Артистизма роскошно красотке не занимать

💣 👉🏻👉🏻👉🏻 ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻

Артистизма роскошно красотке не занимать
Коварный гетман – «Мазепа» Опера «Мазепа» долго оставалась за пределами моего внимания. Ни рассказанная в ней история меня особенно не привлекала, ни незнакомая музыка не вызывала интереса. Хотя пушкинские строки «Богат и славен Кочубей, его луга необозримы, там табуны его коней пасутся вольны, нехранимы» цитировала часто. Но не в связи с оперой. А на оперу попала почти случайно. Ко мне в конце прошлого декабря на несколько дней нагрянул мой голландский друг (в традиционном понимании этого слова), и надо было придумать какую-то русскую культурную программу. Для театра у нас был всего один вечер, и самой русской оперой в этот день оказался «Мазепа» на сцене Мариинского театра. На него и взяла билеты. Поскольку друг приезжает пообщаться, поговорить о себе, о жизни и о политике, то накануне спектакля мы обсуждали Украину, я рассказывала о своей поездке в Крым прошедшим летом, словом, «Мазепа» ложился на тщательно взрыхленную почву. Ведь в опере местом действия является Малороссия-Украина, такая же, как и сейчас, мятущаяся, как буриданов осел, никак не могущая выбрать правильную кучу сена, поэтому шарахающаяся между принявшей ее в подданство на свою голову в середине XVII века Россией и Европой в лице Швеции и Речи Посполитой… Идея незалежности-независимости там тоже витает в воздухе. Я шла на оперу, скорее, с образовательным интересом, чем в надежде получить большое удовольствие. Хотя благодаря таким русским культпоходам с иностранными друзьями я увидела, услышала и прочувствовала очень много хорошего. Ведь нередко без такой оказии на «свои», отечественные культурные богатства времени не хватает. Поэтому я и не ждала, что опера мне особенно понравится. Но понравилась, и еще как! Поставленная с сохранением духа эпохи еще в 1950 году Ильей Шлепяновым и возобновленная в 2009 году Юрием Лаптевым, с воссозданием примет времени и в костюмах, и в декорациях, опера поражала музыкальной и исторической мощью, потрясала величественными хорами, которые вызывали душевный трепет, типичными украинскими картинами с гопаком и «гАрными дИвчинами», впечатляющими тожественными шествиями и народными сценами. Украинский колорит и в музыке, и в ариях, и в костюмах делал происходящее на сцене особенно интересным. От слов монолога Мазепы «Тиха украинская ночь» почему-то веяло чем-то родным. А выход на сцену главного героя со своей дружиной запорожцев под «желто-блакитным» стягом и с хоругвями был настолько великолепен, что показался пугающе реалистичным. Как и трагические сцены казни Кочубея, отца Марии, убийства любящего ее Андрея, сумасшествия покинутой всеми Марии. Самой печальной мне показалась именно финальная сцена, где не узнающая никого Мария баюкает, как ребенка, умирающего Андрея. Такая отчаянно безнадежная развязка всей истории… И только полная энергии симфоническая картина «Полтавская битва» заставляла чувствовать гордость за доблесть наших предков и оживать в воображении известные со школы страницы истории. Вообще, по завершении оперы у меня возникло ощущение легкого недоумения, словно я прочитала сочинение на тему «История моей страны через историю моей семьи», которое моя дочь писала с моей помощью в начале 1990-х годов в рамках воспитательного проекта училища, в котором она училась. Конфликт двух политических противников, важных государственных назначенцев русского царя Петра Первого – гетмана Мазепы, украинского шляхтича, тяготевшего к Польской короне и тайно ей служившего в надежде на создание независимой Украины, и царского наместника Кочубея, происходившего из крымско-татарского рода и преданного Российскому государству – выглядит, скорее, противостоянием двух самолюбий, даже двух гордынь, чем продуманными действиями государственных мужей. Сначала один знатный человек, большой начальник Кочубей отказал посватавшемуся к его любимой дочери уважаемому крупному военачальнику, гетману Мазепе, фактически другу семьи, считая, что он слишком стар для нее. По либретто, ему и в самом деле 70 лет, хотя во многих описаниях оперы его