БАП-подкаст #3 (пилот): Татьяна
Беларусская антивоенная подлодка«24-го февраля утром мы вышли на улицу во двор – и как-то все так молча, абсолютно молча, очень спокойно загружали машины, носили детские коляски. Все это молча, и это молчание было очень ужасающее».
Выпуск записан 2 апреля вместе с Татьяной – она была независимым наблюдателем на президентских выборах в Беларуси, укрывалась от политического преследования в Киеве, откуда также была вынуждена уехать после начала войны.
Говорим о том, как комиссии не пускали наблюдателей на участки и фальсифицировали результаты выборов, а также о вынужденной эмиграции из дома, о жизни в Киеве с ощущением скорой войны и об эвакуации в Польшу, занявшую пять суток.
В октябре 21-го года был мой второй выезд. В первый раз я выезжала в августе 20 года, потому что была независимым наблюдателем – выехала в Одессу, в декабре вернулась обратно.
Во второй раз уехала, потому что, помимо работы, занималась разными НКО историями, дошли до нас, я оказалась в ненужных списках – и нам всем сильно порекомендовали выехать.
А я как раз тогда болела ковидом первый день. И я думаю, что выехать я сейчас не выеду, ну мы затихарились не дома, поехали к родителям… Никогда так сильно не желала выздороветь, как тогда. Потом, собственно, выехали в Киев.
Я много читал про некоммерческие организации в Беларуси, помню, что закрыли почти все существовавшие, несколько сотен – от экологических объединений до детского хосписа в Гродно.
Но давай начнем вот с чего – расскажи, пожалуйста, что такое быть независимым наблюдателем на выборах в Беларуси.
Если ты изъявляешь желание быть независимым наблюдателем, по законодательству ты это можешь сделать одним способом – собрав 10, 15 или 20 подписей (уже не помню), со своего района, к которому ты прикреплен.
Для этого я пошла по своему подъезду, по соседнему подъезду, распечатала какой-то формуляр – имя, фамилия, прописка – куда нужно было свою подпись поставить. Почему это так важно? Как оказалось, прописанных людей не так много, многие снимают.
Я как-то свой подъезд не очень хорошо знала и думала, как я буду заводить вообще эту шарманку, этот разговор – у нас же люди не особо привыкли к какой-то политической активности. Если кто-то приходит «поставьте, пожалуйста, подпись», то скорее всего перед тобой закроют дверь и скажут «уходи, пожалуйста, я аполитичен, я ни в чем не участвую».
Собрала я эти подписи, пошла в участок свой избирательный. Было очень смешно, я как-то так внаглую зашла к ним, еще в коротких шортах такая какая-то вся, пришла и говорю: «Здравствуйте! Я хочу быть независимым наблюдателем!». Они такие: «Девушка, Вы подписи собрали?». Я говорю, я все сделала, вот, пожалуйста. Они давай каждую мою подпись проверять и такие, ну нет, вот здесь не подходит, потому что в фамилии ошибка. Я говорю, ага, а я знала, что вы так скажете, вот у меня есть еще две запасные.
В итоге меня зарегистрировали. На досрочном голосовании я была только на двух днях, потому что работала, и потом уже 9 августа основной день. Что такое наблюдатель? Ты сидишь, потому что какие-то добрые люди принесли тебе стул, на улице – не важно какая погода, внутрь тебя не пускают. Хотя это не по закону – закон, конечно, вообще отдельная история, я даже не знаю, как употреблять это в контексте беларусских выборов.
Сидишь где-то на улице и, единственное, что нам удавалось: вот есть окошко в школе на первом этаже и там у нас два участка. И нам надо было хотя бы посчитать явку, превышена или нет, нам надо было понимать, люди идут в одну дверь или во вторую. И мы нашли маленькую дырочку между афишами какими-то и начинали заглядывать вниз, чтобы смотреть, в какую дверь идет человек. Ну и вот так вот считали явку, собственно, вся явка была превышена в 3-4 раза на наших участках на досрочном голосовании. Там столько людей в принципе не было.
Была же еще история с белыми браслетами, мы отдельно считали их, потому что это косвенно показатель того, что люди за Светлану Тихановскую.
В сам день голосования нас, независимых наблюдателей, уже было больше, под десять человек. Поэтому нас не паковали, потому что на соседних участках их было проще взять. А нас было много, и мы были дружные. Мы там целый день сидели – еще какой-то дождь пошел, но всем было все равно, естественно. Мы считали белые браслеты, явку, и нашей задачей было досидеть до конца.
На нашем участке не вывесили результаты. Люди пришли с района, потому что был призыв приходить к своим участкам. Было много людей, мы до полуночи там стояли, ничего не происходило. Потом я заметила – тоже через какую-то дырочку-окошко, мы там исследовали, кажется, все, где можно подсматривать хоть что-то – что комиссия собирается идти через запасный выход.
У меня в такие моменты просыпается желание какого-то движа, наверное, стремно говорить, но организовывать толпу. Говорю, значит так, нужно, чтобы часть людей пошла к запасному выходу, чтобы они не убежали. И на самом деле мы не дали им уехать – к этим членам комиссии подъехал какой-то бусик их забирать, и они не смогли выйти, потому что там стояли люди и говорили «а куда вы, где наши результаты?».
В итоге потом приехал целый бус ОМОНа, их под конвоем вывели и только тогда они шлепнули эти результаты, которые были полностью сфальсифицированы, и они были без подписей. Вообще, еще на протяжении всей досрочки все было без подписей.
Как к нам относились? В туалет нас не пускали даже. 9-го мы внаглую начали идти вместе с людьми, потому что нас люди защищали. Самое интересное, что все эти члены комиссии выходили и так свысока на нас смотрели, мол, и что вы тут, что вы тут сели? Постоянное было пренебрежение. Но мы не вступали с ними ни в какие конфликты, это была рекомендация для нас всех от «Голоса», от «Честных людей», потому что существует очень много способов, как тебя спровоцировать и исключить из числа независимых наблюдателей и тогда, получается, ты нелегально там находишься.
Таня, а кто эти люди в комиссии, которые делали весь этот процесс, скажем так, государственным? Школьные учителя?
Там были учителя точно, потому что со мной были ребята, которые учились в этой школе. Какие-то девочки из БРСМ там были и, по-моему, на соседнем участке были из «Беларусьфильма» ребята.
По точным цифрам не помню, можно посмотреть на «Голосе», потому что все загружали туда и через пару месяцев опубликовали. По досрочке точно было превышение в 3-4 раза. Прям очень смешно было, они даже не попытались сделать это красиво.
Я запомнил протоколы, которые опубликовали в посольстве Беларуси в Москве. Там огромная была очередь, я пришел в 11 утра, а проголосовал в итоге в 7 вечера. Причем еще оставалось тысячи три человек, которым проголосовать не дали, работники посольства специально весь этот процесс замедляли.
Ну и тоже вся очередь была кто с флагами, кто с белыми лентами, мы там все пытались найти хоть кого-нибудь, кто за Лукашенко. А потом повесили цифры что-то вроде тысячи полторы за Тихановскую и тысячи две за Лукашенко. Понятно, что на всю Москву столько беларусов не нашлось бы, которые за него бы проголосовали.
Я еще вспомнила про вот эти белые ленточки, мы бабушке как-то не передали вовремя, и она такая говорит: «Я себе намотала бинт!». Пошла с бинтом. Еще смешно было, что у нас пару человек приходили на участок с гипсом на руке и мы не понимали, считать нам это за белую ленту или не считать. Статистическая погрешность.
Мы очень много шутили. Это в принципе и мой способ с этим всем бороться, а тогда все были на подъеме и думали, что мы победим и что-то будет. Столько шуток рождалось, я жалела, что твиттер забросила, с этими гипсами и всем остальным.
Таня, те, люди, которые работали с тобой наблюдателями, кто-то из них попал под дальнейший каток репрессий?
На самом деле я знаю только то, что было с ними через день. У нас были чатики в телеграме, мы созванивались, я знала, что у кого-то мужа забрали. Потом просто мы удалили все, у меня не осталось никакого контакта.
С одной девочкой потом пересеклись, она на работу устраивалась, я ее чуть ли не собеседовала. Мы такие «О, ты жива?», «И ты жива?», как-то так было. По другим не знаю, мы максимально потерялись. Там просто настолько все быстро удалилось – в одну ночь чистили все просто.
Давай поговорим об отъезде из Беларуси, и про первый, и про второй. Как все происходило, как принимались сами решения, что тебя окружало в этот момент?
В первый раз ужасно было, потому что решение принималось условно в час дня (тогда еще самолеты летали), и мы полетели на следующий день. Стресс был настолько большим из-за того, что я начала погружаться в это все ранее, еще как начали сажать Бабарико. Очень хорошо помню ощущение того, что у меня больше нет сил. Как будто бы нет сил вывозить это все.
Помню, мы еще как-то вино пытались пить, потому что заснуть было невозможно из-за всех видео и из-за всего, что ты лично видел. Помню я чего-то там насобирала, приехала в Одессу, открываю этот чемодан – а у меня там ни одной теплой вещи. Там какие-то очень странные вещи: я взяла почему-то – у меня теперь это артефакт, я его везде ставлю – такую огромную женскую щетку для тела, она у меня была на полчемодана. Я ей не пользуюсь даже! Ни разу ей не пользовалась, но она почему-то у меня там была.
Это все настолько про абсурд какой-то, что с тобой происходит, куда ты летишь, как ты летишь…
Еще помню у меня маникюр был бело-красно-белый. И тогда ты вообще понятия не имел, за что тебя могут где забрать – я в аэропорту надела перчатки медицинские. Ну, ковид же. Чтоб этот маникюр не был виден. Откуда я знаю, что мне за него предъявят, палец отрубят или еще что… Потому что то, что делали на Окрестина за маникюр, за татуировки – мы все прекрасно знаем, что там было.
Ко второму отъезду… С лета все время думала, что надо куда-то уезжать и как-то оно откладывалось. Ну, знаешь, это как ты думаешь про релокейт, когда тебя никто не гонит: начинаешь что-то взвешивать, вот тут такие плюсы, вот тут такие минусы, туда-сюда…
По итогу к октябрю за нас все решили, никаких плюсов и минусов не было, договорились по работе, что в Киеве будет самый хороший вариант.
Еще и ковид, у меня температура, надо что-то решать… Был стресс, конечно, потому что я понятия не имела, есть это время на выздоровление, нет этого времени… Опять-таки, выезжали наземной границей, надо было еще цель поездки купить, и со всеми этими странными документами поехали.
Но когда мы пересекли границу, я прям выдохнула. Я так выдохнула! Мiленька Украiна, Боже мiй! Дышать стало легче в физическом смысле.
Как в целом у тебя прошло это время в Киеве с октября по 24 февраля?
Хорошо. Сначала была адаптация, квартиру надо было найти, там же тоже всегда с риэлторами отдельная история, а я так этого не люблю… Я работала, плюс я приняла для себя решение очень важное – пойти учиться в Киеве. Этой учебой я себе закоммитилась на год, что я год буду здесь. Сказать, что я хотела остаться в Киеве навсегда, ну, наверное, нет. Потому что я всегда хочу вернуться в Беларусь и, если и в Украине, мы думали, может в какой другой город.
Киев прекрасен, но со своими нюансами, потому что когда ты работаешь удаленно, то во Львове дешевле жить, например. Ну, какие-то такие были экономические, инфраструктурные моменты. Особо не задумывались, но на год вот закоммитились как будто бы.
Я получила вид на жительство, сейчас скажу когда… 24-е был четверг, вот в пятницу до этого. Потрясающая история.
А так было замечательно. Единственное что, понятно, что Киев весной и летом – совсем другая история, а мы приехали в такой депрессивный период, но все равно прекрасно.
Так, я в Украине никогда не жил, родственников у меня там тоже нет, но все-таки бывал несколько раз в Киеве, Львове и Одессе, плюс у меня много знакомых украинцев, по этой причине разные тезисы от российской и беларусской государственной пропаганды я искренне считаю идиотскими, но признаю, что на значительную часть населения это работает. Наверное, в особенности, на тех людей, которые Украину видели только по телевизору.
Возможно, кто-то из тех, кто слушает или читает наш разговор, тоже никогда там не был, поэтому задам тот самый абсолютно идиотский вопрос. За все то время, что ты жила в Киеве и Одессе, столкнулась ли ты хоть раз с каким-то негативным отношением из-за того, что говоришь на русском языке?
Нет! Это вообще такой бред! Когда я слышу этот бред, у меня аж начинается нервный тик. Я говорю, вы там хотя бы были…
Я всегда… Вот я сейчас в Польше, я начала учить польский. В Украине я знала какие-то там ветлiвые истории, у меня как-то такое, что я должна здороваться, благодарить на языке страны. Мне ж не сложно это сделать, мне приятно это делать. Не говорю, что так у всех, у меня есть люди, которые исключительно на русском говорили – и все нормально.
Для меня это так дико, ну какое… Есть скорее всего, не знаю, какие-то люди, которые прям «Ааа, вы говорите на русском». Ну и что? Везде хватает людей со своими нюансами. В Беларуси тоже есть эта история, мол, с хера вы, беларусы, говорите на русском.
Короче, нет, не столкнулась.
Касательно того, чтобы здороваться и говорить спасибо на языке той страны, в которой ты живешь – я полностью разделяю этот принцип, действую абсолютно так же и думаю, это то немногое позитивное, что мы можем вынести из всей ситуации последних лет: беларусы станут настоящими космополитами, когда-то все вернутся, откроют кучу языковых школ...
Давай, наверное, к главному вопросу – где тебя встретило начало войны? Что за день для тебя был 24 февраля?
Мы на стреме сидели последние две недели. Не то чтобы перманентно тревожились, но когда вот эта повестка вся эскалировалась, все хуже и хуже, вот эти заявления, так такой сидишь и думаешь, блин, ну что ты… Я еще шутила, что это синдром беларуса, ты такой, типа, чем-то попахивает тут.
Я в коворкинге тогда работала и прислушивалась, о чем говорят. Знаешь, на курилке же обычно обсуждаются такие вот истории: либо JavaScript, либо война. И я так прислушиваюсь – а чего это люди про планы какие-то говорят, еще что-то, еще что-то? Я думаю, может, у меня реально какое-то тревожное расстройство, что-то паническое?
Естественно, я шутила много по этому поводу. Я созванивалась с кем-то периодически, у меня есть там карьерные консультации как такое хобби. И кто-то знакомый, условно клиенты: «Ну, когда созвонимся?» – «Если война не начнется, то на следующей неделе». И все такие, ха-ха, ха-ха. Как это было вот так.
23-го мы пошли в кафе итальянское, там была полная посадка, и мы как-то так смотрим, а вы не тревожитесь? И мы тоже едим эту пиццу, пьем это вино… А знаешь, в итальянских местах обычно все очень близко сидят, и я это ухо навострю и думаю, блин, о чем говорят? И кто-то: «Я записалась на маникюр», а я там иду туда-то. И я думаю, ладно, если украинцы не парятся, чего я буду париться?
Приехали домой, и там было обращение Зеленского – не надо быть психологом или еще кем-то, чтобы понять, что оно абсолютно не такое, как было раньше. На каком-то отчаянии, что ли. После этого мы такие, ага, понятненько. Давай соберем на всякий случай сумку. Я помню, что достала чемодан, что-то положила… Знаешь, до последнего не веришь, но что-то сделал.
А еще за неделю до этого все начали уезжать в Западную Украину – ну как все, мое окружение. А у нас были куплены билеты в Буковель, отпуск должен был быть как раз 26-го февраля. Думали, если что, то и поедем 26-го.
Ну а 24-го утром меня разбудили со словами «Война началась, вставай». Я говорю: «Что, шутка»?
У меня был психотеропевт, она меня постоянно долбит: «Что ты тогда чувствовала?». Я не помню. Ну что я чувствовала? Во-первых, я хочу спать, во-вторых, что за пиздец начался, в-третьих, что делать?
В стрессе я всегда мобилизуюсь и давай звонить-будить знакомым. У меня тут еще коллега была в командировке, на Крещатике. Привет, тут война началась, приезжай к нам.
Настолько твой рот не привык выговаривать эти слова вообще, и ты до конца в это не веришь, но поверили мы – мы возле Жулян жили недалеко – и там бахнуло что-то, до нас долетела эта волна, и мы такие, ага, понятненько.
Мы собрались, дождались, пока доедут до нас те, кого мы забирали. Знаешь, мы выходили на улицу вот, во двор и как-то все так молча, абсолютно молча, очень спокойно загружали машины, носили детские коляски. Все это молча, и это молчание было очень ужасающее.
Причем, я словила себя на мысли, что это те, кто проснулся. Были же и те, кто не проснулся – если бы меня не разбудили, я бы и спала. Уже эта шутка очень грустно звучит, но меня в принципе мало что может разбудить.
Выезжали часов девять из Киева, постоянно мониторили новости.
Как проходила и сколько времени заняла эвакуация? Как в принципе это выглядит?
Вся эвакуация у нас заняла пять суток. Не было никакого плана, куда ехать, решение принималось на основании того, где меньше пробка. Была идея ехать или в сторону Одессы, или в сторону Западной Украины, или где-то под Киевом переждать.
Мы еще успели сделать визы. Это такое решение было в начале февраля, уже вся эта эскалация пошла, и я говорю, давай-ка мы все-таки сделаем визы. Изначально не хотели, потому что гуманитарные визы… Говорят, есть с этим проблема по возвращении в РБ. Никогда не знаешь, с чем у тебя будут проблемы, когда вернешься. Думали, может, не надо, может, потом сделаем.
Чтобы ты понимал, эти визы у нас были с 1 марта. Забегая наперед, границу мы пересекли ровно в 23:00 28-го февраля.
То есть, решение принималось по пробкам, плюс мы еще на связи были с другим экипажем, там наши ребята ехали с ребенком маленьким. У этих ребят были знакомые, у которых под Киевом есть дом – в итоге сразу приняли решение, что переночуем, надо вообще сориентироваться как-то, плюс нужна еда, вода и бензин. Было непонятно, будет вообще бензин или нет. Ты ничего не мог контролировать абсолютно. И ни на что не мог влиять. Фактор принятия решения очень простой – что мне нужно сейчас, чтобы выжить еще какое-то количество времени.
Из Киева до этого дома мы добирались часов девять – в час проезжали чуть-чуть совсем. По дороге заехали в какой-то магазин – я так смотрела, мне хотелось запомнить все, что происходит. Если бы я была фотографом, я бы фотографировала, наверное, а так пыталась запомнить. Помню, магазин такой деревенский – «Продукты» или «Живинка», не знаю, как они называются. И там уже только за наличные, а наличных у нас почти не было, мы же не сняли ничего.
И я такая смотрю, что люди покупают. И какие-то мужики говорят, мол, девушка, что вы набираете эти сосиски? Купите пива. Скоро же военное этот положение, все запретят, как вывозить это все будете? Может, он был и прав. Все были поразительно спокойные. Я оглядывалась, все было очень спокойно. Скупали там салфетки какие-то, роллтоны, кофе, такие монотонно «нам вот это, вот это, вот это».
Я еще до 24-го говорила, на что это похоже, у Мележа есть книжка «Подых навальнiцы», помнишь? До 24-го он был только у меня, я вот в воздухе чувствовала, что что-то не так. А вот 24-го еще гроза как будто бы не наступила, но оно еще было, потому что еще никто ничего не знал, все молчали, и все вдыхали вот это вот… Не знаю, как это объяснить. Что-то произойдет, и оно уже происходило.
