Атлант расправил плечи

– Все вокруг, – заявил Ли Гансекер. – Все люди в сердце своем – гады, и притворяться, что это не так, бесполезно. Справедливость? Ха! Посмотрите на это! – широким жестом он обвел помещение. – Такого человека, как я, загнали сюда!

За окном полуденный свет превращался в подобие серых сумерек, повисших над выцветшими крышами и обнаженными деревьями предместья – какого-то странного, не вполне городского, но и деревней его тоже нельзя было назвать. Сумрак и сырость, казалось, впитались в сами стены кухни. Стопка оставшейся от завтрака посуды громоздилась в раковине; на плите, в кастрюле, булькал отвар, пар над ним отдавал сальным запашком дешевого мяса; запыленная пишущая машинка стояла на столе посреди кучи бумаг.

– Моторостроительная компания
«Двадцатый век»
, – проговорил Ли Гансекер, – была одной из самых блистательных в истории американской промышленности. Я был президентом. Завод принадлежал мне. Но мне не предоставили шанса.
– Но ведь вы не были президентом
«Двадцатого века»,
так ведь? Насколько мне известно, ваша корпорация называлась «
Объединенные услуги»
?

– Да-да, но это одно и то же. Мы приобрели их завод. Мы намеревались работать не хуже, чем они сами. Даже лучше. Мы имели довольно солидный вес. Потом, кто такой Джед Старнс? Да никто, простой механик из захолустья. Знаете, с чего он начинал? Вообще вылез невесть откуда. А мое семейство некогда принадлежало к Нью-йоркским четырем сотням. Мой дед был членом Национального законодательного собрания. И не моя вина, что отец не мог купить мне машину, когда отсылал учиться. У всех остальных парней были автомобили. Моя семья ничем не хуже. Когда я учился в колледже… – Он вдруг умолк. – Так из какой вы газеты?

Дагни назвала ему свое имя, удивилась, но обрадовалась, что Гансекер не узнал ее, и предпочла не просвещать его.
– Я не говорила вам, что работаю в газете, – ответила она, – мне нужна информация об этом моторостроительном заводе для моих личных целей, а не для публикации.
– Ох.
На лице Гансекера проступило разочарование. И он продолжил угрюмым тоном, словно она нанесла ему личное оскорбление:
– А я подумал, что вы пришли взять у меня интервью, ведь я пишу автобиографию.

Он показал на разложенные на столе бумаги.
– И я хочу рассказать многое. Я намереваюсь… Ох, черт! – вдруг рявкнул он, вспомнив о чем-то.
Гансекер бросился к плите, снял крышку кастрюли и принялся с явным отвращением рассеянно помешивать варево. Потом он бросил мокрую ложку на плиту, капнув жиром на газовую горелку, и вернулся к столу.

– Да, я намереваюсь написать свою автобиографию, если мне предоставят таковую возможность, – проговорил он. – Разве можно сконцентрироваться на серьезной работе, когда приходится заниматься всякой ерундой? – он кивнул в сторону плиты. – Как же, друзья называется! Эти люди считают, что раз уж они позаботились обо мне, то могут эксплуатировать, как китайского кули! Просто потому, что мне некуда идти. У них-то все в порядке, у моих добрых старых друзей. Он и пальцем не пошевелит по дому, только весь день сидит в своем дрянном магазинчике канцтоваров – разве можно сравнить его работу по важности с той книгой, которую я пишу? A она ходит по магазинам за покупками и просит меня последить за ее паршивым варевом. Ей прекрасно известно, что писатель нуждается в покое и возможности сосредоточиться, но разве это ее волнует? Знаете, что она сделала сегодня? – доверительно наклонившись к Дагни над столом, он показал на оставленные в раковине тарелки. – Она отправилась на рынок, не притронувшись к посуде. Она сказала, что вымоет все потом. Я знаю, чего она добивается – ей надо, чтобы тарелки вымыл я. Ну, я ее одурачу. Я оставлю их так, как есть.

– Не позволите ли мне задать вам несколько вопросов относительно моторостроительного завода?