называют «стареющим» гетманом. Но в довершение проблемы – он еще и крёстный отец Марии, на которой собирается жениться. И здесь, думается, находится главная загвоздка. Церковь рассматривала крестных дочерей такими же родственниками крестных отцов, как и обычных дочерей. Из этого следовало, что, по закону, они не могут вступать в брак, поскольку инцест религия запрещает. Сегодня нам это кажется странным, ведь генетически крестники и крестные – не родственники, но закон есть закон. Хотя и преклонный возраст в Российской империи мог быть препятствием для брака, если в нем заведомо не появятся дети. Но сама Мария, которой по разным источникам было либо 16, либо 18 лет, по либретто, без оглядки влюбилась в бравого гетмана, хотя тоже понимала греховность своих чувств. Конечно, в XVIII веке дети, по закону, были обязаны слушаться родителей, и не могли распоряжаться своей судьбой без их согласия, но страсти и тогда лишали молодых людей страха и приводили к отчаянным поступкам. Чего же еще можно было ждать при сложившемся раскладе от юной импульсивной влюбленной девушки, если родители, как раньше говорили, «отказали милому от дома» и рассорились с гетманом Мазепой в дым? Конечно, она сбежала с любимым. Это было в традиции времени. И все завершилось бы прекрасно, если бы и жених оказался таким же юнцом. После венчания молодые обычно возвращались к родителям, кидались в ноги, ожидая прощения и благословения. Как правило, любящие родители на радостях так и делали. Но тут была иная ситуация. Мазепа-то мальчиком не был, и как бы он ни был влюблен, последствия-то он прекрасно понимал, мириться с семьей невесты он не собирался, да, как выяснилось, и жениться тоже. Поэтому знатная и богатая семья Кочубеев сочла себя оскорбленной, но не придумала ничего лучшего, чем облечь свою месть в форму доноса на гетмана, чтобы сжить его со свету, показав его истинное лицо предателя русскому царю Петру Первому. Получается, если бы не личный конфликт, Кочубей закрывал бы глаза на предательство Мазепы, на его сепаратистские устремления? Причем, главной движущей силой заговора стала мать Марии, она всех заразила идеей мести, но не просчитала последствий. Как и сейчас, жалоба обернулась против жалобщика, Мазепа узнал о ней, оговорил Кочубея перед царем, потом посадил отца любимой женщины в темницу, пытал его и, в итоге, казнил. Ничего не скажешь, высокие отношения! И все это за спиной Марии, которая не предвидела такой поворот событий. И спохватилась, когда уже стало слишком поздно. В конце концов, в этой истории наказанной оказывается как раз Мария. Все мужчины-то благополучно умерли (как говорится, могила – лучшее убежище от врагов) или сбежали (как Мазепа), а она осталась одна в разоренной усадьбе в воюющей стране без опоры, без защиты, без помощи, да еще и с ума сошла. Но я не могу отделаться от мысли, что ничего подобного не случилось бы, не взыграй гордыня в душе матери Марии, и не подогрей она жажду мести в своем муже. Ведь дочку не похитили, она сама ушла, по любви выбрала Мазепу. И у отца Мария была любимицей, он так ею гордился. Ну, что бы не пожалеть, не простить непутевую, по тогдашним меркам, дочку? Ведь успешная месть Мазепе принесла бы безутешное горе любимому ребенку. Махни Кочубей рукой на возраст Мазепы, согласись на брак дочери, глядишь, и все были бы счастливы. Но для этого надо было первым сделать шаг к примирению, а не разжигать вражду, переступить через самолюбие, через гордыню, так сказать, поступиться принципами. Хотя принципы скорее выглядят политической конъюнктурой в свете неприятия предательства Мазепы только после личной обиды. Мне думается, что главная идея оперы, в современном понимании, как раз и состоит в выборе приоритета ценностей, в показе непомерной платы за гордыню и неуемные амбиции при реализации авантюрных планов, в опасности превращения личной мести в политическую борьбу. И лишь потом в опере речь идет о любви, преданности и предательстве любимого человека. Если Мария, не задумываясь о последствиях, безоглядно следует за Мазепой, подчиняясь могучей страсти, то гетман в погоне за властью и троном самостийной Украины без колебаний предает и страну, и