Доехали, получилось какие-то полуфабрикаты купить, приехали в этот дом, и там уже давай решать, что делать. Решили по очереди спать, особенно водители чтобы спали, еще у нас годовалый ребенок был… У нас была ночная варта, даже в машине было так, что есть водитель, есть связной, а я сидела на новостях, смотрела где какие взрывы, чтобы мы объезжали и не ехали на эти участки. Команда, в общем, экипажная была.
В самом доме, где ночевали, нашли, где несущие стены, плюс там стул отодвинули, чтобы было удобно, чуть что, какие-то такие действия проворачивали. Еду готовили в дорогу, кто-то спал, кто-то один всегда сидел читал новости – летит сюда что-то или не летит.
С утра решили, что мы едем на польскую границу. Ехали почти сутки и на самой границе почти трое суток простояли.
Насколько выматывающим оказался этот процесс стояния на одном месте? Что больше всего запомнилось?
Я знаешь, что еще хочу сказать? В тем того, насколько человек – приспособленческая история. Я просто такая леди, которая если три часа посидит в машине, начинается: то спина болит, то нога болит, то жопа болит. А там настолько организм как будто вырубился… Ноги чуть затекли – я там организовала маленькую зарядку с соседними машинами, мы там что-то поделали.
И время так быстро летело. Я там чуть-чуть почитала, чтобы как-то отвлечься… У нас была первая цель – как сделать так, чтобы не закончился бензин, а было холодно и надо было печку включать, чтобы не змерзнуть зусiм. Вторая, чтобы каждый из нас спал и садился по очереди за руль. За еду мы несильно переживали, потому что, ну не умрем мы без еды, вода у нас была.
Я очень много шутила, истории какие-то травили, потому что, а что ты можешь сделать? В какой-то момент понимаю, Господи, пять лет психотерапии насмарку.
Нам же заблокировали карты, у меня была украинская карта, заблокировали как беларусам. И вот с бензином была такая история – я нашла у кого доллары поменять, пока по очереди ходила – пока мы не заправились в полный бак, пока не поняли, что сможем дозаправиться, очень тревожились. Потому что стоишь ты тут и что тебе потом делать. Понятно, что с собой никаких канистр, ничего, в шестилитровки бензин наливали.
Тогда мы, конечно, выдохнули, но все равно, пока ты стоишь, каждый раз меняются постановления, и ты думаешь, ага, а если сейчас беларусов начнут не выпускать?
Плюс вот ты еще стоишь на беларусских номерах. Это был третий день войны, тогда у Зеленского было обращение к беларусам, и тогда очень сильная пошла история, что беларусы – тоже агрессоры.
Нас на каждом блокпосту тормозили, мы выходили, все наши вещи смотрели, блокноты, телефоны. И я понимаю их, они правильно делали, они все делали правильно. Вообще нет никаких претензий, просто тут такое ощущение, что ты стоишь и вообще ничего не можешь сделать. Ты же не будешь в таком стрессе рассказывать, что, ребята, я с вами, я жила тут, я беларус, но я нормальный беларус… Ну вот что ты будешь делать? Ты просто стоишь, ну, увы и ах, пиздец просто. Теперь ты как агрессор. Проезжающие машины, пару раз было такое, мол, проколите им шины. И я тоже это все понимаю.
В самой очереди когда там с людьми знакомилась, говорила, мы беларусы, ну у нас там было вот так… И мне украинец с машины впереди, лет 40-45 ему, говорит, я, вообще-то, подписан на Nexta, я все знаю. Можешь мне не рассказывать – он понимает, что я как оправдываюсь. Вы молодцы там, как-то вот так.
О, раз ты рассказала про этого парня, который подписан на Nexta, задам такой вопрос – я читал какие-то социологические исследования по Украине задолго до войны… Ну, как задолго, между августом 20-го года и концом февраля. Понятно, что все социсследования имеют свою долю погрешности, свою долю условности, но, тем не менее, тезис, который я часто в них встречал, заключался в том, что среди украинцев самым популярным иностранным политиком был и остается Лукашенко.
