БЕЗ НАЗВАНИЯ
На раскаленный летним солнцем асфальт упали первые капли дождя. В голову сразу ударили запахи – дымный аромат мяса и овощей из уличных забегаловок, сигаретный дым, ароматы духов и пота, запах кошачьей мочи из какого– то подвального окошка, запах дороги, запах выхлопных газов… Отступив под козырек, чтобы укрыться от внезапной непогоды, я подумал, что вся эта какофония благоуханий и смрадов, несмотря на притягательность – есть самый банальный реализм и ничего более. Что вообще такое сюрреализм, применительно к литературе, размышлял я, сжимая в руках спортивную сумку, полную бутылок с разливным пивом.
Вот взять, к примеру, эту самую спортивную сумку. Изначально она действительно предназначалась для переноски униформы спортсмена, например хоккеиста, но на просторах нашей страны стала скорее дорожным саквояжем, чемоданом девяностых, соревнуясь с большой клетчатой сумкой на молнии за звание лучшего друга путешественника среднего достатка. Вот и я, собираясь обсудить со своими не самыми близкими знакомыми тему сюрреализма во время пикника на озере неподалёку, выбрал именно такую сумку как вместилище моих скромных пожитков и посильного взноса в виде классического мужского напитка.
Перед поездкой я, разумеется, обновил свои знания относительно самой идеи понятия сюрреализм. Хотя, нет. Тут нужно начать еще немного раньше. Я вознамерился написать небольшой рассказ в этом стиле для литературного конкурса. И, когда после недели медитации на мигающий курсор в пустом документе не смог выдавить из себя даже названия, то обратился во влажные сети своей социальной паутины. На удивление быстро, не иначе по воле судьбы, я оказался приглашен, в компании еще трех интеллектуалов, провести викэнд на берегу озера, предаваясь пожиранию плохо прожаренного подгоревшего мяса, питью прохладительных напитков и беседам на интересующую меня тему. Беседы обещали быть весьма полезными, так как все трое были, каждый по своему, успешными творцами в своей литературной области, по крайней мере, по моему скромному мнению. И к их словам мне явно стоило прислушаться.
Старый Джип Паджеро.
Три двери, три человека, одно пустое сиденье. Дворники смахивают капли с лобового стекла.
Сажусь на заботливо оставленное свободным сиденье спереди, рядом с водителем – Дядей Жекой Макеевым, человеком без определенного возраста, любителем собак и парашютного спорта. Сзади Витя, всегда в темных очках, всегда немного в буддизме, всегда немного угашен, и седовласый пенсионер, длительное время обретающийся в Канаде – Пределов.
Пределов убирает мою сумку с разливным, одобрительно улыбаясь ее весомости. Я тоже улыбаюсь. Сумка – жест моей доброй воли и босяцкий подгон, меня, как существо бедное и метущееся, просили только оплатить бензин для честной компании, прожорливый Паджеро грозился сожрать за поездку литров под пятьдесят. Но босяк он от того и босяк, что органически не может быть нахаляву, и все свои средства спускает в нелепые попытки впечатлить ближних.
После того, как я наконец разместился на переднем сиденье, перетянув себя потертым в трех местах рёмнем безопасности, чувство тревоги, крутившее мои внутренности весь день, куда– то испарилось. Из колонок доносилась странная музыка, птичьи трели, аранжированные какой– то классикой. Это убаюкивало. Будто понимая мое состояние, мои спутники стали продолжать свой разговор, тихо и монотонно, нигде не повышая голос:
– В условиях современного уже даже не пост, а метамодерна, сюрреализмом является сама экзистеция…
– Сюрреализм – фикция, выдумка, горячечный бред. И существует оный лишь в пределах ума, который переживает данный бред. Вопрос в том, что бредовость эта куда ближе, как вы это говорите, к «экзистенции», нежели чем обычный, бытовой реализм…
– Чтобы говорить о содержащем в составе некий «реализм», особенно чтобы говорить о некоем нарративе, претендующем на это свойство, нужно определить, а что такое реальность, что такое реализм. Без этого мы попросту завязнем в бесконечном «сепулении сепулек», и никуда не продвинемся до самого воскресенья…
Я провалился в некое безвременье, существующее где– то между асфальтом и шумом проносящихся мимо встречных автомобилей, и пребывал в нём до самого съезда на грунтовую дорогу.
