к концу песни. Во время пения
он его не слышал, но микрофон услышал и записал. И теперь, вместе с чудной
мелодией, кажется сотканной из воздуха, запечатлён этот рёв самолётных турбин.
Взлётная полоса гражданского аэродрома была недалеко и все эти ТУ, ИЛы, и ЯКи
при восточном ветре шли на посадку мимо его кухонного окна, а при западном –
взлетали. Люди, жившие здесь, уже привыкли
к этому дикому рёву цивилизации, и не обращали никакого
внимания на эти самолёты, да, попросту, не замечали их. Виталий замечал их
всегда.
Он вспомнил,
как в семьдесят пятом году – он, со своей бывшей женой, мотнулся в Ленинград на
белые ночи. Пробыли там пять дней, попали на концерт Карцева и Ильченко, и иже
с ними Жванецкого с Одесским театром миниатюр, нахохотались там до боли мышц
живота, и надо было уже «бежать» домой. Но железнодорожный вокзал кишел людьми,
а билетов в кассах не было. Жена предложила ехать в аэропорт, но самолётами он
не летал и наотрез отказался. Но «наотрез» не получилось – выхода не было. Они
ночевали в очереди у касс аэропорта двое суток. В Ленинграде стояла сочинская
жара. Виталий выходил покурить на высокую площадку аэровокзала, откуда видны
были стоявшие на приколе самолёты и один из них, тот, что был ближе всех –
ТУ-124, наводил на него такой страх своим плачевным видом, что Виталию становилось не по себе. И вот, на утро третьих
суток радостная Галина вынырнула из кассовой толпы с билетами в руках. Правда,
билеты были только до Харькова, а не до Ростова. Их повели на посадку и… О,
ужас!, к тому самому полудохлому самолёту, который стоял всё на том же месте, с
теми же безнадёжно повисшими крыльями. И места им достались у левого крыла, и
потом он с ужасом смотрел на это крыло в полёте – оно дрожало, как в лихорадке,
и, казалось, вот-вот отвалится! Приземлившись в Харькове, ни о каких самолётах
не могло быть и речи, конечно. Они поехали на вокзал, свободно взяли билеты на
ленинградский! поезд и ехали в полупустом вагоне, «гуляй-не хочу», до самого
Ростова, блаженствуя.
Но не это
волновало его сейчас, не это заставляло учащённо биться сердце - этим «далёко»
он отдалял от себя главное! Руки вдруг перестали ему подчиняться, сигарета
выпала, обожгла пальцы, он выматерился, раздавил «Приму» в пепельнице /он всегда курил «Приму» без фильтра, когда
волновался, а волновался он всегда; сигарету с фильтром он курил, кайфуя после
очередной чашки горячего чая/. Он ушёл в свою
тёмную комнату, суетливыми руками нащупал спички в кармашке
сумки /он клал спички в сумку, чтобы не
искать их по столу, дабы не перевернуть чего-либо в темноте/.Но он всё
же что-то зацепил, оно упало, звякнуло; он зажёг свечу и сел
на табурет, перед тёмным экраном монитора. Виталий смотрел в его чёрный квадрат
и ощущал всем телом биение
своего сердца. Вспомнил, что со стола что-то упало на пол.
Догадался – пузырёк, которым он гасит пламя свечи. Кинулся искать по полу
пузырёк. Нашёл, поставил рядом со свечёй. Вновь посмотрел в чёрный квадрат.
Непослушной рукой нащупал выключатель, включил питание – загорелась красная
лампочка. Потянулся рукой ещё дальше, и никак не мог нащупать кнопку
«бесперебойника питания»… Зло выругался. Нащупал кнопку – включил, зажглась
зелёная лампочка. Сел обратно на табурет. Почувствовал липкость пота на себе.
Дотронулся ладонью до груди – мокрая. Потянулся к ручке двери, выдернул
полотенце, обтёр грудь и шею. Вернул полотенце на место. Вгляделся в кнопку
блока. Мысленно проговорил: «Во имя Отца и Сына и Святого духа, аминь». Включил
компьютер. Тот зарычал, потом загудел, как бы разгоняясь,… Виталий всегда
нервничал
во время этого процесса - /в февральскую эпидемию в
компьютер залетел вирус, и пожрал все его отсканированные картины. Тогда
впервые компьютер вот так зарычал, полетел винчестер, который не мог спасти
даже кудесник Вася, присоветованный ему Бардиным/. Но вот на чёрном экране
высветились, замерцали и замелькали цифры, буквы, двоеточия, и косые чёрточки,
мигнули лампочки на клавиатуре.
