Адриан Пиотровский, или О первом упоминании вибратора в отечественной литературе

Поля «Закладки» становятся все шире. После нашего с Екатериной Михайловной подкаста об «Эфиопике» Гелиодора начала читать про переводчиков книги – молодых классиков из объединения АБДЕМ (писала о них тут некоторое время назад, поищите), и что-то дальше так и go with the flow, невозможно остановиться. В одной из статей, упоминающих, помимо прочего, АБДЕМитов, зацепилась взглядом за имя Адриана Пиотровского – тоже классика, тоже переводчика, сверстника и современника моих героев.

Почему зацепилась? Потому что вы тоже Пиотровского скорее всего знаете – именно его переводы комедий Аристофана считаются у нас каноническими. «Паря в пространстве, мыслю о судьбе светил» из «Облаков», про Сократа - помните? Ну, так вот, это как раз перевод Пиотровского и есть.

Дальше – как в тумане, и вот я уже почему-то читаю длинную биографическую статью об Адриане Пиотровском от 1969 года, и глаза мои лезут на лоб. Ну, начнем с того, что его появление на свет стало результатом беззаконной любви великого антиковеда и тоже, вы будете смеяться, переводчика с древнегреческого Фаддея Зелинского (в его переводах вы, скорее всего, читали Софокла) и юной девы, учившейся у него на Бестужевских курсах. Покрывая грех, младенца удочерила замужняя старшая сестра несчастной жертвы педагогического абьюза, а ее супруг Иван Пиотровский снабдил приемного сына фамилией и отчеством.

После мелодраматического зачина жизнь Пиотровского вырулила было на более-менее стабильную траекторию – в 1916 году, в возрасте 18 лет, закончив Питершуле, он поступил на классическое отделение Петербургского университета (приемные родители не скрывали от Адриана его подлинного происхождения, и, говорят, стремление непременно пойти по стопам отца стало для юноши навязчивой идеей). Однако в размеренный ход жизни вмешалась революция – ей не удалось полностью изменить сферу интересов Пиотровского, но придало его увлечениям совершенно новый импульс. Страстная любовь к театру (неслучайно из всей античной литературы более всего его интересовала драма) определяет всю его дальнейшую судьбу.

Начало 20-х годов застает юного классика в роли руководителя (!) петроградской революционной самодеятельности, ответственного за проведение культурно-массовых и театральных мероприятий. В стране огромный дефицит пролетарского драматургического материала, и Пиотровский сам берется за перо.

В 1923 году он заканчивает работу над пьесой «Падение Елены Лэй» (она есть в интернете, в принципе, можете прочесть). Сюжет ее вкратце таков. Американский город под названием – сюрприз - Илион погряз в скверне. Богачи, жирующие в роскошных дворцах, безжалостно давят простой народ, но у народа есть свой рупор, свой защитник – рабочий вожак Георг Гэз. Гэз обращается к своей пастве с внезапным призывом: все эти профсоюзы, стачки, борьба за улучшение условий труда – все это пустое. Лучшее, что может сделать рабочий класс, чтобы отомстить проклятым капиталистам, это перестать размножаться. Род рабочих таким образом через тридцать лет полностью вымрет, угнетателям некого будет угнетать, и их власть рухнет.

Однако это прекрасное начинание очевидным образом требует самоотверженности и жесточайшего целибата. Сексуальная депривация мучительна, ушлые уличные торговцы предлагают женщинам «олисбос октодактилос» (буквально «восьмипалое приспособление для самоудовлетворения» - аристофановское словечко и первое, насколько я могу судить, а заодно и на много лет последнее упоминание вибратора в отечественной литературе), напряжение растет. Молодой рабочий, отлученный подругой от ложа, совершает самоубийство. Его убитая горем невеста требует отказа от пассивной борьбы: вместо воздержания – революция!

Кто там первый сказал «Лисистрата»? Правильно, как раз тогда ее Пиотровский и переводит.

Но и капиталисты не дремлют. Самый главный буржуин, нефтяной король по имени Гектор Макферсон придумывает злодейский план. Он подсылает к Гэзу свою племянницу, прекраснейшую женщину Илиона Елену, которую, надо заметить, и сам вожделеет. Елена должна совратить трибуна революции, показав тем самым соратникам нестойкость его убеждений и развалив секс-стачку. Однако же Елена искренне влюбляется в Георга Гэза, отдается ему, а после гибели возлюбленного (его, простите за спойлер, убивает ослепленный ревностью Макферсон) становится валькирией восстания. Развратный Илион горит. Власти капитала конец.

Занавес.

Это гомерически смешное произведение, изобилующее античными аллюзиями, написано примерно в таком стиле: «Подлое лукавство природы. Чудовищный обман ночей, с криками, с кровью, с горячими грудями и пересохшим ртом, с укусами, головокружением, сумасшествием. Черная фабрика рабов. Природа продалась купившим нас, чтобы вырвать у нас последнее - даром. Мы - каторжники у вагонетки, за сладкий час делающие бессмертными свои каторжные шаги» (похоже, если честно, на подстрочный перевод Еврипида).

Это не единственное оригинальное произведение Пиотровского, но единственное, которое я нашла в сети (и, насколько я могу судить, очень репрезентативное). Но карьера драматурга – лишь этап, лишь трамплин. Пиотровский становится одним из активнейших организаторов новой пролетарской культурной жизни.

Он руководит литературной частью в крупнейших Ленинградских театрах, читает лекции, выпускает статьи о применении принципов античного театра к современности, пишет рецензии на все театральные и кинопремьеры, работает над либретто балета Шостаковича «Светлый ручей», переводит и ставит на сцене БДТ пьесы немецкого анархиста, экспрессиониста, вождя краткоживущей Баварской Советской Республики Эрнста Толлера (а параллельно работает над переводами Эсхила, Катулла, Петрония, да).

А в 1928 году начинается самая звездная пора в жизни Пиотровского – он становится, ну, примерно генеральным продюсером того, что довольно скоро окажется «Ленфильмом». Там его кипучая продюсерская натура разворачивается на полную катушку – так, именно его усилиями реализуется такой культовый проект как фильм «Депутат Балтики», фактический дебют режиссеров Хейфеца и Зархи. Незадолго до смерти успел еще и над либретто «Ромео и Джульетты» Прокофьева поработать – замахивались на блокбастер, но что-то пошло не так.

Что именно, думаю, угадать несложно. Летом 1937 году Адриана Пиотровского арестовали за шпионаж и диверсии на культурном фронте, кажется, очень мучили в тюрьме и к зиме расстреляли. Переводы его вплоть до посмертной реабилитации в 1957 году издавали анонимно (у меня был сборник античной драмы 1952 года, Фаддей Зелинский в нем упомянут, а на месте имени его сына – прочерк), статьи и критика не издавались вовсе – хотя есть среди них вполне блестящие, не столько по мысли даже, сколько по стилю и какому-то почти физически ощутимому внутреннему пламени.

Удивительная судьба, удивительный человек. Все-таки что-то в этих классиках послереволюционной поры было особенное. Гвозди бы делать – ну, собственно, их и делали.

Соберусь с силами и как-нибудь вам еще и об отце Адриана Пиотровского Фаддее Зелинском расскажу. Тоже, знаете, тот еще персонаж.