Архимандрит Киприан (Керн)
Хроноскоп62 года назад, 11 февраля 1960 года, в Париже скончался архимандрит Киприан (Керн), один из выдающихся деятелей русского зарубежья, богослов, церковный историк.
Будущий архимандрит родился 11 мая 1899 г. в Туле и получил в крещении имя Константин. Впоследствии, обозревая свою жизнь, он отметит, что появился на свет в день основания Константинополя.
Отец, Эдуард Эдуардович Керн, происходил из старого рода шведских корней. Есть предположение, что он приходился дальним родственником Ермолаю Фёдоровичу Керну, мужу возлюбленной Пушкина Анны Петровны (которой посвящено «Чудное мгновенье»). Хорошее знакомство связывало Э.Э. Керна с другим великим русским писателем – его поместье на реке Сежа граничило с Ясной Поляной. Керн помогал советом Л.Н. Толстому в деле благоустройства имения. Вскоре после рождения Константина Эдуард Эдуардович был назначен директором Императорского Лесного института (ныне Санкт-Петербургский государственный лесотехнический университет им. Кирова). В дальнейшем он дослужился до чина тайного советника. Оставался виднейшим специалистом по лесному делу и при Советской власти, преподавал, писал научные работы.
Мать происходила из старообрядцев, была очень церковна, читала духовные книги, ездила по монастырям, куда нередко брала с собой и Костю. Так, одним из детских воспоминаний архим. Киприана была первая встреча с вл. Антонием (Храповицким), привезшим на столичное Почаевское подворье чудотворную икону Божией Матери. Впоследствии вл. Антоний сыграет в судьбе о. Киприана ключевую роль.
Константин поступил в гимназический класс Императорского Александровского лицея, который, впрочем, вскоре был закрыт по распоряжению Керенского как «инкубатор для будущих превосходительств». Юноша перевелся на юридический факультет Московского университета. Оказавшись в Москве, он в качестве слушателя стал ходить на заседания Всероссийского Поместного Собора, где снова встретился с вл. Антонием и уже познакомился с ним.
Учеба в университете (которая начала тяготить Константина, задумавшегося о переводе в Духовную академию) была прервана Гражданской войной. Он уехал на юг и вступил в ряды Добровольческой армии, а в 1920 г. через Константинополь эмигрировал в Сербию.
Здесь он завершил юридическое образование, окончив в 1922 г. соответствующий факультет Белградского университета. А в 1925 г. окончил и богословский факультет, посвятив выпускное сочинение историческому развитию греческого текста Литургии свт. Иоанна Златоуста. Будучи членом кружка русских студентов (братства прп. Серафима Саровского), близко общался с митр. Антонием, ставшим его духовным отцом, архиеп. Феофаном (Быстровым), архиеп. Гавриилом (Чепуром), еп. Николаем (Велимировичем), прот. Николаем Афанасьевым, С.С. Безобразовым (впосл. еп. Кассиан), Ю.П. Граббе (впосл. еп. Григорий) и др.
По воспоминаниям однокурсника, Н.М. Зёрнова, «в студенческие годы он был высокий, худой юноша со строгим лицом, носивший русскую рубаху навыпуск и сапоги. Эстет и поклонник Блока, он был в тоже время славянофилом, отвергавшим Запад и прихотливо соединявшим в себе романтизм с трезвенностью православной церковности. Он увлекался бытовым благочестием, так безжалостно растоптанным революцией, и был тонким ценителем красоты византийского богослужения. Поэтическая природа сочеталась в нём с острым критическим умом».
По окончании университета Константин Керн получил приглашение занять преподавательскую должность в только что открывшемся в Париже Православном богословском институте прп. Сергия Радонежского. Однако в тот момент он и помыслить не мог о том, чтобы покинуть вл. Антония, и отказался, выбрав несравнимо более скромную стезю инспектора и преподавателя литургики, апологетики и греческого языка в духовной семинарии г. Битоль (совр. Битола, Северная Македония).
Архим. Киприан вспоминал: «очень быстро Антоний стал моим авторитетом, почти кумиром. Я им увлёкся, в него влюбился, был им покорён. Я думаю, это же пережили в своё время все те поколения семинаристов и студентов, которые имели радость учиться под началом митрополита, которые им были спасены от угара революции, от пресноты безверия, от бесплодности рационализма; были — немало среди них — привлечены, чтобы не сказать увлечены в монашество и потом составили целое поколение русского учёного иночества и епископата. Я не миновал общей участи тех молодых богословов, которые встречались и беседовали с Антонием». И «великий авва» тоже полюбил молодого богослова, «Кернушку». Позднее архим. Киприан «критически оценил и переоценил» и богословские взгляды митр. Антония, и его значение для духовной школы, и его церковные деяния. Но на всю жизнь владыка остался для него «исключительным носителем высокого нравственного авторитета».
2 апреля 1927 г., в канун Лазаревой субботы, в Мильковском монастыре Константин был пострижен в монашество с именем Киприан в честь свт. Киприана, митр. Киевского. За год до него в том же монастыре принял постриг Михаил Максимович - свт. Иоанн Шанхайский. 17 апреля, в Вербное воскресенье, Киприан был рукоположен митр. Антонием во диакона; в Великий четверг — во пресвитера. Обе хиротонии происходили при сослужении митр. Антонию наблюдающего за делами Русской духовной миссии в Иерусалиме архиеп. Анастасия (Грибановского), которому очень понравилось, как о. Киприан читает Евангелие и произносит ектеньи, и он выразил желание видеть новопоставленного клирика в своём окружении. По возведении в сан архимандрита 7 июля 1928 г. Киприан был назначен начальником Русской духовной миссии на Святой Земле.
