Александр Сопровский (1953-1990). Часть 1

Из автобиографии:

Родился 21 октября 1953 года в Москве, на Чистых прудах. Родители — оба шахматисты. В 70—80-е годы учился с перерывами на филологическом и историческом факультетах Московского университета. В те же годы работал бойлерщиком, сторожем, в том числе церковным, рабочим в экспедиции. Побывал на Крайнем Севере, востоке и юге страны. Приходилось также заниматься стихотворным переводом, давать на дому уроки русского языка и литературы — и так далее.

На рубеже 1974 и 1975 годов мы с Сергеем Гандлевским, Бахытом Кенжеевым, Татьяной Полетаевой, Алексеем Цветковым и др. создали литературную группу «Московское время». Издавали самиздатскую антологию. Группа не предлагала манифестов или программ. Налицо была непредвзятая вкусовая общность, обусловленная тесными творческими и дружескими связями. В 1982 году из-за публикаций на Западе был отчислен с последнего курса университета. Татьяна Полетаева, с 1977 года моя жена, потеряла тогда же и по тем же причинам работу в экскурсионном бюро. В 1983 году мне были предъявлены сразу два прокурорских предостережения: за антисоветскую агитацию и за тунеядство.

Для начала предлагаю прочитать два наиболее (по-моему скромному мнению) интересных с художественной точки зрения стихотворения.

Я знал назубок мое время,

Во мне его хищная кровь –

И солнце, светя, но не грея,

К закату склоняется вновь.

Пролеты обшарпанных лестниц.

Тревоги лихой наговор –

Ноябрь, обесснеженный месяц,

Зимы просквоженный притвор.

Порывистый ветер осенний

Заладит насвистывать нам

Мелодию всех отступлений

По верескам и ковылям.

Наш век – лишь ошибка, случайность.

За что ж мне путем воровским

Подброшена в сердце причастность,

Родство ненадежное с ним?

Он белые зенки таращит –

И в этой ноябрьской Москве

Пускай меня волоком тащат

По заиндевелой траве.

Пускай меня выдернут с корнем

Из почвы, в которой увяз –

И буду не злым и не гордым,

А разве что любящим вас.

И веки предательским жженьем

Затеплит морозная тьма,

И светлым головокруженьем

Сведет на прощанье с ума,

И в сумрачном воздухе алом

Сорвется душа наугад

За птичьим гортанным сигналом,

Не зная дороги назад.

И стало быть, понял я плохо

Чужой до последнего дня

Язык, на котором эпоха

Так рьяно учила меня.

1986

***

В Европе дождливо (смотрите футбольный обзор)

Неделю подряд: от Атлантики и до Урала.

В такую погоду хороший хозяин на двор

Собаку не гонит… (И курево подорожало.)

В такую погоду сидит на игле взаперти

Прославленный сыщик – и пилит на скрипке по нервам.

(И водка уже вздорожала – в два раза почти:

На 2.43 по сравнению с 71-м.)

И общее мненье – что этого так бы не снёс

(Ни цен этих, то есть на водку, ни этой погоды)

Хороший хозяин: не тот, у которого пёс,

А тот, у кого посильнее, чем Фауст у Гёте.

Над Лондоном, Осло, Москвой – облака, будто щит,

И мокрых деревьев разбросаны пёстрые рати.

Которые сутки подряд – моросит, моросит,

И в лужах холодных горят фонари на Арбате.

Сентябрь обрывается в небо. Глаза подниму –

Всё те же над городом изжелта-серые тучи.

Когда бы ты знала, как нехорошо одному.

Когда бы не знал я, что вместе бывает не лучше.

Есть чувства, по праву приставшие поздней любви.

Гуляет над миром отравленный ветер разлуки.

Войди в этот воздух, на слове меня оборви –

Когда всё из рук вон, когда опускаются руки.

Шаги на площадке. Нестоек наш жалкий уют.

И сон на рассвете – как Божья последняя милость.

И памяти столько хранит завалящий лоскут,

А в памяти столько души – сколько нам и не снилось.

И я, не спеша, раскурю отсыревший табак –

И слово признанья вполголоса молвлю былому…

В Европе дождливо. Хозяева кормят собак,

И те, как хозяева, с важностью бродят по дому.

1981