Скажи, пожалуйста, по твоему кругу общения в Украине, насколько этот тезис подтверждался или опровергался? Насколько в принципе людям была интересна беларусская повестка, насколько они понимали, что у нас там происходит, интересовались ли этим?
Я могу сказать, что когда мы после 2020 г. были в Одессе и выходили на митинги какие-то, нам очень много людей кричало, типа, вы больные на головы? Да батька ваш молодец, вам молиться на него надо. В основном, люди постарше.
У меня, наверное, не очень хорошая выборка, потому что я все равно среди беларусов общалась, я не работала в компаниях, где украинцы, но вот таксисты, которые любят общаться, в подъезде с кем там познакомишься – они не врубались, что мы хотим. Люди, которые постарше, они такие, ну так а за что, что вам, плохо, что ли? Они не понимали.
Когда я учиться пошла, там помоложе, они понимали, что происходит и такие, держитесь, мы с вами. Кто-то вообще был не в курсе, и они такие, что, серьезно, это вот так было? Так это все правда?
Даже у нас хозяйка квартиры, я с ней разговорилась как-то, как раз перед войной деньги заносили – ну она такая леди, ей главное там на дискотеку сходить, очень богемная леди – и я говорила, так мы же сбежали из Беларуси. Она такая, чего оттуда сбежали?
А тут, мол, мне недавно позвонила подруга и говорит, я там одну статью прочитала про Беларусь, а ты знаешь, что у них там было? Я прочитала… Таня, а что, серьезно? Но это же какой-то ужас! Такого не может быть!
А у меня, знаешь… Уже не было сил сидеть и прям объяснять, у меня уже какая-то материнская улыбка на лице. Я что-то ей аккуратно рассказала, поделилась, уже с грустью какой-то доброй.
Таксист меня как-то один вез, я вообще не очень люблю с ними разговаривать, но если они уже начинают, то ладно. У меня топографический кретинизм, я не в ту сторону встала, говорю, я тут недавно живу. Он: «А откуда?» – «Из Минска». – «Политическая, что ли?». Ну, говорю, не знаю, просто свободная. Как-то так ответила. И он что-то начал, да ты сейчас посмотришь, что тут в Украине. Я говорю, так езжайте в Беларусь. «А я знаю, у вас же там дома дают, да?» – «Да, агрогородки дают – прекрасно, езжайте. Давайте поменяемся». – «С удовольствием!» – «Высадите меня, пожалуйста». Он такой, да вы не обижайтесь, девушка, вы молодая еще, не понимаете.
Какой-то такой был контекст, поэтому я склонна верить, что эти исследования имеют место быть.
Имели место быть, так скажем.
Мде, многое поменялось, конечно.
Почему я задал такой вопрос, потому что у меня было много похожих диалогов в разных странах, и в какой-то момент я для себя сделал вывод, что за пределы Беларуси выходит дай бог процентов пять новостей. Нехта нехтой, но есть, допустим, та же «Весна», которая по большей части пишет по-беларусски, и это никто никуда не транслирует, есть «Наша Нiва», телеграм-каналы со списками задержанных и вот вне страны… Внутри страны не сказать, чтобы 100% людей интересовались и знали, а уж куда-то дальше…
Мне кажется, здесь еще есть корреляция, что чем дальше ты находишься от места событий, тем меньше тебе интересно, что там вообще происходит. И честно скажу, для себя я частично объясняю успехи российской пропаганды в том числе и этим. Потому что те примеры, которые ты рассказала про разговоры с таксистами – у меня аналогичные были разговоры и с таксистами в России, и с таксистами в Армении, которые никогда ни в Беларуси, ни в Украине не были и транслируют только то, что им говорят из телека.
Знаешь, наверное, не в тему, но я вот прочитала недавно, все пишут, что люди в России, которые верят пропаганде, они нигде не были. Но они и в России не были. Я думаю, реально, вряд ли у них было желание и возможность, съездить там на Камчатку, посмотреть, что это вообще. Что за патриотизм такой?
