Алексей Комогорцев. Сиртя: пастухи «мамонтов»
Дмитрий Козлов «Полёт» (1995) Фото: Иван Козлов
Сиртя: шаманы и пастухи “земляных оленей”
С комплексом преданий о пермской чуди, селькупских квели и сибирских «ящерах-мамонтах» тесно связаны самодийские предания о народе сиртя (сихиртя, сииртя, сирчи), обитавшем в тундре до прихода ненцев. По преданиям, сиртя были маленького роста, носили красивую одежду с металлическими подвесками. У них были белые глаза (вспомним “чудь белоглазую”), говорили слегка заикаясь. Домами сиртя служили высокие песчаные сопки. На поверхность тундры они выходили по ночам или в туман; обитали под землей, где ездили на собаках и пасли «мамонтов» («я хора»), называемых ненцами «земляными оленями».
Как и чудь, сиртя считались умелыми кузнецами и хорошими воинами. Встречи с сиртя одним приносили несчастье, другим – удачу. По преданиям, с приходом в тундру ненцев-оленеводов сиртя скрылись под землей. Известны случаи женитьбы ненцев на женщинах сиртя. По другим рассказам, сиртя могли украсть детей (если те допоздна продолжали игры вне чума), наслать порчу на человека или просто напугать его. Встречаются упоминания военных столкновениях ненцев с сиртя, при этом последние отличались не столько ратной доблестью, сколько умением неожиданно скрыться и внезапно появиться вновь. Ненцы относили эти умения к особым (шаманским) дарованиям сиртя[1].
Материальные следы «подземных жителей сиртя»
Первыми европейскими путешественниками, посетившими бассейн р. Коротаихи, расположенной в Заполярном районе Ненецкого автономного округа, были члены миссионерской экспедиции 1826-1828 гг. под руководством архимандрита Свято-Троицкого Антониево-Сийского монастыря Вениамина (в миру Василия Никифоровича Смирнова) (ок. 1782–1848), предпринятой для обращения в христианскую веру самоедов Большеземельской и Малоземельской тундры. В нижнем течении реки экспедицией были обнаружены остатки поселений «подземных жителей сиртя», а, главное, зафиксирована непосредственная связь между чудью и сиртя, запечатленная в названии соответствующих топонимов.
Архимандрит Вениамин пишет: «Коротаиха замечательна и обилием рыбных промыслов, и чудскими земляными пещерами, в которых, по самоедским преданиям, когда-то в древности жила Чудь. Пещеры эти в 10 верстах от устья, на правом берегу, на косогоре, который издревле по-самоедски назывался Сирте ся (Чудская гора)»[2].
А.И. Шренк (Александр Густав фон Шренк)
Побывавший в этих местах 10 лет спустя путешественник и доцент минералогии Дерптского (Тартуского) университета А.И. Шренк (1816–1876) подтвердил сведения, записанные архимандритом Вениамином: «Наконец на правом берегу Коротаихи, близ устья ея, находится 5 или 6 земляных холмов, внутри которых обитала Чудь; холмы эти и теперь еще известны у самоедов под именем Сииртеса, а у русских под именем курганов, и в существовании их нельзя сомневаться, так как оне не только очень хорошо известны самоедам и русским охотникам, но и описаны Архимандритом Вениамином, который сам бывал в них. Я сам не видал этих интересных остатков, потому что они лежали мне не по пути. Самоед же, который был в них, описал мне их следующим образом. Их в том месте 5 или 6 холмов, почти четырехугольных, так что они, по-видимому, были сделаны человеческими руками; внутренность их пуста и представляет 4-угольное пространство, стены которого вытесаны балками, на подобие русских жилых комнаток; только крыши у них не были покрыты тесом, отчего они почти во всех пещерах провалились, или, как полагают, разрушены промышленниками, искавшими добычи. Двери или входы этих подземных хижин были низки и все обращены к востоку. Самоед этот нашел внутри этих жилищ несколько кусочков тетевы, сплетенной из трав, также несколько кусков моржового клыка и остатки заячьей кожи. У товарищей своих он видел свинец, а равно особенного устройства нож, найденный в этих же чудских пещерах»[3].