царя, и свою преданную Марию. Спасая собственную жизнь, он легко бросает свою возлюбленную в совершенно беспомощном состоянии. Впрочем, какие могут быть претензии, ведь он не давал брачный обет быть вместе «в болезни и в здравии, в горе и в радости»… Я вышла со спектакля с ощущением, что лучше бы Украине отказали еще в XVII веке, когда она попросилась в Российское подданство. Ведь не с первого же раза согласились ее принять, потому что видели, между гетманами согласья нет, мечутся от страны к стране, ища покровительства, а исподволь готовят всем «козу», рады всех предать и стать «сами с усами»… Может, если бы тогда они «перебесились», сегодня было бы легче жить? Почему-то я не могу отделаться от мысли, что многое и в истории этого периода, и в сюжете оперы замешано на неразрешимом столкновении национальных самолюбий украинцев, поляков «и прочих всяких шведов», которое, в конце концов, привело Украину к решению настоятельно проситься под защиту Российского государства. Одно время меня очень занимал вопрос о проявлении этнических начал в характере человека. А все потому, что во мне, как во многих русских, намешана куча разных «кровей». Я любила говорить в детстве, что я – квартеронка, имея в виду, конечно не испанские и индейские свои корни, а русские, белорусские, польские и татарские. Переехав в 1963 году из Ленинграда в Гродно, расположенный на территории бывшей Западной Белоруссии, возвращенной в состав СССР лишь в 940 году, я, третьеклассница, пришла к выводу, что, по совокупности «кровей», я – западная белоруска, о чем и сообщила учительнице, заполнявшей в журнале сведения об учениках, в ответ на ее вопрос о национальности. Политическая подоплека этого утверждения мне была непонятна, в отличие от учительницы. Она мудро посоветовала узнать ответ у мамы. Мама же засмеялась и к моему недоумению сказала: «Русская». Ну, какая же русская, если в равных долях намешано столько всего? Быть русской мне нравилось, но довольно долго это казалось слишком просто. Я знала, что от мало знакомого мне татарского дедушки (выходца из купеческого рода Хусаиновых) мне досталась вспыльчивость и неуемная активность, от польской бабушки (урожденной Чарнецкой, как я недавно поняла, это очень известный польский шляхетский род) – упрямство и нежелание признавать своей чужую вину вопреки справедливости, от русской бабушки (вышедшей из пяти поколений врачей и учителей) – любознательность, романтический жизненный настрой и интерес к самовыражению на бумаге, а от неизвестного мне белорусского дедушки, умершего в блокаду в Ленинграде – не злобливость, не злопамятность и некоторая рассудительность. Мне всегда было интересно, насколько эти мои разные этнические сущности проявляются во мне. Со своей польской ипостасью я разобралась еще в детстве в Гродно, где вся барахолка в середине 1960-х годов была забита исключительно поляками, которые и по-русски-то не говорили, но упорно трясли модными тогда болоньевыми плащами. Ни романы Генрика Сенкевича, ни музыка Шопена и Огинского, ни польские кинофильмы, которые в Гродно можно было смотреть по польскому телевидению, если установить антенну повыше, не изменили моего ощущения, что нет во мне ничего польского. С татарской составляющей было сложнее. Специально ходила на концерт татарского национального ансамбля и прислушивалась к себе под звуки татарских песен и плясок, не ёкнет ли что-нибудь внутри. Не ёкнуло. У меня было немало друзей-татар, но все они были приверженцами российских взглядов и традиций. Мне нравились мужчины восточной внешности, но я на дух не переносила любые их не европейские замашки. Одно время я заподозрила, что где-то во мне скрываются еврейские начала, настолько меня пронимали еврейские песни, в которых было что-то первозданное, вечное, неизбывное. Но опыт общение с моим последним мужем, бывшим сокурсником, которого с некоторых пор стало как-то чрезмерно волновать его недостаточное «еврейство» (только папа мог назвать себя настоящим евреем, а по маминой линии с этим были проблемы), поэтому и он старался быть большим евреем, чем сам Иисус, убедил меня, что любой необоснованный акцент на национальность для меня нетерпим. И я решила, что мне ближе всего статус «гражданина мира», хотя я соглашалась с формулировкой датчанина Владимира Даля: «Я русский, потому что думаю по-русски»… Но в последнее время, когда слово «Россия» стали произносить в негативном контексте «виновата», «враг», «изолировать», я вновь решила, что я русская. Похоже, мои внутренние изыскания подтверждают, что национальные мотивы всегда активизируются и сопровождают периоды противостояния с другими странами и угроз независимости, времена серьезных культурных противоречий. А если на это еще наслаиваются национальные комплексы, то и получается история про Мазепу… Так что опера Чайковского, можно сказать, оставила у меня неизгладимое впечатление и всколыхнула массу размышлений. Я даже перечитала пушкинскую «Полтаву», чтобы проверить музыку поэзией. Совпало, захотелось повторить и услышать «Мазепу» в исполнении прекрасного баритона Мариинки Владислава Сулимского. Пока я видела и слышала его в этой партии только в выложенной в Интернете записи, но и она поражает силой образа и мастерством вокального исполнения. Более того, в сентябре, как я узнала, певец с большим успехом спел эту партию на премьере «Мазепы» в оперном театре испанского города Овьедо. А в Мариинку на «Мазепу» билеты я уже купила, остается надеяться, что мои желания совпадут с планами театра. Вдруг повезет, и Владислав Сулимский будет петь хотя бы в одном из двух заявленных спектаклей!
Берущий в плен «Симон Бокканегра»
 
Когда срываются какие-то планы, мы нередко в утешение себе говорим: «А, может, и к лучшему?». Я не сторонник таких формулировок, хотя множество раз убеждалась в их справедливости, как в глобальных личных вопросах, так и на уровне обыденных дел.
Мне долго не удавалось попасть в Мариинку на «Симона Бокканегру». Первый раз помешала работа – субботний февральский предпраздничный день оказался не просто рабочим, он стал еще и понедельником – прямо как у братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу»… И тут – без вариантов – занятия с утра до вечера, на дневной спектакль не вырваться! А какие исполнители были заявлены! Мне всегда хочется их слушать и слушать – Владислав Сулимский, Татьяна Сержан и дирижер Фабио Мастранжело! Было очень досадно.
Потом еще раз не получилось. Но в итоге повезло. В моем первом «Симоне Бокканегре» заглавную партию пел Пласидо Доминго. Я и не мечтала услышать великого певца вживую, а тут такая возможность во второй день фестиваля «Звезды белых ночей». На спектакле у меня было ощущение свершившегося чуда – волшебный голос неотразимого Доминго оправдал все мои ожидания, хотя странно было слышать его не в теноровой партии, а в баритональной. Но все равно моему восторгу и от музыки Верди, и от пения именитого испанца не было предела. И чисто по-человечески меня потрясло, как лихо Пласидо Доминго падал на колено, выносил на руках возлюбленную, отнюдь не Дюймовочку, и при этом пел какую-то фразу… Мы с соседкой даже в Интернет залезли по ходу действия, чтобы уточнить, сколько же лет легендарному певцу, и почти онемели от изумления… Когда же уже после «Травиаты», которой Доминго дирижировал через день после «Симона Бокканегры», я узнала, что между спектаклями он летал в Милан на футбольный матч и вернулся незадолго до начала «Травиаты», то слов для реакции у меня уже не было…
Конечно, на первом спектакле «Симон Бокканегра» Пласидо Доминго был в фокусе внимания. Его мощный свободный, такой красивый и объемный голос заставлял неотрывно следить за его персонажем, и когда тот был еще просто корсаром, и когда стал дожем Генуи, умным и справедливым правителем, великодушным и любящим отцом, дальновидным и миролюбивым политиком. Странно сегодня читать, что современники считали, будто главному герою в этой опере нечего петь, ведь во всех действиях у него нет недостатка ариях и дуэтах. Но они имели в виду различные вокальные украшения, которых, действительно, в музыке нет. Мелодический рисунок в этой опере не отличается музыкальными излишествами, но покоряет сразу. Как и беспроигрышный драматический сюжет с революционной борьбой, трагической любовью, поиском пропавших детей, похищениями и коварным предательством друзей.