Я когда-то был на Дальнем Востоке и немного пообщался с разными людьми – понятно, это не выборка социологическая, но в целом было немало людей, владельцев квартир или попутчиков каких-то, которые ни разу в жизни не были в Москве. Или Петербурге. И это люди, которым по 30-40 лет. Какие-то страны вроде Беларуси, Украины – для них это вообще настолько темный лес.
Как в Польше? Расскажи, как приняли, как отношение местных? Как в целом города переживают такое количество новоприбывших людей с разными паспортами, с разными языками? Что происходит на улицах, как обстановка, в общем, что сейчас тебя окружает?
Я сейчас во Вроцлаве, проехали через Варшаву. Что касается как обстановки – поляки прям молодцы. Я в таком восторге. Чем ближе мы были к границе со стороны Украины, тем больше пропускали польские машины – они там супы привозили, гумпомощь привозили, для детей очень много, потому что было много женщин с детьми.
Я в самую глубь гумпомощи не попала, и слава Богу, потому что мы сразу знали куда ехать. Опять же, не будем кривить душой, одно дело, когда у тебя есть деньги куда-то переехать, другое дело, когда нет, кто условно ребенка под руку и какие-то вещи…
Много историй, которые я слышала – они ехали на пару дней. Вот сейчас мы переждем и вернемся, там наши мужья, отцы… Моя подруга беженцев с Украины селила. До них, наверное, только через неделю стало доходить, что это может быть надолго. Они даже не искали квартиру, ничего не делали. В этом плане очень грустно на это смотреть и переживать это.
На вокзалах, что Вроцлав, что Варшава – очень много волонтеров, везде украинские флаги, везде огромная поддержка.
По поводу другого паспорта, у меня все спрашивают, вот есть ли дискредитация беларусов? Я на себе ее не ощутила. Я слышала истории, что кому-то машину побили, потому что на беларусских номерах – я допускаю, что да, такое может быть. Со мной и моими друзьями такого не случалось.
Когда я слышу такие истории, спрашиваю, кто тебе сказал. Если слышу, мне сказал кто-то, и это его друг – давай факт-чекинг какой-то.
Очень-очень большая поддержка от Польши, причем по всем фронтам. Понятно, гумпомощь – это на поверхности, и мы привозили что-то… Очень много в разных документационных историях. Ужонд, например – это типа горисполком, административное здание – там был очень большой наплыв людей. Во-первых, работали все окошки, поставили рядом палатку, сделали образец заполнения документов с переводом на русский язык.
Таня, понятно, что сейчас глупо спрашивать про какие-то долгосрочные планы…
(смеется)
Да-да. Точно не хочу задавать какой-то вопрос из серии, как думаешь, когда ты сможешь вернуться в Беларусь, давай по-простому: Таня, что дальше?
Я не строю планы дальше, чем на неделю. Для меня это очень тяжело, я очень привыкла к какому-то целеполаганию, планированию, к долгосрочной перспективе. Я буквально что-то запланировала, потом посмеялась сама с себя, ага, давай расскажи про свои планы, даже не Богу, а кому-то другому.
Я какая-то немножко пессимистичная. Я не верю, что это сейчас закончится, я не верю, что это закончится и все станет хорошо, как-то раз – и заебись. Начали дальше жить свою жизнь.
Не хочу кидаться какими-то геополитическими заявлениями, что пойдет эскалация на Польшу или куда-то еще. Но то, что дальше что-то будет происходить, что будет влиять непосредственно на меня, мою семью, мое окружение, на мою страну, на соседние страны… Я не хочу в это верить, но «по ашчушчэнiям» – не то, что это только начало, а какой-то перерывчик сейчас может быть, а потом уже снова.
Мне сейчас говорят, если что, то куда дальше? Я все. Понятно, что это я сейчас так говорю, но а куда ты можешь убежать? Я шучу, что Новая Зеландия далеко от Путина. Ну, выучусь на медсестру, пойду на фронт. Ну а что делать? Не повеситься же там, я не знаю. Как-то так.