Во время поездки по Большеземельской тундре 1837 года Шренк впервые записал аутентичные ненецкие предания о сиртя – кочевых охотниках тундры и морского побережья, промышлявших диких оленей, рыбу и морского зверя, говоривших на языке, отличном от ненецкого, и скрывшихся навсегда под землей[4].
Советские ученые о культуре сиртя
Советский геолог Н.А. Кулик (1886–1942), приходившийся братом известному исследователю метеоритов Л.А. Кулику, писал в «Докладах АН СССР» (1928): «В низовьях Коротаихи мне пришлось посетить так называемые Чудские жилища – вырытые в песке пещеры, описанные еще в 1827-37 гг. о. Вениамином и Шренком. Я их нашел в мало измененном виде. На эту же прочность поверхности песков указывают многочисленные находки на “яреях”[5] обильных остатков неолитического человека в виде кремневых орудий и обломков гончарных изделий, которые лежат почти на поверхности песчаных площадок и едва прикрыты тонким слоем песка»[6].
В советское время проблема сиртя разрабатывалась крупнейшим отечественным угроведом, этнографом и археологом В.Н. Чернецовым (1905–1970). Согласно опубликованным им преданиям, ненцы, пришедшие на Ямал, встретили там население, обитавшее на побережье в земляных домах и промышлявшее морского зверя. Это и были сиртя, не знавшие оленеводства, с которыми ненцам доводилось воевать, а иногда и вступать в браки[7].
В частности, известно зафиксированное свидетельство ненецкого рода Вэнонга: их родоначальники на Ямале не раз вступали с сиртя в сражения, а в периоды перемирий вели с ними торговлю, более того, одна из женщин в свое время вышла замуж за сиртя[8]. Ненцы были убеждены, что последние сиртя еще за четыре – шесть поколений до наших дней встречались кое-где на Северном Ямале, а затем окончательно исчезли.
Побывав на Ямале, Чернецов не только собрал разнообразные сказания о сиртя, но и обнаружил вполне вещественные памятники древнейшей культуры (IV в. до н.э. – II в. н.э.), оставленные скорее сиртя, чем позднейшими ненцами[9]. Обнаруженную культуру Чернецов назвал «усть-полуйской» по городищу близ впадения р. Полуй в Обь, в черте современного города Салехард. Также он опубликовал важный археологический материал из землянок на мысе Тиутей-сале при слиянии рек Сер-яха и Тиутей-яха (на западном побережье Ямала под 71°30′ с. ш.), который он датировал VI-IX вв. и приписывал сиртя[10].
Основные археологические работы на Усть-Полуе были начаты советским этнографом и археологом В.С. Адриановым (1904–1936) в 1935-1936 гг. Археологические материалы экспедиции Адрианова 1935 года произвели сильное впечатление даже на именитых коллег. Один из создателей теоретических основ советской археологии В.И. Равдоникас (1894–1976) в конце 1935 года писал своему коллеге профессору Хельсинкского университета и председателю Финского археологического общества А.М. Тальгрену (1885–1945): «Поразительные вещи привез наш молодой сотрудник В. Адрианов из раскопок, которые он летом произвел на Оби в 4 км от Обдорска. Около 7000 предметов, из них более 1500 изделий из кости совершенно исключительных художественных достоинств. Это разного рода украшения, гребни, вероятно, шаманские изображения и т.д. Техника резьбы исключительно высокая. Стиль весьма любопытен. Много изображений (птицы, звери, олени и пр.), весьма приближающихся по стилю к скифскому искусству. С другой стороны, немало близких по стилю и сюжетам к пермским и зауральским вещам первого тысячелетия нашей эры, в частности, костяные ложки близки к металлическим ложкам Подчеремского клада и т. д. Пишу Вам это под свежим впечатлением, т. к. только что видел эти вещи. Это буквально мировое открытие. По художественным достоинствам эти находки не ниже Пазырыка или любого скифского кургана. Не ясно, из какого памятника они происходят. Адрианов считает его поселением, но вещи слишком хороши для культурного слоя простого поселения. Может быть, это жертвенное место. Раскопано только 300 кв. метров, между тем оно простирается больше чем на 2000 кв. метров. Хронология, судя по металлическим предметам (“чудские” бляхи, бусы) – первая половина первого тысячелетия нашей эры (после Рождества Христова). Для Вас это известие будет очень интересно в связи с главными темами Ваших научных работ»[11].