– Только не считайте, что этот завод был единственным событием в моей жизни. Прежде мне случалось занимать много важных постов. В разные времена у меня были важные связи с предприятиями, производившими хирургическое оборудование, картонные коробки, мужские шляпы и пылесосы. Конечно, такого рода товары не позволяли мне развернуться. Но моторостроительный завод… он стал моим большим шансом. Именно этого я и ждал.
– А как вышло, что вы купили его?

– Он просто дожидался меня. Этот завод был моей воплотившейся в жизнь мечтой. Его закрыли в результате банкротства. Наследники Джеда Старнса живенько выпустили дело из рук. Не знаю точно, что там было, однако на заводе творилось какое-то жульничество, и компания разорилась. Железнодорожники закрыли свою ветку. Завод не был никому нужен, никто не проявлял желания приобрести его. Однако он существовал, этот прекрасный завод со всем его оборудованием и станками, со всем, на чем Джед Старнс заработал свои миллионы. Именно о такой ситуации я и мечтал, такая возможность была специально для меня. Поэтому я собрал своих друзей, мы организовали корпорацию

«Объединенные услуги»

и наскребли некоторую сумму. Но нам все равно не хватало этих денег, нам нужен был кредит, чтобы выкупить завод и начать производство. Дело выглядело абсолютно надежным, мы были молоды, нам предстояли великие достижения, нас переполняли энергия и надежды на будущее. И как вы думаете, хоть кто-нибудь оказал нам поддержку? Никто. Ни один из этих жадных завистливых стервятников, окопавшихся в своих привилегиях! Как могли мы преуспеть в жизни, если никто не отдавал нам завод? Мы не могли конкурировать с сопляками, которым по наследству достаются целые фабричные сети, так ведь? А разве не всем нам назначена единая судьба? И не надо мне ничего говорить о справедливости! Я трудился, как вол, пытаясь найти человека, готового одолжить нам деньги. Но этот сукин сын Мидас Маллиган выжал меня досуха.

Дагни насторожилась:
– Мидас Маллиган?
– Ага… банкир, похожий на водителя грузовика и поступавший точно так же!
– Вы знали Мидаса Маллигана?
– Знал? Да я – единственный человек, сумевший одолеть его, только это не принесло мне никакой пользы!

Иногда, с трудно объяснимым тяжелым чувством, она позволяла себе удивиться исчезновению Мидаса Маллигана, как дивилась рассказам о плавающих по морю брошенных кораблях или невесть откуда взявшимся вспышкам, озаряющим небо. Она вовсе не считала, что ей необходимо владеть ключами к таким загадкам, если не считать того, что подобные тайны вообще не имели никакого права оставаться тайнами: они 
должны
были иметь свои причины, однако ни одна из известных причин не могла послужить их разгадкой.

Мидас Маллиган некогда был одним из самых богатых, а следовательно, чаще всего осуждаемых людей в стране. Он ни разу не потерял ни одного из своих вложений; все, к чему прикасался Маллиган, превращалось в золото. «Это потому, что я знаю, к чему прикасаться», – говорил он. Схему его капиталовложений никто не мог уразуметь: он отказывался от считавшихся совершенно безопасными сделок и вкладывал колоссальные суммы в предприятия, за которые не взялся бы ни один банкир. Многие годы он выступал в качестве спускового крючка, посылавшего совершенно неожиданные и весьма эффектные пули промышленного успеха во все концы страны. Это он вложил средства в «

Риарден Стил»
в самом начале существования компании, дав тем самым Риардену возможность приобрести заброшенный сталелитейный завод в Пенсильвании. Когда кто-то из экономистов назвал его дерзким и самоуверенным игроком, Маллиган ответил ему: «Вам никогда не стать богатым по одной простой причине – вы считаете то, чем я занимаюсь, игрой».

По слухам, в общении с Мидасом Маллиганом требовалось соблюдать одно неписаное правило: если претендент на ссуду упоминал личную необходимость или вообще какие-либо личные причины, разговор на этом заканчивался, и новой возможности встретиться с мистером Маллиганом проситель уже не получал.

– А что, вполне, – ответил Мидас Маллиган, когда его спросили, может ли он представить себе человека более порочного, чем тот, чье сердце закрыто для жалости. – Лицо, использующее чью-то жалость к себе в качестве оружия.

