Али есть то место, али его нет...

Я привыкла отвечать на самые разные, даже каверзные вопросы в интервью, на встречах с читателями. Главное правило - искренне, а это совсем не трудно. Но есть два вопроса, которые не жалую. Потому что ответа не знаю, потому что искренностью здесь не отделаешься. А их задают. Часто. Первый - что такое любовь? Второй - что такое Родина? Вот уже много лет живу я в пустом ожидании найти ответ. Эх, приплатила бы тому, кто ответ знает! Не формальный, от которого душа киснет, а настоящий, правильный, с которым согласишься и легче жить. Не получается пока.

Любовь... Столько всяких определений придумано, столько цитат рассыпано по умным книгам, а вопрос, как торчал в голове упрямым колом, так и продолжает торчать. Так же и второй, про Родину. Вот только пресловутые березки оставим сегодня в покое, неубедительно. Двадцать лет по полгода жила я под черноморскими пальмами, и хорошо жила, не тосковала без "белоствольных". Тосковала по близким людям, оставшимся жить под их кронами. И если случалось, эти люди вырывались ко мне на черноморское побережье на "передышку", радовалась до учащенного пульса - хорошо... Но ведь Родина - это, скорее всего, не только люди, это что-то глобальнее серьезнее, значительнее, важнее.

Еду по Рязанщине. Лето! Разнотравье. Аромат настоявшегося июльского "парфюма", от которого кружит голову. Немного волнителен мой вояж. Еду к незнакомым людям, от того и конфузно. Нет, нет, конечно, по приглашению, я бы никогда не посмела, как снег на голову. Но у всех своя жизнь, не оказаться бы навязчивой. Никольский монастырь в селе Шостье. Женский. Не была ни разу, но слово это, Шостье, на слуху давно. Матушка Надежда (Постникова), супруга местного батюшки отца Владимира, повторяла его так часто, что ночью разбуди - вспомню, "у нас в Шостье благодать!", "наше Шостье на добрых людей богато...", "наш храм, Шостьевский- красивее не бывает...", "без Шостья мне жизни нет..." Помню, приехала матушка отдохнуть в мой дом у моря, а вместо восторга от кавказской красоты, сидит и... восхищается Шостьем. Наверное, подумала я в священном ужасе, - знает матушка правду и про любовь и про Родину.

-Расскажите... - прошу в первый день.

-Расскажите - прошу во второй.

-Расскажите - прошу в третий.

А напоследок, когда уже и чемодан ее собран, и сама она, загорелая и красивая, поглядывает на часы (что-то такси запаздывает) я обняла ее и попросила:

-Шостью от меня кланяйтесь. И, правда, видать, удивительное место на земле.

И вот - еду! И уже приехала.

- К храму подъезжайте, там встречу.

Встречает. Маленькая, живая, черноглазая. Обнимаю ее худенькие плечи и сразу уходит неловкость. Ждали. Слава Богу. Домик прямо за церковной оградой, среди клумб и набирающих спелость Преображению, яблок. Уютно в домике, а в холодильнике, вот уж удивили, квас монастырский, колючий и веселый, помидоры почти с мою голову, важные, самодостаточные, хлебушек свежий, только из печи, молоко...

Вечером, обустроившись, села на лавочку под яблоней, а храм-то весь в ласточкиных гнездах. И такая у них, у ласточек, суета, так проворно чиркают они по вечернему небу, что твои спички о коробку. Забыла я и про усталость от дороги, и про то, что пора уже подумать о сне. Ласточки каждая - при деле. Расчертили небесное пространство над храмом, ловят невидимое моему глазу пропитание, и поспешно ныряют с тем пропитанием под крышу, где, раскрыв прожорливые рты, ждут своего счастья ласточкины наследники. А утром... Много чего случилось утром. Но первое - петухи. Так выделывались в желании засветиться в "талантливых", что я рот раскрыла. Петушиным прекрасным пением (пением, не плебейским кукареканьем) встретило меня утреннее Шостье.

И - закрутилось. Служба. Стою в стороночке. Привыкла знать свое место в гостях. Подходят монахини, светло улыбаются. Оказывается, есть среди них мои читатели. Отыщется ли большая радость для моего писательского сердца? Давно я в когорте пишущих, а привыкнуть к этой радости не могу, все удивляюсь и удивляюсь. Матушка (теперь я знаю, что это особое, шостьевское гостеприимство) знакомит меня после службы с прихожанами. Вот ведь диво: я их не знаю, а они про меня знают почти все. Расспрашивают о новых книгах, о планах, а еще... приглашают в баню! Вот так, сразу, без раскачки.