Однако молодой архимандрит на сошелся характером с вл. Анастасием и через два года попросился назад в Сербию. Тем не менее, время, проведенное в Палестине, не прошло даром. Отец Киприан увлекся личностью своего знаменитого предшественника, архим. Антонина (Капустина), собрал весь доступный материал о нем и издал монографию. Взгляды архим. Антонина на взаимоотношения между Россией и православным Востоком чередуются с размышлениями Керна на ту же тему. Отец Киприан, все больше погружаясь в жизнь и идеи о. Антонина, выделил «ключевой момент» формирования его личности: попал на Православный Восток «русский ученый монах, воспитанник и сын русской поместной Церкви», а вырос «церковный деятель, мыслящий и сознающий Православную Церковь как вселенское единство всех христианских народов, живущих в Ней благодатной жизнью». Киприан и в себе чувствовал подобный переворот, который определял как способность «восприять смысл исполнения Церкви во всем величии ее вселенского идеала».
Отец Киприан вернулся к преподавательской деятельности в Битольской семинарии, однако, пережив определенный кризис, осознал «неправду карловацкого раскола», и, получив в 1936 г. новое приглашение из Сен-Серж, на этот раз его принял и переехал в Париж, к вл. Евлогию, вступив в должность профессора кафедры пастырского богословия.
«С юрисдикцией митрополита Антония я решительно порвал. Его я не переставал любить и чтить, но всю „антониевщину“, все „карловацкое“ окружение не принимало моё сердце. С русскими архиереями и в русских церквах я не служил. Меня больно коробило всё более крайнее политиканство карловчан, их невероятно провинциальное отношение к делам Русской Церкви», писал в дальнейшем архимандрит.
В первые годы пребывания в Париже о. Киприан, ставший клириком Западноевропейского экзархата русских приходов Константинопольского патриархата, служил в Покровском храме при общежитии для неимущих русских эмигрантов, устроенном м. Марией (Скобцовой). Монахиня Мария, бывшая социалистка-революционерка, проповедовала идеал монашества, ориентированный на социальное служение и помощь бедным. Такого рода «социальная хлопотливость», по выражению о. Киприана, оказалась ему чужда, и в 1940 г. митр. Евлогий перевел его настоятелем храма свв. Константина и Елены в пригородном Кламаре, где он обрел покой.
«Пастырь сразу вошел… в приход, и его полюбили все». Воспоминания его духовных чад и переписка, как опубликованная, так и неопубликованная, свидетельствуют о том, что о. Киприан был «иерей Божией милостью». Для его прихожан «по-новому открылись все церковные службы», он умел обратить внимание на литургические тексты, и они оживали «во всей своей красоте» и богословской глубине. Служение в храме Керн совмещал с преподаванием. Несмотря на то, что храм и институт находились далеко друг от друга, о. Киприан никогда не пропускал лекций и богослужений.
Находил он время и на ученые труды. В 1945 г. отец Киприан защитил докторскую диссертацию на тему «Антропология св. Григория Паламы». Через пять лет сочинение будет издано, и станет первой в русской богословской науке монографией, посвященной великому фессалоникийцу. Впоследствии изучение «паламизма» продолжит ученик архим. Киприана протопресв. Иоанн Мейендорф.
Мировоззрение и богословие отца Киприана еще со времен учебы в Белграде складывалось как сугубо «евхаристическое». В 1947 г. выходит его фундаментальный труд «Евхаристия», содержащий как историческое исследование литургии, так и богословское толкование каждого элемента богослужебного чина. В 1953 г. по инициативе Керна в Свято-Сергиевском институте собрался 1-й «литургический съезд» с участием специалистов по литургике разных христианских конфессий. Впоследствии такие съезды проводились в Сен-Серж ежегодно. Учение о Евхаристии о. Киприана также будет развито его учеником протопресв. Александром Шмеманом.
В начале февраля 1960 г. архимандрит заболел воспалением лёгких. Его духовные чада вспоминали, что он не сопротивлялся болезни, потому что устал жить: «ему было трудно жить, как другим бывает трудно восходить по лестнице», «со временем жить ему становилось всё труднее», «сил для борьбы с болезнью оставалось слишком мало». 11 февраля, отслужив последнюю литургию и причастившись Святых Таин, он скончался. Отец Киприан был отпет и похоронен в Кламаре.
Архим. Киприан был духовником писателя Бориса Зайцева, который дал ему такую характеристику: «Мистик, одиночка, облик аристократический, некое безошибочное благородство вкусов… Если бы его лишили служения Литургии, он сразу зачах бы. Литургия всегда поддерживала его, воодушевляла: главный для него проводник в высший мир… Как исповедник он был очень милостив. Грешнику всегда сочувствовал, всегда был на его стороне. На исповеди говорил сам довольно много, всегда глубоко и с добротой. Иногда глаза его вдруг как бы расширялись, светились. Огромное очарование сияло в них: знак сильного душевного переживания». А вот описание, данное о. Александром Шмеманом: «Высокий, незабываемо красивый в архимандричьей мантии и клобуке, воплощение чего-то непередаваемо прекрасного и подлинного в Православии: строгости и красоты, сдержанности, полета, одухотворенности всего облика, всех линий, всех движений».