Всю свою долгую карьеру он игнорировал любые нападки на него, кроме одного случая. По-настоящему его звали Майкл, но, когда какой-то толковый журналист-гуманитарий назвал его Мидасом, прозвище это прилипло к нему, Маллиган отправился в суд и потребовал, чтобы имя его в законном порядке заменили на Мидас. Просьбу удовлетворили.
В глазах современников он был человеком, совершившим один из смертных грехов: он гордился своим богатством.

Все, что касалось Мидаса Маллигана, Дагни знала только понаслышке… ей ни разу не довелось встретиться с ним.
Мидас Маллиган исчез семь лет назад. Однажды утром он оставил свой дом, и с тех пор никто ничего о нем не слышал. На следующий день после его исчезновения вкладчики «
Банка Маллигана»

в Чикаго получили уведомления с просьбой забрать свои вклады в связи с закрытием банка. Дальнейшее расследование показало, что Маллиган все спланировал заранее и в малейших деталях; его работники просто выполнили оставленные им инструкции. Страна еще не видела столь аккуратного «банкротства». Все вкладчики получили свои деньги в целости и сохранности вплоть до малейшей доли полагавшихся им процентов. Все фонды банка были по отдельности распроданы различным финансовым организациям. Когда подвели баланс, оказалось, что он сошелся до последнего пенни; остатков не было, и «

Банк Маллиган»
прекратил свое существование.

Разгадки поступка Маллигана, сведений о его личной судьбе и участи многомиллионного состояния найдено не было. Человек и деньги исчезли, как если бы их вовсе никогда не существовало. Никто не получал предупреждения о его решении, цепочку событий, способных послужить причиной, также выстроить не удалось. Если он намеревался отойти от дела – недоумевали люди, – то мог бы и продать его с огромной выгодой для себя, а не уничтожать. Ответа не мог найти никто. У Маллигана не было ни семьи, ни друзей. Слуги его ничего не знали: в то утро он, как обычно, ушел из дома и не вернулся назад; ничего более известно не было.

Много лет Дагни видела нечто тревожное и немыслимое в исчезновении Маллигана: ну, словно бы за одну ночь исчез один из нью-йоркских небоскребов, оставив от себя только пустырь на углу двух улиц. Человек, подобный Маллигану, с тем состоянием, которое он забрал с собой, просто
не мог

исчезнуть без следа; небоскреб не способен затеряться, он всегда будет возвышаться над тем лесом или равниной, что избрал своим укрытием; даже если его разрушить, останется груда обломков, причем весьма приметная. Но Маллиган
исчез
, и за прошедшие с того дня семь лет среди массы слухов, догадок, теорий, сказок для воскресных приложений к журналам, в показаниях свидетелей, якобы видевших его в самых различных уголках Земли, не было найдено и намека на правдоподобное объяснение.

Среди вариантов подобных россказней числился один настолько нелепый, что Дагни даже чуть было в него не поверила, хотя все известное о характере Маллигана никак не стыковалось с подобной историей. Рассказывали, что в то весеннее утро, когда он исчез, последней его видела старуха-цветочница, стоявшая со своим товаром на перекрестке возле «
Банка Маллигана»

. Она утверждала, что он остановился и купил букет первых в том году подснежников. Более счастливого лица ей не приводилось видеть; он казался юношей, ступающим на только что открывшийся перед ним огромный и необъятный жизненный простор; отметины боли и тягот, отпечатки прошедших лет, были начисто смыты с его лица, оставались только радость, юный пыл и покой. Букет он взял, как бы повинуясь внезапному порыву, при этом подмигнув старухе, словно разделяя с ней общую шутку. Он сказал ей:

– А вы знаете, как я всегда любил вот это… любил жизнь?
Она посмотрела на него с недоумением, и он пошел прочь, перебрасывая букет, словно мячик, из руки в руку – широкоплечий, стройный в своем солидном, дорогом пальто бизнесмена, а потом исчез среди прямоугольных, гладких утесов административных зданий, в окнах которых отражалось весеннее солнце…