Несколько резких изгибов, пара ям, скорее напоминающих бездонные овраги, и с очередного холма уже видна цель нашего путешествия – в закатном солнце красиво сверкает гладь озера, окруженная темными силуэтами высоких сосен.
1. Дядя Жека, жженная свинья и разливное пиво.
Обычно, скорость, с которой четверо голодных и сфокусированных на будущем отдыхе мужчин разбивают бивак и приступают к вечерней трапезе, поражает воображение неподготовленных масс. Так произошло и в этом случае. Солнце клонилось к горизонту, когда автомобиль припарковался на поляне возле озера, и диск лишь наполовину скрылся за холмами, когда на складном столике уже появились закуски, в мангале пылали угли, а мы расположились на складных стульях.
Помещая на решетку первые куски свинины, Дядя Жека начал свой рассказ:
– Тема сюрреализма тесно связана в культуре с темой некоей абсурдности, бредовости происходящего. Ткань реальности и сновидения переплетается, но отличным от историй мистического или романтического толка образом. Одним из определений бредовости является контекстная неуместность, например, попытка развести костер в ложе оперного театра и пожарить там шашлыки. Даже при соблюдении необходимых правил пожарной безопасности и использовании качественных продуктов данное действие встретит ярое сопротивление окружающих в реальности, однако в сурреальном наративе такие события встречаются сплошь и рядом.
– Но!(И тут Дядя Жека ехидно усмехнулся, оглядев по очереди всех участников, и мои спутники будто бы ободряюще подмигнули ему, как если бы происходящее далее было им известно и давно знакомо.)
– Я погрешил бы против Истины, если бы не попытался показать сегодня, что наша обычная, повседневная картина мира является ничем другим, как сюрреалистическим нарративом, сном наяву. Вот, к примеру, помнишь ли ты, как ты сегодня проснулся? Как добрался до работы? А вчера? А позавчера? В деталях, в подробностях?
– Помню в общих чертах, гордо ответил я. Я и правда гордился своей особенностью периодически размышлять на подобные, не самые популярные среди обывателей темы, чтобы в подобного рода беседах осаживать зарвавшихся интеллектуалов, любителей стукнуть по лбу собеседнику неожиданным вопросом.
– Это особенность мозга человека, не запоминать ненужные и повторяющиеся действия, рутину, чтобы освободить место для более важных вещей… За столом раздалось сдержанное хихиканье. Видимо, подумал я, все трое отрицают вклад современной науки о мозге и живут в иллюзиях. Надо бы опрокинуть еще пару стаканов и прочитать проповедь про микродозинг и нейрогенез…
– Прежде, чем разговор свернет в сторону популярной науки из интернета, позволь уточнить, с теплотой в голосе продолжил Дядя Жека. Ты хорошо помнишь, как мы раскладывали этот стол, как ехали сюда, с какой стороны находиться дорога, в каком направлении город? Эти сведения сложно назвать рутинными и маловажными, однако…
На этом моменте я несколько опешил, по телу прошла жаркая волна стыдливости, как на школьном уроке, когда ты вроде и знаешь ответ, но закрадывается подозрение, что знаешь ты неправильно. Ведь действительно, на природе я бываю редко. Мои спутники – люди приятные, но малознакомые, вызывают смутные опасения. Однако я полностью дезориентирован, и по сути, не знаю о них и своем положении практически ничего. Дорога смутно отпечаталась в моей памяти, зыбко и нечетко я припомнил пару развязок на шоссе, но внятное чувство, что город находиться за моим правым плечом, резко пропало. Более того, я даже не помнил, с какой стороны прилегала к шоссе грунтовая дорога, и по какую руку было озеро, когда мы подъезжали… Стремительно, из денди-бонвивана, который наслаждается выездным барбекю, я превратился в похищенного бандитами несчастного героя хоррора.
Дядя Жека снял с решётки первую партию ароматной свинины, вновь наполнил бокалы пивом и усмехнулся.
– Ну, вот, правильное лицо, растерянное. Именно об этом я и веду речь. Не волнуйся, парень.
– Во-первых, и тут он оглядел остальных, мы – не маньяки, преследующие начинающих писак.
Тот холодок, который сейчас гуляет по твоему позвоночному столбу, связан с грядущими открытиями, а не с реальной опасностью.
– Во-вторых же, то чувство, что ты не знаешь, как и зачем ты сюда попал, будто тебя принесла, привела сюда невнятная сила, некий автопилот, это сюрреальное чувство – как раз и есть единственная наша всеобщая реальность. Так живут абсолютно все. По меткому замечанию известного в узких кругах мыслителя, мы все едем в авто своего Эго по дороге жизни, смотрим в окно, крутим руль, однако он к колесам не приделан, и машина едет сама по себе.
– Согласись, сюрреалистичная картина? Практически восемь миллиардов не управляющих собой автоматов, которые бредут непонятно куда, и свято уверены в том, что рулят сами собой, хотя этот факт разрушается буквально в несколько примеров…
Тут мое оцепенение сменилось на гнев, (а может, пиво начало действовать), и я попытался оспорить аргументацию.
Первым делом я заявил о старой, обезьяньей коре, которая и рулит автопилотом и инстинктами, и новой, лобной, которая есть воля и светлая личность человека.
Пределов авторитетно заявил, что на текущий момент в лобных долях никак не могут найти механизмом нисходящей причинности, и влиять на нижележащие узлы она не может, а только наоборот, обслуживает их. После непродолжительного спора, в котором я, как мне казалось, побеждал, мне предложили поднять руку, раз у меня свободная воля.
Я поднял. У меня спросили, а зачем я ее поднял, и тут я понял, что немного подорвал свою аргументацию, и решил выкрутиться:
– Я поднял руку потому, что хотел выполнить вашу просьбу и доказать свободу и независимость своей воли!
Следующий вопрос был задан стремительно:
– А зачем ты этого хотел…
Тут я был вынужден отступить, сославшись на рекурсивность вопроса и его бессмысленность, дескать, так причины можно искать до самого детства, а это уже Фрейдизм и моветон.
– Об этом то и речь, сказал Дядя Жека. Любые попытки как– то доказать свою свободу, упираются в подобную рекурсию, кто есть тот Я, который желает того или этого. И единственный способ от этой рекурсии избавиться – убрать фактор этого самоконтроля. Как только ты признаешь, что действуешь по воле неведомой силы за гранью своего понимания, так сразу парадокс прекращает существовать, реальность превращается в сюрреальность, и жить становиться гораздо веселей. Ну, а мне надо бы отойти, подышать воздухом.
Мне, возможно, стоило присоединится к Дяде Жеке. Пиво явственно подошло к концу, в обоих смыслах этого выражения. Я встал, намереваясь отойти за пределы светлого пятна походной лампы, чтобы излиться в близлежащие кусты, но меня бесцеремонно подхватил под руку Витя.
Несмотря на тьму и яркие звёзды, Витя не снял темные очки…
– Пройдёмся? Предложил он, и не дожидаясь моего согласия, увлек меня в сторону от уютных складных кресел. В моей голове слегка помутилось, на небе взошла луна, и мы оказались на петляющей между сосен тропинке.
2. Витя, листок и испытание.
– Дядя Жека, конечно, пацан серьёзный, и в каком– то роде прав, начал свой рассказ Витя.
– Руль, он действительно к колёсам не приделан. И машина твоей судьбы едет на автопилоте. Но что это за автопилот такой? Почему у одних людей автопилот рулит через модные тусовки в городских клубах, отдых на белом песочке под пальмами и прочий гедонизм, а у других нарезает круги вокруг пыльного цеха бетонного завода?
– Наверное, это судьба, заключил я философски. Если всё равно все вне рамок контроля, если моей собственной рукой управляют неведомые силы, то эти же силы и решают, кому заводы, а кому Мальдивы.
Витя посмотрел на меня с удивлением.
– Ну, что– то ты рановато лапки вместе то сложил… Давай– ка немного покурим! С этими словами он достал из кармана вейп и затянулся целым облаком пахучего, клубнично– тартового пара.
Вейп был протянут и мне, я вяло промямлил, что у меня же свой, с голубикой, но Витя был непреклонен:
– Во первых, голубику парят только десантники и гомосексуалисты. Во вторых, важен именно что обмен вейпами, передачи мудрости через жижу. В третьих, дают – бери, бьют – беги!
В этот момент мне стало смешно, и понятно, откуда взялось это смущающее чувство, ведь фактически, беря и обхватывая губами чужой электронный вапорайзер, я, согласно учению Фрейда, орально ласкаю эрзац чужого фаллоса. Экие предрассудки, вот ведь уже всякий в эту Фрейдовскую ерунду плюнул, а всё равно неловко, сердито подумал я и отважно взялся губами за чужой мундштук.
Лицо Вити расплылось в улыбке, которая заставляла иначе взглянуть на критику учения Фрейда.
Я сделал еще одну затяжку, и ощутил некое покалывание нёба… Границы восприятия стали шевелящеся– радужными. Ах вот зачем Вите тёмные очки ночью, промелькнуло в голове.
– Ну, теперь можно поговорить более предметно, продолжил Витя. Погляди внимательно на саму идею того, что судьба может быть неизменной. Ну, как считаешь, это возможно вообще?
Я в этот момент увлекся созерцанием древесного листка. Слова Вити привели мой ум в возбуждение. О какой судьбе речь? Судьбе листка?
Вот он, листок, пребывал в прохладном покое внутри чешуек почки. Вот весенние соки наполняют его, и он разрывает свою зимнюю тюрьму, являя свою зеленую суть миру. Вот собирает ветра и солнечный свет своей поверхностью. Где его судьба? В дереве? В листьях вокруг? Я властен над ним, могу оборвать, а могу и оставить… Или же это он властен надо мной? Вдруг, вся моя жизнь, до текущего момента и далее, до самой смерти, нужна была за тем, чтобы разобраться с этим листком? Лист – Люцифер, лист – Гитлер, тормозящий потоки воздуха, вызывающий приливные волны, торнадо и наводнения, опустошающие Тихоокеанское побережье США, жертвы, экономические бедствия, крах цивилизации… Я немедля сорвал лист, сунул его в рот и принялся жевать.
Витя ударил себя по лбу ладонью.
– Мнда, печаль. Вот что с неподготовленным практикой умом делают мистические миазмы! Речь шла о том, что отсутствие прямого контроля над происходящим не делает происходящее совсем бесконтрольным, а твои действия бессмысленными. Напротив, путем упражнений ума, тела и духа, можно проворачивать жернова судьбы, оказываясь на альтернативных изначальным позициях.
А ты, мало того что в корову поиграл, так и карму себе испортил, зачем отменил торнадо?
Оно же согласованно на самом высоком уровне, ох, беда!
С этими словами Витя с размаху вдарил мне между лопаток, отчего я внезапно оказался сидячим на складном стуле за столом, будто никакой прогулки и не было. Мочевой пузырь мой был загадочным образом пуст, а штаны, не менее загадочно – сухими.
Дядя Жека и Витя сидели возле мангала и задумчиво глядели на угли.
А меня сверлил взглядом Пределов. Перед ним стоял стакан, рядом лежала таблетка, напоминающая растворимый аспирин.
3). Пределов и пустота.
С шипением таблетка растворялась в стакане. Пределов смотрел на меня не мигая.