Раскопки 1935 года на городище в устье Полуя, близ города Салехарда, были продолжены в следующем 1936 году. В Ленинград было доставлено 11034 предмета, получившие 5007 номеров в описи № 5455. Зарегистрировано много фрагментов глиняных сосудов, костяные лопаточки, ножи, гарпуны, остроги, проколки, панцирные пластинки, поясные крючки, приспособления для привязывания собак, скребки для кожи, стрелы, серпы для кошения травы, береста и другие находки.
Антропоморфные изображения (фигурка и личины). Бронза. Из раскопок В.С. Адрианова, 1935-1936 гг.
По материалам экспедиции 1935 года Адрианов успел опубликовать только краткие статьи и заметки, заявив ученому миру об открытии им на Ямале богатой оригинальной усть-полуйской культуры, которую он датировал эпохой раннего железа (IV в. до н.э. – II в. н.э.).
Адрианов стоял на пороге важных научных обобщений и открытий, но сделать полное научное описание результатов экспедиции 1936 года и реализовать свои исследовательские планы он не успел: 6 ноября 1936 года он был арестован органами НКВД по обвинению в совершении преступлений, предусмотренных статьей 58, пункт 8 (террористический акт) и пункт 11 (организованная контрреволюционная деятельность) УК РСФСР как активный участник контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации, совершившей убийство С.М. Кирова. Выездной сессией Военной коллегии Верховного Суда СССР 19 декабря 1936 года он был приговорен к высшей мере наказания, и в тот же день приговор был приведен в исполнение.
Уникальные коллекции и обширный архив Адрианова хранятся в Музее антропологии и этнографии им. Петра Великого РАН в Петербурге. С его материалами впоследствии работал Чернецов и другие специалисты[12].
Новые находки российских ученых
Археологические работы на Усть-Полуе были продолжены только в 1993-1995 гг. Ямальской археологической экспедицией под руководством Н.В. Федоровой и возобновлены в 2006 году.
В ходе раскопок 2009 года Ямальской археологической экспедицией была обнаружена уникальная костяная скульптура, изображающая сидящего человека с поджатыми к животу ногами и сложенными над коленями руками. Специалисты отмечают, что «иконографические совпадения объемной фигурки сидящего человека с литыми бронзовыми и гравированными на бляхах антропоморфными персонажами Усть-Полуя удивительны. У всех фигур голова непропорционально велика по отношению к телу»[13].
Не исключено, что во всех перечисленных случаях мы имеем дело с одной и той же устойчивой иконографической традицией, связанной с изображением сиртя.
Изображения человекоподобных существ, найденные археологами в усть-полуйском святилище, относятся к периоду с раннего железного века до рубежа I-II тысячелетий н.э., и отлиты из бронзы или вырезаны ножом на плоских бронзовых бляхах. Иконография антропоморфов крайне однотипна: фигура или голова (личина) изображаются строго анфас и увенчиваются головным убором, напоминающим шлем. На шлеме нередко красуется фигура/голова зверя или птицы, антропоморфная личина[14].
Специалисты Научного центра изучения Арктики называют археологический памятник Усть-Полуй одним из наиболее древних северных центров железообработки в Евразии[15]. В этой связи нужно еще раз напомнить, что именно чудь и сиртя в народных преданиях славились своими металлургическими талантами.