Прозвучало приветствие, и открылся «рабочий стол». Виталий
смотрел на него как на новые ворота, сжимая правой рукой мышку так, как будто
она могла убежать, и не понимал: куда ему дальше щёлкать. Стрелка мышки
забегала по значкам. Он выбрал «мой
компьютер».
Бессмысленно посмотрел на открывшееся окно… Закрыл его.
Стрелка задрожала на папке «мои документы» и, наконец – выбрала её. Он резко
щёлкнул папку «проза» и потерялся среди представших перед ним синих файлов Word . Их было не больше
четырёх, пяти,.. но
он почему-то растерялся. Рука, лежавшая на мышке, ослабла и
мелко задрожала. Она, как бы незаметно для Виталия и ещё для кого-то
невидимого, выбрала файл «ДИТЯ». Открылся текст:
«То
удаляющаяся, то приближающаяся, а то просто возникающая здесь же у него перед
окном, гроза; страшные вспышки и удары молний или вдруг ни с того ни с сего,
среди тишины, одиночный хохоток грома, достали Голицына до предела. Вот и
сейчас - в комнате стало темно, как после захода солнца, а было три часа по
полудни. Голицын повыключал всё, что питалось электричеством, а потом, вырубил
и сам счётчик на стене. И теперь сидел, съёжившись на краешке своего дивана, и
напряжённо ждал удара молнии и раската грома. В дверь постучали. Он вздрогнул.
Матери не было дома, а он, давно обрезав звонок, на стук и не отзывался, он
никого не ждал, и потому не считал нужным отзываться. С чёрного неба, мимо
окна, с шипом юркнула молния, треснула, ударила громом, раскатившимся по всему
небу и земле. Стёкла в окне басово задрожали,.. Голицын встал, подошёл к двери,
машинально достал ключ из кармана висевшей на вешалке куртки, отомкнул двери и
даже не спросивши «кто там?», открыл её. На лестничной площадке и в коридоре
было так темно, что он, кроме чёрного силуэта в проёме двери, ничего больше не
мог разглядеть.
Лестничная площадка наполнилась эхом шумящего ливня.
-
Вот это ливанул! Ты, небось, промок весь?
-
Нет, дождь начался, едва я вошёл в подъезд.
-
Ну, входи, входи в комнату, -
а сам подумал, - что это Лёха такими оборотами заговорил; «едва я
вошёл»?? - Сейчас я тебе дам чувяки. Ты откуда, из дома?
-
А что с твоим голосом, простыл по нынешним летним погодам?
-
Наоборот – звучит, но как-то – дюже. Надевай чувяки и проходи
на кухню, я сейчас чай поставлю.
Лёха прошёл на кухню, не надев чувяки, но и не сняв туфли.
-
Ты чего, Лёха?! Куда пошёл в туфлях?!
-
Они у меня чистые. А почему окна закрыты – духота такая.
-
Не открывай окно! Там гроза – я не люблю!
У Голицына стало неприятно на душе, - Что это он со мной на
«ты»?? Обычно он на «вы».
А тот, как ни в чём не бывало, открыл засетчатую половину
окна, за которым тут же сверкнула молния и ударил гром.
-
Хорошая погода. Чего вы, Пётр Григорич, боитесь?
-
В такую погоду, как у вас говорят, хороший хозяин собаку на
улицу не выгонит.
- Вот и замечательно, - продолжил Лёха, - Пусть сидят по дамам и
думают. Нечего им разъезжать да
расхаживать.
-
Ну, по морям, по волнам; по курортам, по пляжам валяться.
Пусть сидят.
И тут – он расхохотался не своим смехом, от которого
Голицыну стало жутко. Казалось, что Лёха смеётся не на его тесной кухоньке, а в
огромном, высоченном храме, где звонкое
эхо возвращается из-под куполов. Эхо стихло, и тут же за
окном взревел ТУ, рвущийся в небо. Голицын удивился, что в такой ливень да в
грозу такую!…
-
Летают?! – весело спросил Лёха и, выдвинув стул, занял место у
окна.
- Летают. Я сыплю заварку прямо в чашку, ты
не возражаешь?