– Мидас Маллиган был порочным сукиным сыном, на сердце которого навсегда оттиснут знак доллара, – вещал Ли Гансекер из облака едких испарений бульона. – Все мое будущее зависело от жалких пятисот тысяч долларов, что для него было просто мелочью, но, когда я попросил у него ссуду, он отказал мне по той причине, что я не могу предоставить ему гарантий. А откуда у меня могли взяться эти гарантии, если никто и никогда не давал мне шанса в крупном деле? Почему он давал деньги в долг кому угодно, но только не мне? Явная дискриминация. Он не пощадил даже мои чувства: сказал, что перечень моих прошлых неудач не позволяет доверить мне даже тележку разносчика овощей, не говоря уже о моторостроительном заводе. Каких еще неудач? В чем я виноват, если невежественные торговцы овощами отказались покупать у меня бумажные коробки? Кто дал ему право судить о моих способностях? Почему мои планы на будущее должны были зависеть от прихоти эгоистичного монополиста? Я не намеревался покорно сносить это. Я не мог забыть такое издевательство. Я подал на него в суд.

– Что-что?

– O да, – с гордостью проговорил Гансекер. – Я подал на него в суд. Не сомневаюсь, что в ваших косных восточных штатах такое может показаться странным, однако в штате Иллинойс существовал весьма гуманный и прогрессивный закон, на который я мог опереться. Должен признать, это было первое дело подобного рода, однако мне попался очень смышленый и либеральный адвокат, усмотревший для нас такую возможность. Закон касался «крайней экономической необходимости» и запрещал дискриминировать людей по любым причинам, если речь идет о средствах к существованию. Его использовали для защиты интересов поденщиков и так далее, но ведь он относился и ко мне с моими партнерами, так ведь? Ну вот, мы отправились в суд, рассказали там о своих прошлых неудачах, я процитировал слова Маллигана о том, что он не доверил бы мне и тележку разносчика овощей, и мы доказали, что у всех членов корпорации «

Объединенные услуги»

не было престижа, кредита, способа добыть средства к существованию, поэтому приобретение моторостроительного завода было нашим единственным шансом заработать себе на жизнь, и потому Мидас Маллиган не имел права дискриминировать нас, а посему мы считаем себя вправе требовать от него займа в соответствии с законом. O, наша правота была очевидной, однако на рассмотрении иска председательствовал судья Наррангасетт, один из тех старомодных монахов от судейской скамьи, действующих из чисто математических соображений и никогда не считающихся с чисто человеческой стороной дела. Весь процесс он просидел как мраморное изваяние, как одна из тех статуй с завязанными глазами. И в итоге приказал присяжным вынести приговор в пользу Мидаса Маллигана, добавив несколько весьма нелестных слов обо мне и моих партнерах. Но мы подали апелляцию в суд следующей инстанции, и он изменил приговор, приказав Маллигану выдать нам ссуду на наших условиях. Ему дали три месяца на исполнение постановления, однако прежде, чем срок этот истек, произошло то, чего никто не мог предвидеть, и он бесследно исчез вместе со своими деньгами. От его банка не осталось даже пенни, который можно было пустить на оплату наших законных претензий. Мы израсходовали уйму денег на детективов, пытаясь разыскать беглеца, – кто поступил бы на нашем месте иначе? – однако нам пришлось сдаться.

Нет, думала Дагни, нет, если не считать тошнотворного привкуса, дело это ничуть не хуже тех многочисленных гадостей, которые Мидасу Маллигану приходилось терпеть из года в год. Он понес многочисленные потери по аналогичным приговорам, безумные правила и эдикты обошлись ему в крупные суммы; он выносил удары, сражался и только усерднее работал; едва ли это случай мог надломить его.

– А что случилось с судьей Наррангасеттом? – невольно спросила Дагни: какое-то подсознательное чутье заставило ее задать этот вопрос. С судьей Наррангасеттом она не была знакома, однако запомнила его имя, как тесно связанное с самыми разными делами по всей стране. Она вдруг поняла, что уже очень давно не слышала о нем.
– O, он ушел в отставку, – проговорил Ли Гансекер.
– В самом деле? – едва не ахнула она.
– Угу.
– А когда?
– Примерно через шесть месяцев после нашего процесса.