-Приходите. Муж натопит, будем ждать.

Подхожу под благословение игуменьи Неониллы. Светлое лицо, улыбается мне как старой знакомой. Никакого, даже слабого намека, на важное несение своего "непосильного креста". Знаю, чему удивляюсь: не первый год замужем. За время своего гостевания в Шостье видела матушку, так сказать, в разных "ипостасях". Например, радушной хозяйкой в совместном чаепитии.

-Рыбку, рыбку попробуйте...

-Еще чайку? свой чаек, шостинский, травяной...

Видела ее и за рулем трактора. Это всё равно, что балерина у кузнечных мехов. А матушка Неонилла будто родилась на нём, сидит уверенно, ладно, и вот ведь чудо - изящно сидит! На трапезе сестринской, куда она меня пригласила, матушка рассказывала о Казанской иконе так просто, сердечно, что я заслушалась. Хотя, казалось, о Казанской знаю все. А вот про эту встречу с матушкой особо расскажу. Про нее нельзя через запятую.

Собираем чернику в лесу. Матушка Надежда знает места, привезла на своей машине. Черничник сплошным ковром. Редки мои соприкосновения с деревенским обиходом, но когда случаются - душа до неприличия ликует. И тут ликует. Ягодка за ягодкой, руки черные, а язык-хорошо, что не вижу. И вдруг по лесной дороге что-то застучало, ближе, ближе... И сквозь легкий березнячок вижу я... ну, прямо кино! Мчится бричка. Весело мчится, с некой даже хулиганской удалью. Лесная дорога это тебе не асфальт, мягко колесам комфортно. А за бричкой, еще мягче, еще легче скачет красавица лошадь. Масть не знаю, ошибиться боюсь, но хороша. Но и это еще не все. За лошадью, когда вровень, когда чуть приотстав, скачет тонконогий прекрасный жеребенок. Про чернику я забыла. Что это? Взращенный на мире понарошку, ум скоренько продиктовал мне - кино снимают. Но вдруг матушка Надежда закричала, что было мочи.

-Стой! Стой, говорю!

Бричка послушно остановилась.

-Покатаете? - спрашивает Надежда.

-С радостью!

-А обратно привезете?

-С радостью!

Сквозь кусты, царапая ноги, нещадно давя переспевшие ягоды, несусь к бричке. Усаживаюсь. И только тут узнаю матушку Неониллу. И мы помчали. Наверное, мой потрепанный долгими годами паспорт покраснел от небывалого стыда за мою юношескую прыть и превратился в настоящую "краснокожую паспортину" времен Маяковского. Хорошо, что не было его в моем кармане, дырку бы прожег. Кручу головой во все стороны, березняк, ельник, опять березняк. Грибочки у самой дороги, да, что мне те грибочки, смешно мне с тех грибочков, я мчусь по лесу на бричке, мне десять(!) лет, вся жизнь впереди, чего я еще только не наворочу в этой жизни! Да, Шостье, ты сотворило невозможное. Ты крутануло машину времени, да, видать, лишку, видать, не рассчитало, если эдак меня хлестануло детством.

Каждый прожитый в Шостье день я была одарена подарком. Созрела черная смородина. Монастырь просит помощи у местных. И я помочь хочу. Когда ты, писательница, последний раз собирала смородину? Шла в нетерпении, эх, как сейчас начну! Пришла, а уже и начали без меня, и кончили. Вот они, ведерки стоят полнехонькие, чернеют, ягодка к ягодке. Расстроилась. А сестры меня утешают. Квасом. Да, каким! Яблочным, на березовом соке. Пью жадно и, нарушив все гостевые законы, прошу еще. Мне и с собой дали. Вспоминаю и иголочками покалывает десны, незабываемо. Потом я перебирала грибы, паковала на зиму сочные кочаны салата. Радостное занятие, прочно связанное с Божьими дарами. В монастыре сталкивалась с этим на каждом шагу. Клумба в цветах, яблонька в яблоках (конечно, еще зеленые, но наливаются уже), ласточки в небесной синеве (повторяюсь, ну и пусть). А козочки-красавицы, одна к одной, будто дорогим шампунем намытые, а петухи-джентельмены, лишнего зернышка себе не позволяющие, все им, все им, своим "содержанкам".

Еще и трех дней не прошло, а уже наверняка знала: в Шостье воздух густой от Божьей благодати. С ней не встречаешься, ею дышишь. А вечером, особенно после дождя, небо, классического послегрозового цвета, вбирало в себя что-то такое особое, чему и слова-то не подберешь, хотя подбирать слова мне положено по писательскому чину. Но покажите мне писателя, который понял, какого цвета благодать? То-то же.

И вот еще, очень важное. Шостье - село большое, на все стороны раскинулось, запад, восток, юг, север. Я много бродила по нему вечерами, хорошо дышится, хорошо "любопытствуется". Дети, все без исключения (ну, разве только те, что в колясках) здороваются. Взрослые приветливы, даже ностальгически дружелюбны. Дома справные. У редкого дома не скучает автомобиль. Если заходила далеко, к лесу, шла на храм. Никольский. Самый верный в моих прогулках ориентир. И когда не раз шла я на сверкающий купол его колокольни, всегда думала вот о чем. Никольский храм ориентир не только для гуляющей гостьи, он - ориентир для каждого шостьевского селянина. Он, именно он - направление в верную сторону, и из леса, и из сумятицы чувств, и из безвыходных ситуаций. И даже, если человек пока еще не очень вписывается в расписание монастырских богослужений, он твердо знает одно: монастырь пропасть не даст. Здесь всегда выручат, всегда утешат, всегда без лишних слов подставят плечо. На козлятнике, в поле, на грядках, в гараже трудятся местные и очень этому благодарны. И не только в лишней копейке дело. Просто здесь тебя не кинут, не подставят, не выдадут черное за белое.

Сегодня с утра мне особенно волнительно. Отец Владимир, матушка Неонилла благословили встречу с читателями. Почему волнительно? Дождь. Льет, без пауз. Кто придет по такой погоде? Матушка Надежда тоже переживает, просит:

-Вы уж, даже если двое придут, от встречи не отказывайтесь.

Да, я с радостью! Но что-то мне подсказывает, что и двое не придут, кому по дождю охота...

Председатель сельсовета Наталья Владимировна Блинова предоставила для встречи сельсовет.

-Хватит ли стульев-волнуется.

Опускаю глаза, дождь и не думает сворачиваться.

Хотите, удивлю? Стульев не хватило. Пошли в ход низкие лавки, даже офисные кресла. Мое сердце плавилось от радости. Как же хотелось обнять каждого. Но недаром говорят - враг радости не любит. Радость в одночасье сменилась тревогой. Люди-то пришли с зонтами, в плащах, сапогах и "вездеходах", но смогу ли я сделать так, чтобы они не посчитали это время напрасно потраченным? Волноваться мне не привыкать. Встреч много, волнение всегда при мне.

Расселись, слава Богу.

-Здравствуйте...

Вижу сидящих напротив отца Владимира, матушку Неолиллу, сестер, матушку Надежду, прихожан, совсем незнакомых и тех, кого видела на службе. Господи, благослови не сойти с искренности. 

Теперь, когда прошла неделя с возвращения из Шостья, могу сказать не заполошно, не с кондачка, а после долгого и тщательного раздумья. Есть минуты, по глубине своей равные годам. Ты понимаешь вдруг то, что долго ускользало, не давалось, юлило в голове нервной ртутью. Вдруг входит в сердце уверенной, самодостаточной походкой. И ты понимаешь, что дождался...правды.

Такой правдой стала моя встреча с шостинцами. Да, они никакие не чужие, хотя я здесь первый раз. Они свои! Они мои друзья, мои судьи, великодушные оценщики скромного моего труда. И подумалось, пока осторожно: может быть, любовь, загадка которой иссушила мне мозги, и есть...желание радовать и страх огорчить? Сидят рядком, каждый личность и каждый часть одного большого содружества, имя которому Шостье. А я-то при чем? Не при чем. Просто постигаю сущность любви. 

Вчера гуляла по лесу. Красота, покой, ликование сердца. Но не вчера ведь, в окружении березок, а сегодня, в окружении строго и ласково смотрящих на меня людей, я робко сформулировала для себя сущность любви. И я хочу, должна, обязана радовать их каждой новой книгой. И пусть никогда не узнают они, как куется радость в немощной моей "кузьне", это никому знать не обязательно. Главное, что, сиганув слабой искоркой из-под моей наковальни, она, моя радость, полетит вот к этим, сидящим в зале односельчанам, чтобы "слегка соприкоснувшись рукавами", отрекошетить и, разгоревшись в жаркий пламень, лететь дальше. Ведь любовь - это всегда жарко.

Мать Иоанна проводит экскурсию по монастырю. Все интересно, все хочется запомнить. И вдруг... Небольшая полянка в монастырском дворе, самая обыкновенная. Но разве может быть обыкновенной для меня полянка, на которой возводится часовня во имя Паисия Святогорца?! Господи, Ты даришь мне царский подарок. Здесь, в Шостье, где я не постигла еще, наверное, но уже точно приблизилась к определению любви, закладывается часовня в честь того, кто сам был любовью. Несколько лет верой и правдой я служила старцу Паисию в издательстве "Святая Гора". Книги выпускались огромными тиражами. Здесь эти книги тоже знают и читают. И вот, под дождем, теплым, летним, но все равно, неприятным, два человека, два брата, Владимир и совсем еще маленький Илюша Кормильцевы пилят, стругают, расчищают место для часовни в честь удивительного старца, бесплатно, во славу Божию.

-Скоро?

-Как Бог даст.

Трапеза. В монастыре. По случаю моей любимой Казанской иконы. Отец Владимир просит сестер спеть. Поют. Еще... Поют. Еще... И вот запели про коня. Все знают про коня, и я знаю. Но мне с моим "диагнозом медвежьей услуги", который взял и на ухо наступил, петь - значит позориться. А хочется. И я шепотом, про себя - "мы пойдём с конём по полю вдвоём..." А сестры... Красота сестринского отлаженного, как швейцарские часики, пения каким-то особым путем, минуя слух, сразу достигает сердца. Легонько, осторожно набирая силу, песня, богатея, как река ручейками, вдруг крепчает своим полноводьем и несется в небесную высь, к храмовой колокольне, к ласточкиным гнездам, к Казанской иконе, которую мы сегодня чтим. "Али есть то место, али его нет..." Есть, есть то место! Место, где постигается смысл самых сложных понятий - любовь и Родина.

С любовью вот стало проясняться. А Родина? С школьной поры нам внушали, что Родину следует любить. Да кто против? Но скажите, как конкретно. Ведь если попросят молодую хозяйку сварить борщ и не объяснят, как, это не борщ будет, а недоразумение. А если все разъяснят, разжуют, растолкуют, покажут - делай, как я, раскроют секреты ингредиентов, вот тогда и просите борща, оголодавшие. Но для меня инструктора не нашлось. Сама, сама... А самой-то некогда, лень (недостающее дописать). Но так охота разобраться. Сама, сама... "Али есть то место, али его нет..." Наверное, возвращусь я из этого места, где много неба, где трудятся, а не философствуют, где оценивают людей не по их декларациям, а по столетиями выверенным Божьим меркам, где поют так, что пробирает до глубины души. Спрошу я себя, дежурно спрошу: али есть то место? Не лукавь, Наталья, теперь ты знаешь, что есть. Шостьем - то место зовется. Село с ниточками дорог на все стороны света. Монастырь Никольский, прихожане его, которые не разучились плакать над книжками и делиться, чем Бог послал. А в монастыре сестры. Не по рекрутству, а по воле Божьей пришедшие сюда, чтобы, осознав всю свою беспомощность, притулиться к Тому, Кто благ. 

Завтра уезжать, завтра. А сегодня грущу и сижу на ставшей любимой скамейке под яблоней. А напротив (опять я про них, простите великодушно) ласточки легко ныряют в свои гнезда под церковной крышей, и тут же выныривают из них. Смотрю на их нервное чирканье по безоблачному небу. Думаю о Шостье. О себе. О Родине. И понимаю, что гостевание в монастыре помогло прояснить в голове моей бедовой очень важное. Как назвать причастность конкретной меня, к тому общему, что дорого и порой кажется недосягаемым? Что это, как не чувство Родины? Здесь, в Шостье, мне будто осторожно приоткрыли дверь в ту заветную горницу, где законы, принципы, порядки замешаны на генетически дорогих сердцу постулатах. И на том, что ты больше всего боишься потерять. Что делать для этого? Вопрос - легкий. Трудиться. Тратить отпущенные Господом силы разумно и трепетно. Чиркать по Божьему поднебесью, как те неугомонные ласточки, взращивающие без устали прожорливых своих птенцов. А если вдруг почувствуете, что силы на исходе, не заламывайте в панике рук, не ищите панацею в ближайших аптеках, а, собрав по-быстрому походную котомку, отправляйтесь туда, где "али есть то место, али его нет". Чтобы убедиться - есть. Было. И будет, даст Бог. Если спросите у меня адрес, сообщу с радостью - Шостье.