Точку зрения, согласно которой сиртя действительно существовали и сыграли свою роль в формировании аборигенного субстрата ненецкого народа всецело поддерживал антрополог, этнограф и археолог, профессор М.Г. Левин (1904–1963), на протяжении двадцати лет заведовавший отделом антропологии Института этнографии АН СССР. Он подчеркивал необходимость дальнейших поисков свидетельств о сиртя, что в значительной мере определило направление работ Ямало-Обской экспедиции кафедры этнографии МГУ, состоявшейся в 1961 году под руководством специалиста по финно-угорским народам, этнографа и этнолога Л.П. Лашука (1925–1990).
На сопке Харде-седе («имеющая жилье сопка»), расположенной на восточном побережье Ямала (бухта Находка), экспедицией Лашука было обнаружено заброшенное священное место, с которым связано представление о сиртя. По свидетельству местных жителей, в этой сопке некогда скрывались диковинные «маленькие люди», но уже давно они ушли в другую, более удаленную сопку, оставив на прежнем месте только «сядеев» – изображения богов и различные вещи. Старухи и сейчас не разрешают детям бегать по сопке: «Вытопчите, мол, сядеев, а это – грех». Само название сопки указывает, что на ней когда-то было не только жертвенное место, но и жилье.
В результате проведенных раскопок выяснилось, что помимо находок (костяные поделки, деревянные предметы, остатки сосудов и т.д.), относящихся к позднему времени, некоторые обнаруженные предметы имеют типологическое сходство с находками в землянке на мысе Тиутей-сале, существовавшей до X века, оставленными народом несамодийского происхождения, хотя и причастного к формированию современных ненцев. Основные находки, сделанные на сопке Харде-седе, были отнесены к эпохе развитого железного века. На сопке были обнаружены следы металлургического производства в виде железных шлаков и сплавившегося в стекловидную массу песка, подстилающего верхний торфяной слой. Структурный анализ показал, что шлак происходит из сыродутного железоделательного горна.
Лашук пишет: «Изучение напластований на капище Харде-седе ясно показывает непрерывность его использования с I тысячелетия н.э. и до начала 30-х годов XX века, что вряд ли могло иметь место, если бы между ранними насельниками здешних мест – сиртя и позднейшими ненцами – не было никакой генетической связи. <…> Тиутейсалинские памятники возникали в приполярной тундре тогда, когда здесь не было и намека на оленеводческий уклад населения и какие-либо следы новой культуры, принесенной из южной части Обь-Енисейского междуречья – наиболее вероятной прародины оленных самодийцев. Причислять последних к созидателям тиутейсалинской культуры тундровых охотников на дикого оленя и приморских зверобоев нет особых оснований, хотя, распространившись со временем по Крайнему Северу, самодийцы через посредство аборигенов (сиртя) и явились восприемниками этой культуры»[16].
Характерно, что ямальские ненцы отчетливо различают сиртя – древних аборигенов и хаби – хантов – также очень древних жителей Севера. Ненец, имеющий хотя бы и в далеком родстве иноязычные элементы, уверенно говорит, что это были хаби, а отнюдь не сиртя, но случается, что далекий родич был сиртя, опять-таки с хаби ничего общего не имеющий. Таким образом, очевидно, что представление ненцев о сиртя носит в значительной степени характер этнического, а не какого-либо иного различия.