– А чем он занимался потом?
– Не знаю. С тех пор о нем ничего не было слышно.
Гансекер удивился тому, что по лицу гостьи вдруг скользнул легкий испуг. Страх, кольнувший Дагни, был чисто интуитивным, причин его она и сама объяснить не могла.
– Пожалуйста, расскажите мне об этом моторостроительном заводе, – заставила она себя продолжить.
– Ну, Юджин Лоусон из 
Национального общественного банка

в Мэдисоне, наконец, предоставил нам кредит на покупку завода, но он оказался грязным скрягой, у него не было достаточно средств, чтобы помогать нам в работе, не смог он помочь нам и когда мы разорились. Но мы в этом не виноваты. С самого начала все шло не так. Разве может работать завод, не имея собственной железной дороги? Разве не положено нам было иметь железную дорогу? Я попытался уговорить их снова открыть эту ветку, однако проклятые людишки из «
Таггерт Транс

…» – Гансекер осекся. – Кстати, вы, часом, не из тех Таггертов будете?
– Я являюсь вице-президентом и руководителем производственного отдела компании «
Таггерт Трансконтинентал»
.
Какое-то мгновение он смотрел на нее в полном оцепенении; в мутных глазах его боролись страх, подобострастие и ненависть. Итогом борьбы стало недовольное ворчание.

– Я не нуждаюсь в вас, в важных персонах! Не думайте, что я испугаюсь вас. И не ждите, что я стану вымаливать работу. Я ни у кого не прошу милости. Ага, поди, не привыкли к тому, что люди говорят с вами подобным образом?!
– Мистер Гансекер, я буду весьма благодарна вам, если вы предоставите мне необходимую информацию о заводе.

– Что-то вы поздновато им заинтересовались. Что же произошло? Совесть замучила? Вы позволили Джеду Старнсу до безобразия разбогатеть, но не пожелали подать нам и пальца. Завод-то остался тем же самым. Мы делали только то, что делал он. Мы начали с производства того самого двигателя, на котором он столько лет зарабатывал самые большие деньги. A потом какой-то выскочка, о котором никто и никогда не слыхал, открыл в Колорадо грошовый заводик, «
Нильсен Моторс»

называется, и стал выпускать новый двигатель того же класса, что и модель Старнса, только в половину цены! И что нам оставалось делать, а? Хорошо было Джеду Старнсу, ему не мешал такой смертельно опасный конкурент, но нам-то что оставалось делать? Как мы могли бороться с этим Нильсеном, если никто не дал нам двигатель, способный конкурировать с его мотором?
– Вы располагали исследовательской лабораторией Старнса?
– Да-да, конечно. Все оставалось на месте.
– И персонал тоже?

– Ну, некоторые из его людей. Многие уволились сразу, как только завод закрылся.
– А его инженеры?
– Они все ушли.
– Вы нанимали собственных?

– Да-да, некоторых… но позвольте заметить – у меня не было достаточно денег, чтобы тратить их на такие вещи, как всякие там лаборатории, моих средств не хватало даже для малейшей передышки в работе. Я не мог оплатить счета за элементарную модернизацию и ремонт помещений – завод самым позорным образом состарился… с общечеловеческой точки зрения. Кабинеты руководящего персонала были просто оштукатурены, около них располагалась крохотная ванная комната с умывальником. Любой современный психолог скажет вам, что в таких угнетающих условиях ничего хорошего не добьешься. Я просто должен был перекрасить стены своего кабинета в более радостные цвета, поставить современную душевую с кабинкой. Потом я потратил много денег на новый кафетерий, игровой зал для рабочих и на комнату отдыха. Надо же было поддерживать дух, так ведь? Любая просвещенная личность понимает, что духовное состояние человека определяется его непосредственным материальным окружением, а разум его формируют средства производства. Но люди не стали ждать, пока законы экономического детерминизма сработают в нашу пользу. Что ж, у нас никогда прежде не было своего моторостроительного завода. Вот нам и пришлось позволить средствам производства формировать наш разум. Но недолго. Никто не дал нам времени.

– Не можете ли вы рассказать мне о работе своего исследовательского персонала?
– O, у меня было несколько весьма многообещающих молодых людей, надежных, имеющих дипломы самых лучших университетов. Но ничего хорошего из этого не вышло. Не знаю, чем они там занимались. Наверно, просто сидели, проедая свое жалованье.
– А кто руководил лабораторией?
– Черт, разве я могу теперь это вспомнить?
– А вы не помните имен ваших инженеров-исследователей?

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь