Американец, который залез в Царь-пушку

Как гостя из США обучили в России XIX века давать взятки, как досматривали людей в чумном карантине и как современная пропаганда мешает читать старые книги.

Россия заметила Америку давно, и поначалу не очень полюбила. Ученый монах Карион Истомин, интересный и, к сожалению, забытый почти соотечественниками поэт, еще в конце XVII века писал об этом новом и удивительном мире:

Волкохищна Америка

Людми в нравах, в царствах дика.

Тысящми лет бысть незнанна,

Морем зело отлиянна.

Веры разны в болвохвалстве,

Наги люди там в недоялстве.

Царства имут без разума,

Незнав Бога, худа дума.

«Болвохвалство» – поясню на всякий случай, – это язычество, поклонение «болванам», то есть идолам. А «недоялство» – видимо, голод.

После случалось всякое. Алексис де Токвиль в своей знаменитой книге «Демократия в Америке» (1831) пророчествовал: «В настоящее время в мире существуют два великих народа, которые, несмотря на все свои различия, движутся, как представляется, к единой цели. Это русские и англоамериканцы. Оба эти народа появились на сцене неожиданно. <…> В Америке для достижения целей полагаются на личный интерес и дают полный простор силе и разуму человека. Что касается России, то можно сказать, что там вся сила общества сосредоточена в руках одного человека. В Америке в основе деятельности лежит свобода, в России – рабство. У них разные истоки и разные пути, но очень возможно, что Провидение втайне уготовило каждой из них стать хозяйкой половины мира».

Наш Александр Блок прозревал – за год до первой великой войны:

Черный уголь – подземный мессия,

Черный уголь – здесь царь и жених,

Но не страшен, невеста, Россия,

Голос каменных песен твоих!

Уголь стонет, и соль забелелась,

И железная воет руда…

То над степью пустой загорелась

Мне Америки новой звезда!

Жизнь услышала Токвиля, а не Блока, два великих народа и теперь смотрятся друг в друга, как в кривые зеркала, как в Америке обстоят дела с русофобией, нам регулярно и навязчиво рассказывают госпропагандисты, ну, а что в России ненависть к Америке не в дефиците, мы и сами прекрасно знаем.

В сегодняшней нашей истории будет и любовь, и ненависть, и еще она, к сожалению, про то, что даже книжка, написанная почти двести лет назад, может стать оружием в длящейся идеологической войне и поводом для разоблачений происков вероятного (или правильнее все-таки сказать – «невероятного»?) противника.

От Одессы ⁠до Москвы и далее по тексту

Вообще-то Джон Ллойд ⁠Стефанс (1805–1852), американский ⁠юрист, дипломат и путешественник, знаменит ⁠в первую очередь тем, что с одной ⁠из его книг, написанной после поездки на полуостров ⁠Юкатан, ⁠началось изучение культуры майя. Фамилию Stephens транскрибируют по-разному, называют его в России и Стивенсом, и Стефенсом. Я буду Стефансом – как на обложке единственного русского издания его путевых заметок.

Нам с вами повезло больше, чем индейцам: во-первых, государство наше не разгромлено, культура жива и народ не вымер (хотя и печенеги, и половцы, и тевтонские рыцари, и немцы, и французы, и даже, по некоторым сведениям, спартанцы, хотя это вызывает определенные сомнения, и собственные наши вожди немало постарались, чтобы вымер). А во-вторых, в 1835 году Стефанс путешествовал по России и Польше, которая тогда была частью России, о чем оставил подробные записи. Это – одна из первых книг, которую американец написал о России. Время кремленологов не пришло еще, и до поточного производства таких сочинений было очень и очень далеко.

Он вообще едва ли не половину мира объехал и написал про свои поездки немало. Взгляд у Стефанса живой и цепкий, стиль – легок, как веселая болтовня ненавязчивого попутчика. Попутчика, кстати сказать, весьма эрудированного, отчего путешествовать с ним вместе только интереснее. Ну, и он остроумный довольно, это тоже не минус.

А с учетом нынешних наших печальных реалий некоторые его рассказы приобретают даже неожиданную злободневность. Стефанс прибыл в Одессу из Турции и немедленно попал в карантин: русская администрация боялась чумы. И тут же выяснил одну из главных русских тайн, которая до сих пор помогает нам здесь жить: правила в России очень строгие, но это вовсе не значит, что все так уж сильно рвутся их исполнять.

Вот описание медосмотра перед помещением в карантинный лазарет: новоприбывших заводят в специальную комнату, просят раздеться, и… «Телесный осмотр был максимально деликатным, насколько это возможно. Доктор просто открыл дверь, заглянул внутрь, и вышел, не отрывая руки от ручки двери».

После карантина – прогулки по Одессе, изумившей американца, подготовка к дальнейшему пути, и еще одно открытие, позже позволявшее нашему путешественнику легко и просто решать массу самых разных проблем. Оказалось, русские чиновники охотно берут взятки. Первый раз это было так: «Несколько рублей, врученных офицеру у барьера, убедили его в том, что мы не вывозим из “свободного порта” Одесса ничего запрещенного, и мы пустились во весь опор».

Степи, деревни, ярмарки, мелкие дорожные неприятности, великолепный Киев, и поразившие Стефенса «незахороненные тела русских святых» в «пещерной церкви», – Киево-Печерская лавра. Орел, Тула – и эти города показались ему прекрасными и большими, не будем забывать, что он приехал из совсем еще молодой Америки, которая только начинала свой путь к мировому господству. Наконец, Москва. «Мы ехали по широким, красивым улицам. Меня поразило обилие зелени и цветов в стране со столь неблагоприятным климатом (само название “Москва” в моем представлении всегда ассоциировалось с морозом, холодом и грубостью)».

И, конечно, Кремль: «Не буду даже пытаться описать эти дворцы. В них сочетаются всевозможные вкусы и ордеры архитектуры: греческий, готический, итальянский, татарский и индийский, грубый, причудливый, гротескный, великолепный и прекрасный». Все так, наш американский друг, все так. Мы между собой называем это всемирной отзывчивостью.

Кстати, туристам раньше позволялось больше, жизнь их кое в чем была явно поинтереснее нашей: «Кроме огромного колокола в Кремле находится еще один шумный музыкальный инструмент, а именно огромная пушка. Как и колокол, она самая большая в мире <…> Я подпрыгнул и залез в ее ствол – я мог сидеть, и голова моя не касалась ствола».

Черные и белые

Потом ошеломительный Петербург и неизбежная полицейщина: «Удостоверившись, что я не собираюсь проповедовать демократические доктрины или свергать правление самодержца, мне выдали разрешение на пребывание в столице в течение двух недель». И всюду – размашистое русское хлебосольство, и новые встречи, и новые знакомые, среди которых – несколько американцев, приехавших в Россию попытать счастья, и даже один полицейский шпион.

Не все, впрочем, складывалось безоблачно. Как ни странно, люди, питавшие антиамериканские настроения и тогда водились, и даже попадались на пути Стефанса. Ему повезло побывать на большом военном смотре под Петербургом, где присутствовали среди прочих родов войск и «благородного вида киргизы», которые прибыли «из степей Сибири». После случился разговор между Стефансом, его петербургским приятелем, который заодно исполнял обязанности переводчика, одним из благородных киргизов и неким «бородатым русским»: «Бородатый русский, участвовавший в разговоре, сказал, что киргизы едят собак и кошек, что киргиз отверг с негодованием. Тот же русский позже говорил, что американцы хуже киргизов, о чем писал и патриарх, и что он совершенно точно знает, что число людей, съеденных американцами, не поддается исчислению. В конце концов он укоризненно сказал: “Сэр, вы созданы по образу и подобию своего Творца, и вы должны вести себя подобающе”. Он же заявил, что русские были первыми христианами, и он считает необходимым отправить миссионеров в Америку, чтобы способствовать смягчению их нравов».

Удивительный бородач, хоть сейчас – в программу «Время покажет» или в шоу к Владимиру «вечернему» Соловьеву.

Но это курьез (если не выдумка), однако была вещь, которая Стефанса печалила куда сильнее. Он постоянно сравнивает Америку и Россию – совсем как мы, в чем-то отдает должное гигантской империи, а в чем-то – своей молодой родине. Но одно впечатление – как заноза в мозгу: «Более всего меня поразило то, к чему я, как американец, не должен был бы быть столь чувствителен. В поле работало множество людей – и все они были рабами». Наш путешественник – честный человек, и оттого ему вдвойне тяжело: «С чувством глубокого унижения я почувствовал, что самая одиозная особенность этого деспотического государства имеет параллели с нашей страной. <…> я не могу не сказать, что рабство – это черное пятно на нашем национальном характере. И здесь нет никаких исключений. Рабство категорически противоречит самому духу наших свободных институтов, оно противно нашим словам и нашим сердцам. Любой американец, который стремится опровергнуть клевету на нашу страну, поникнет под гнетом этого обвинения. Ему с ужасом придется признать, что рабство пятнает незапятнанный флаг свободной республики. Я был поражен параллелью между белыми крепостными на севере Европы и африканскими рабами в США».

26 лет оставалось и до начала войны Севера и Юга, и до освобождения белых рабов России.

Вечная война

Дальше Стефанс отправился в Польшу, много общался там с борцами за независимость, проникся их идеями и про режим Николая Первого написал не самые лестные слова. И вот тут, увы, придется нам поговорить уже про нашу невеселую эпоху.

Книга Стефанса в переводе Т. Новиковой вышла в 2018 году в издательстве «Кучково поле». Ее открывает предисловие историка Дмитрия Зелова, он же подготовил комментарии. И скажу вам честно, более удивительного предисловия к старинным путевым запискам я, пожалуй, не читал, однако это вовсе не радостное удивление.

Значительная часть текста посвящена даже не опровержению, а разоблачению Стефанса. Стиль – узнаваемый до боли. Как будто не за мыслью историка следишь, а за метаниями по студии ополоумевшего «эксперта» из пропагандистского телешоу: «Но вот удивительное дело: как только Стефанс выехал из русских пределов и попал в принадлежащее России Царство Польское, его отношение к правителю огромной страны и его подданным резко и кардинально поменялось. От восхищения талантами и достоинствами россиян у американского путешественника не осталось и следа, зато в изобилии появились резкие и убийственные фразы о кровавых русских варварах, задушивших русскую свободу, об извечном российском деспотизме, помноженном на рабское преклонение народа перед тиранической властью и тому подобные несуразицы. Не удовлетворившись, видимо, подобными голословными умозаключениями, Стефанс в своем душевном порыве единения с “несчастными поляками, стонущими под игом русского самодержавия” довольно быстро погрузился в откровенную русофобию».

И так далее, еще несколько страниц, и в комментариях такого же добра немало. Не знаю, есть ли у господина Зелова борода, но предполагаю, что отряд миссионеров в Штаты для смягчения нравов тамошних каннибалов он бы отправить не отказался.

Мифология нынешнего российского государства не позволяет смириться с тем, что прошлое – прошло. Прошлое всегда актуально, и правильный житель путинской России живет во всех исторических эпохах сразу, и во всех побеждает разнообразных врагов. Борется и с половцами, и с Гитлером, и с ястребами Пентагона – здесь и сейчас. Разумеется, при таком подходе нельзя выпустить из России докатившегося до откровенной русофобии Стефанса без подобающей отповеди. И какая разница, что был он в России почти двести лет назад. У нас ведь нет ни «вчера», ни «завтра», есть одно только серое «навсегда».

Это, впрочем, уже не про американского путешественника. Он ни при чем, и если вы не разучились получать удовольствие от текста, с ним и сегодня можно поболтать про наши невероятные красоты и наши незаживающие раны. Выйдет любопытно, гарантирую.

*(текст написан в мае 2020 года)