А мне хотелось. Хотелось аспирина. Хотелось почувствовать содовую горечь. Хотелось, чтобы вкус зеленого листочка, который мне померещился, перестал ощущаться на языке. Хотелось, чтобы вокруг всего яркого перестали плясать маленькие радуги. Я протянул руку, взял стакан и выпил залпом.
Это не аспирин, успело мелькнуть в голове. Прежде, чем лес вокруг начал стремительно пропадать, оставляя меня на бескрайней, тёмной равнине под облачным небом.
Пределов начал, спокойным, поставленным голосом, напоминающим голос радиоведущего:
– Системы, организованные по типу человеческой психики, не могут развиваться с усложнением неограниченно долго. На определенном этапе развитие и существование системы становятся несовместимыми.
– Тут, молодой человек, вот в чем дело. Если не слишком упираться в размышление, то может показаться, что отсутствие контроля, или же свободы выбора, может принести некие позитивные чувства, например, облегчения и снятия ответственности.
Либо же, при помощи подобного понимания, упражняясь, хммм, некими «практиками», можно пойти еще дальше, и оказать некое влияние на что– либо.
Но это лишь показывает те самые ограничения, о которых я сказал в самом начале. Самый убежденный «автопилотчик» на уровне собственного мышления постоянно крутит не приделанный никуда руль. Потому что осознание отсутствия контроля, отсутствия свободы воли, отсутствия акторства, если угодно, возможно только в ограниченном, неполном виде, как например учит нас путь воина или прочие, подобные доктрины. Высокоуровневая причинность, обладающая некоей смысловой нагрузкой в данной реальности, как например Орёл, ну или скажем Брахман, просто подвешивается в воздухе, и именно туда помещается источник происходящего. Иначе и быть не может. Марионетка, понимающая что она марионетка без этого защитного механизма неминуемо перегорит. Отдалённое представление относительно ее мук можно представить, если вообразить себя полностью парализованным, но в ясном сознании и с памятью о некогда работающем теле.
На этом моменте у меня начали предательски неметь конечности. А голос Пределова все грохотал, его голова будто отделилась от тела, и переместилась куда– то в область грозовых туч, и оттуда он вещал свою мрачную проповедь:
– Чувствуйте, да, молодой человек? Вам уже не повинуются ваши легкие, вы не можете не вдохнуть, не выдохнуть, ни моргнуть, ни встать, ни лечь, вы практически лишены возможностей выжить! Смерть от удушья, страшно?
– Но то, о чём я говорю, гораздо страшней, ведь ваше тело и вся реальность вокруг действует помимо вашей воли, вы лишь бессловесный, не влияющий ни на что наблюдатель, который смотрит и страдает за тем, что ему не принадлежит.
– Как смириться с подобным и сохранить рассудок? Мммммм?
– ММММММММ?
– ОЧНИТЕСЬ! Прокричал Пределов совсем уже громоподобно.
Фаааааааааааааааааааам!
Громкий звук сигнала грузовика вывел меня из зыбкого небытия. Я пришел в себя в придорожной канаве рядом с трассой, лишенный штанов, перепачканный в болотной тине.
В руке оказалась зажата куриная ножка, наполовину обглоданная. За пояс трусов заткнута пятитысячная купюра.
Подобравший меня водитель, всю дорогу молчал и избегал касаться меня руками.
Воспоминания о прошедших, будто мимо, выходных, всплывали и лопались, как пузырьки в стакане, не оставляя после себя особых тревог. Ну, нет у человека свободы. Ну, напоили и накормили меня три мужика какой– то дрянью. Ну, бросили в канаве. Или я сам убежал? Перед некоей вселенской несправедливостью, которая предопределяет, (или же не предопределяет?) каждый мой шаг, данные мелочные обиды как-то меркли.
Одна лишь мысль сверлила мой утомленный разум, никак не хотела оттуда уходить: почему всякий сюрреализм на этой богом забытой территории просто обязан содержать в себе гомосексуальный посыл?