Если сказать, что спектакль закончился овацией, то это ничего не сказать. Зал ревел, как футбольный стадион, когда выигрывают «наши». Весь партер ринулся к сцене с высоко поднятыми расчехленными смартфонами, планшетами, фотокамерами, которые беспрерывно мигали вспышками. Целый отряд капельдинеров выносил корзины с цветами и букеты. Цветов было так много, что удержать их в руках не было никакой возможности. Занавес поднимали и опускали многократно, и каждый раз Пласидо Доминго низко склонялся, доставая рукой пола, и, стоя так, до последнего мига улыбался публике.
С этого спектакля началась моя любовь к этой опере, которую мне захотелось послушать еще раз, чтобы прочувствовать музыку и услышать дорогих моему сердцу исполнителей – Татьяну Сержан, Владислава Сулимского, и не знакомого еще, но вызывающего интерес – Ферруччо Фурланетто. Мне думалось, что лучший спектакль я уже видела… Но как я ошибалась.
В начале июля «Симон Бокканегра» шел дважды. Сначала я хотела ограничиться одним спектаклем, но потом не утерпела и взяла билеты на оба. И правильно сделала: он, как выдержанное вино, с каждым разом становился все лучше и лучше. Мне всегда нравится проникновенное исполнение вердиевских партий Татьяной Сержан и Владиславом Сулимским. Их голоса словно специально созданы для этих опер – мягкие, свободно льющиеся, выразительные. А совершенное владение вокальной техникой позволяет им передавать самые сложные нюансы музыки – нежность, тревогу, радость, гнев, растерянность… И в дуэтах они создают чарующее звуковое и эмоциональное единство. Меня всегда поражает в героях Владислава Сулимского удивительная человечность, он находит такие детали, которые вызывают у зрителя ответную реакцию – сочувствие, понимание, оправдание. Его Симон Бокканегра как-то сразу мне понравился. В нем было необходимое достоинство, требуемые решимость и властность в публичных сценах, но была мягкость и искренность в общении с дочерью. Казалось, что артист, вживаясь в роль своего персонажа, делает то, что и в жизни естественно сделал бы человек в подобных ситуациях и в соответствующем статусе. Меня поразила сцена проклятия Паоло, где при последних гневных восклицаниях, что называется, «шерсть встает дыбом» у слушателя…
Но лучшего «Симона Бокканегру» преподнесла мне судьба как подарок ко дню рождения 17 июля этого года. Спектакль как-то неожиданно влетел в репертуар в непривычное время – в 13 часов. Видно, само провидение решило вклинить его и в без того плотный график фестиваля «Звезды белых ночей». И Владислав Сулимский только что вернулся из Финляндии с оперного фестиваля в Савонлинне, где пел в «Макбете», и Валерий Гергиев, который обычно дирижирует этой оперой, уехал на гастроли в Германию. И я некоторое время колебалась – идти, не идти? Уж и знакомым, которые спрашивают, на что идешь, неудобно было говорить, что опять на «Симона Бокканегру». Но опера победила. Конечно, хотелось услышать великолепных Владислава Сулимского и Татьяну Сержан. Но среди исполнителей были и приятные перемены – Станислав Трофимов (он мне понравился в «Сказании о невидимом граде Китеже…») пел Фиеско, а Александр Михайлов – Габриэля Адорно. Был и новый для этой оперы дирижер – Кристиан Кнапп.
Еще задолго до спектакля у меня возникло ощущение праздника. По дороге в театр я тщательно выбирала цветы для букета любимому певцу – розы разного цвета, как его «многоцветный» голос, переливающийся дивными обертонами… А на спектакле я поняла, что такого «Симона Бокканегру» я еще не слышала! Было странное впечатление, что все исполнители вдруг решили спеть оперу для собств
Секс с чеченками крупным планом (58 фото)
Развратный девичник домохозяек
Порно с самыми толстыми женщинами (87 фото)