В Находке экспедицией Лашука были записаны следующие сказания об аборигенах Ямала. Сиртя – люди очень низкого роста, но коренастые и крепкие, жившие тысячу лет назад. Во всем они отличались от ненцев: домашних оленей не держали, охотились на оленей-дикарей, носили иную одежду: например, ягушек (распашная женская одежда из оленьей шкуры), как ненцы, не имели, одевались в шкуры выдры (намек на глухую верхнюю одежду). Однажды появилась большая вода, затопившая все низменные места на Ямале. Жилищами сиртя стали недра возвышенных сопок-седе. По другой версии, сиртя «ушли в сопки» потому, что с появлением «настоящих людей» – ненцев – прежняя земля перевернулась оборотной стороной. Став подземными жителями, сиртя впредь опасались выходить на дневной свет, от которого у них лопались глаза. День у них стал считаться ночью, а ночь — днем, ибо только по ночам они могли выходить из сопок, да и то, когда в окрестности все тихо и нет людей. Сейчас сиртя осталось мало, и все реже они выходят на поверхность. Только шаман может определить, в какой сопке сиртя есть, а в какой их нет. Как указывает Лашук, реалистическая основа в этих преданиях бесспорно есть и подтверждается научными данными, однако конкретного ответа об этнической принадлежности сиртя сказания не дают[17].
Городок сиртя в Бухте Находка
В 1989 году в бухте Находка провел исследования сотрудник Института языка, литературы и истории Коми научного центра УрО РАН (г. Сыктывкар), археолог В.С. Стоколос. Он обследовал выявленные Лашуком стоянки эпохи ранней бронзы, расположенные рядом с городищем. Однако, объекты, не входившие в сферу научных интересов археолога, остались без внимания[18].
По понятным причинам интерес к объектам в бухте Находка возобновился лишь во второй половине 2000-х годов. В 2006 году на городище Бухта Находка (Ямальский р-н, восточное побережье п-ова Ямал близ устья реки Хардэяха, в 75 км на северо-восток от поселка Яр-Сале) были начаты комплексные стационарные исследования под руководством археолога, кандидата исторических наук О.В. Кардаша. В 2011 году по итогам работ 2006-2008 гг. на городище Бухта Находка была опубликована книга «Городок сихиртя в Бухте Находка»[19]. Издание содержит первые практические результаты научного анализа материалов полевых исследований памятника: данные по реконструкции архитектуры, хозяйства, торгово-меновых отношений жителей, результаты палеоэкологических исследований.
Общий вид городища Бухта Находка на побережье Обской губы
Автор резюмирует ситуацию, сложившуюся на момент выхода книги следующим образом: «Стационарными раскопками оборонительно-жилой комплекс городища Бухта Находка изучен не более чем на четверть. В площади раскопа исследованы остатки шести жилых домов, два из которых полностью. В результате раскопок получена коллекция артефактов, включающая изделия из дерева, кости, металла, стекла общим числом 1,5 тыс. целых предметов или фрагментов. Собрана коллекция костных остатков животных – 6,5 тыс. экз. Кроме этого отобраны образцы древесины для определения возраста по дендрохронологическому методу. Комплексное изучение этого памятника позволило не только получить коллекцию уникальных предметов и важных образцов.
Ситуационная карта-схема местонахождения городища Бухта Находка на восточном побережье п-ва Ямал. По изданию: Кардаш О.В. Городок сихиртя в Бухте Находка (первые результаты исследования).
Анализ обнаруженных источников дает возможность воссоздать многие стороны культуры, хозяйства и религии древнего коренного населения полуострова Ямал. Эти выводы в свою очередь помогают пролить свет на проблему, волнующую многих исследователей Севера XX века о существовании легендарного народа сихиртя. Что в ненецких легендах о сихиртя вымысел, а что правда? Был ли на самом деле такой народ и была ли некая древняя арктическая культура, и если да, то что она собой представляла? Куда ушли сихиртя – исчезли без следа или растворились в ненецком и хантыйском этносах?
Реконструкция оборонительно-жилого комплекса городища (О.В. Кардаш, С.А. Уткина). Рисунок архитектора С.А. Уткиной. По изданию: Кардаш О.В. Городок сихиртя в Бухте Находка (первые результаты исследования).
Следует заметить, что и на сегодняшний день вопросов остается больше, чем ответов, и не только для Севера Западной Сибири. Объем комплексного изучения памятников древней культуры арктического населения российской Арктики настолько мал, что еще долгое время многие вопросы останутся без ответа, либо их комментарии не будут содержать убедительных аргументов. Настоящей работой мы вводим в общественный культурный и научный оборот первый комплекс подлинных источников об одном из памятников древней арктической культуры – народа, получившего название “сихиртя”»[20].
Реконструкция интерьера жилой постройки городища (О.В. Кардаш, С.А. Уткина). Рисунок архитектора С.А. Уткиной. По изданию: Кардаш О.В. Городок сихиртя в Бухте Находка (первые результаты исследования).
Что нам известно о сиртя
То немногое, что нам известно в настоящий момент о народе сиртя, заставляет подозревать их чрезвычайную близость с чудскими умельцами и селькупскими квели-куп:
– во всех случаях не обнаружено уверенно атрибутированных физических останков представителей этих племен, кроме следов материальной культуры и металлургического производства;
– с приходом исторических народов сиртя скрываются под землей, тот же самый мотив мы находим и в рассказах о чуди («Чудь в землю ушла. Чудь живьем закопалась, чудь под землей пропала»[21]) и квели-куп;
– согласно преданиям, сиртя пасут «земляных оленей», и на образцах пермского культового литья в изобилии представлен сюжет «ящера-мамонта», находящегося в тесном взаимодействии с человеком, а богами квели-куп являются «рыбы», тождественные сибирскому «ящеру-мамонту»;
– сиртя считались умелыми кузнецами, которым приписывалось обладание особыми шаманскими дарованиями, равно характерными и для селькупских квели-куп, и для создателей пермской культовой металлопластики, слывших умелыми рудознатцами и чароплетами.
Последнее обстоятельство красноречиво зафиксировано в самом наименовании этого загадочного народа.
Кудесники и чароплеты
По мнению филолога и историка А.А. Шахматова (1864–1920), слово чудь представляет собой славянскую трансформацию готского слова tjudo (thiudos, thuidos, thuidi), что означает «люди»[22]. Эта точка зрения была поддержана одним из создателей отечественного финноугроведения, член-корреспондентом АН СССР Д.В. Бубрихом (1890–1949). Он полагал, что германское tjudo, превратившееся в чудь, славяне перенесли с германцев на западных финнов, которые якобы вместе с германцами «что-то делали» (буквально) на Балтийско-беломорском севере[23].
Однако эта версия совершенно не объясняет происхождение от якобы нерусского корня чуд (чут, чуж) целого «гнезда» таких русских слов как: чудной, чудесный, чудить, очудиться (что первоначально означало – оказаться в положении чуда, сделаться чудом).
Согласно другой версии слово чудь происходит от праславянского слова tjudjь («чужой») и, как не сложно догадаться, обозначает все чужое в этническом, географическом, социальном, культурном и мифологическом плане[24].
«Золотым ключиком» к пониманию настоящего значения и происхождения названия народа чудь является праславянское слово čudo («чудо») и связанное с ним древнерусское слово кудесъ («чары», «колдовство»), от которого происходит слово кудесник («волшебник», «чароплет»). Его производные кудесить и кудесничать имеют сразу два значения: совершать волшебство, колдовать и чудить, подшучивать, шалить, проказничать.
В других индоевропейских языках старославянскому слову čudo соответствует только древнегреческое кюдос (κυδος). Филолог и семиотик, академик Ю.С. Степанов (1930–2012) писал: «Хотя этимологическое родство старославянского и соответственно русского слова чудо и греческого кюдос “воинская слава, триумф”, как бы “ореол славы и почета царя и военачальника”, было давно и прочно установлено, их дальнейшее концептуальное расхождение вызывало недоумение»[25].
Эта проблема была решена одним из выдающихся французских лингвистов ХХ века Э. Бенвенистом (1902–1976). Он показал, что в греческой культуре кюдос обозначает «неотразимую магическую власть, удел богов, которые иногда уступают ее какому-нибудь герою по своему выбору». «Κυδος, – пишет Бенвенист, – переходит от одного к другому, от греков к троянцам, потом от Гектора к Ахиллу, оставаясь невидимым и магическим атрибутом, окруженным чудесами, да и сам он – чудо, орудие триумфа, которое один лишь Зевс удерживает постоянно, предоставляя на день-другой тому или иному царю или герою. Не удивляет и совпадение по форме между греческим κυδος и старославянским čudo – исходя из общего для обоих слов значения “сверхъестественная сила”»[26]. Бенвенист особо подчеркивает, что кυδος никогда не значит «слава», но обозначает магический атрибут, обеспечивающий победу: «Предопределенность, заложенная в κυδος, его огромное и мгновенное воздействие, смятение, которое оно вызывает среди врагов, делает этимологическое сопоставление со славянским čudo приемлемым. Оба слова восходят к одному глагольному корню čuti “чувствовать” в славянском, κυδος “замечать” в греческом, где исконное: “замечать нечто необычное, отмечать что-то как новое или странное”»[27].
Рассматривая проблему возникновения названия чудь, Степанов пишет: «Народы, населявшие Север, воспринимались русскими как племена колдунов, кудесников (кудесник стоит в семантической близости к чудо, чудеса). Эти представления сохранялись очень долго. Еще в 70-х годах XIX века русские поморы в бурю читали заговор против чуди, поскольку считалось, что это племя способно насылать бурю»[28].
Даже после исчезновения чуди громкая слава об особенно «сильном» чудском колдовстве нашла свое отражение в «Стоглаве» – сборнике государственных законов XVI века, в котором упоминаются некие «чудские колдуны» (арбуи). Там же поминаются «лихие бабы-кудесницы, знавшие колдовство чудских арбуев», которые поступали в просфирни и «над просфорами, и над кутьями, и над свещами, также и над богоявленской водой, волхвовали и приговаривали, яко же арбуи в Чюди». Вот несколько примеров: «И она (проскурня) спросит имени о здравии да над проскурою (проскура, проскурня – разговорный вариант слов просфора и просвирня) сама приговаривает якоже арбуй в чюди» (1551); «И в Петров деи пост многие ядят скором и жертву деи и питья жрут и пиют мерзким бесом, и призывают деи на те свои скверные молбища злодеевых отступних арбуев чюдцкых» (1534)[29].
После Крещения Руси память о старых чудских мольбищах и капищах сохранялась в названиях улиц и селений на местах последующего обитания славян, а влияние арбуев, традиционно почитаемых особенно «сильными», простиралось заметно далее Новгородской земли.
Анонс:
С преданиями о пермской чуди, селькупскими легендами о народе квели-куп, и сибирских «ящерах-мамонтах» тесно связаны самодийские предания о народе сиртя, обитавшем в тундре до прихода ненцев. Также, как и чудь, сиртя были маленького роста, носили красивую одежду с металлическими подвесками. У них были белые глаза (вспомним “чудь белоглазую”), а домами сиртя служили высокие песчаные сопки. На поверхность тундры они выходили по ночам или в туман, обитали под землей, где ездили на собаках и пасли «мамонтов» («я хора»), называемых ненцами «земляными оленями». Осенью 2017 года по итогам археологических раскопок в Тазовском районе Ямало-Ненецкого автономного округа тюменские ученые-археологи высказали предположение, что мифический народ сиртя действительно существовал на Ямале. 20 января 2020 года информационное агентство ТАСС сообщило о серии уникальных находок красноярских археологов на Таймыре. Специалисты ООО «Красноярская геоархеология» заявили, что часть из них могут быть следами древних обитателей Арктики – легендарного народа сиртя.
Подробнее о культуре сиртя и чуди в книге А. Комогорцева и А. Жукова “Код чуди: исчезнувшая цивилизация Русского Севера”