Голицын насыпал в чашки заварки из крупнолистового чая и
залил кипятком.
-
Вот, бери сахар, вот – печенье…
-
А вот травка, - Лёха ловко достал откуда-то бумажный пакетик –
Две веточки сверху кладём
-
Я на Троицу брал, на полу расстилал,.. но потом выбросил,..
кто его знает – где его собирали.
-
Горожу город на ваш огород.
И вновь раздался чужой оглушительный смех.
-
Я, кажется, порядком не долил кипятка…
-
Темно. Надо зажечь свет.
-
Не надо! Кто ж это – средь бела дня жжёт
электролампочки?!
-
Ну-у.., я включу хотя бы счётчик, а то я его вырубил.
-
Грозы боюсь, потому что!
-
Знаю! Зачем обратно врубать?!
-
Холодильник потечёт, он у нас и так на ладан дышит, мать
придёт – ругаться будет!
-
Нина Григорьевна сегодня не придёт, она у дядьки Вовы ночевать
будет.
-
Она уже сто лет там не ночует!
-
Заночует. Да и гроза ещё не прошла.
Комната осветилась яркой вспышкой, и ударил, раскалывающий,
казалось, землю гром! У Голицына зашлось сердце, и по телу пробежала дрожь.
-
Сейчас же закрой окно!! Сам же видишь, что гроза не кончилась!
-
Гроза никогда не кончится.
-
Мелете, извиняюсь, вы, Пётр Григорич. Гроза может пройти,..
утихнуть. Но она бесконечна.
Обессилевший
физически и сломленный морально, Голицын дрожащими руками уцепился в чашку и
стал молча хлебать чай частыми, мелкими глотками. Повисла пауза, в которой
наступила полная тишина – без шума дождя, без грома, без рёва самолётов. Только
вспыхивали редкие зарницы уже безобидной молнии, освещая кухню и два мужских
силуэта – один сгорбленный, припавший руками и губами к чашке, другой – прямо
сидящий, держащий чашку с блюдцем у рта, с изящно расставленными в стороны
локтями рук. И один глаз у него – сверкал. Это-то сверкание и бросилось в
поднятые на миг глаза Голицына. И он, почему-то успокоившись, мирно продолжил
беседу.
- Ну, и как же дома? Там - на Украине?
«Скажи мне, Украйна, не в этой ли ржи
Тараса Шевченко папаха
лежит?
Откуда ж, приятель, песня
твоя -
«Гренада, Гренада, Гренада
моя?»»
И добавил, - Да-а, весёлый был человек.
-
Михаил Светлоф-ф , - ответил он с немецким акцентом. – Человек
и пароход.
-
Так, как дома-то? Где живёшь? Тебя же родные твои братья и
отец родной - выгнали из дома, после смерти матери.
-
Да. – Очень утвердительно ответил тот.
И в отсвете вспыхнувшей молнии Голицын увидел обаятельную, с
дьяволинкой, улыбку собеседника и его посеребрённые виски чёрных волос. И,
сверкнув глазом, заговорил тот бархатным баритоном:
-
Но если вас так интересует Лёха,.. то он живёт в гараже своего
приятеля, и всё бьётся за организацию своего бизнеса. Чудило
-
Тщательно же вы готовили свой приход.
-
У меня не приход, у меня появление. Или возвращение. Я
возвращаюсь – как турист на свои излюбленные места. А ещё – я вселяюсь, как
гофорят у фас.
-
Да-а: сначала одна лампа погасла, потом другая, за ней
третья,.. телевизор… А зачем подсвечник-то ломать?
-
А чтобы ты не мечтал о женщине, сидящей в твоей комнате в
свете свечи, горящей в этом дешёвом подсвечнике. Не время. Да и не место.
-
А вы, оказывается, седой.
Голицын как-то успокоился и даже повеселел в душе.
-
Значит, после Михал Афанасьича, вы решили – ко мне,
Мессир.
-
Признаюсь, мне понравилось – как вы его нарисовали. И причём –
понравилось, что именно акварелью. Акварель на бумаге – живая, масло на холсте
– музей. А
ведь это я вас заставил выбрать
фотографию мистера Булгакова – с самым неудобным ракурсом, для рисовани
Отсасывает в любой позиции
Вдвоем отимели девушку
Черные сиськи для пениса