Абсолют

Каждый находится на своём месте по праву рождения и силы. Ли Фэн, если бы ему и не было суждено стать императором, всё равно сидел бы на троне, где спину подпирает деревянная спинка, как и он держит Лунань. Все дороги вели его только наверх — предначертанная звездами или нарисованная его рукой дорога. Никаких сомнений быть не может: это естественнее, чем дышать, и он убедил себя, будто с рождения стремление править, алчность, жадность слились с кровью и, окутывая паутиной, выросли в преимущества. Выучив у наставника и учителя о неоднозначности вещей, об отсутствии только белого и черного, Ли Фэн задумался: всё ли плохое только плохое, всякая ли добродетель несёт исключительно мир и пользу? Так что же такого ужасного владеть и желать власти, быть единственным? Всё, чего Ли Фэн хотел, — быть абсолютом в глазах каждого подданного. Стоит его тонким губам разомкнуться, и каждый в нетерпении внимал его словам. Не подвергая сомнению, разве же мог ошибаться великий император Ли Фэн? Нет ничего драгоценнее в империи, чем жизнь Ли Фэня, и каждый готов закрыть её своим телом, стать щитом и мечом в его руках.

Игра закончилась после первых шепотков, пущенных стрелой над головой. Гу Юнь. Одно имя вызывало порой стену гнева и презрения. Кто такой аньдинхоу, когда на вершине мира Ли Фэн? Он ввёл себя абсолютно неподобающим образом с императором. Ли Фэн стоял на верхней ступеньке, но дыхание Гу Юня щекотало нос даже когда он находился на коленях. Взгляд с насмешкой и высокомерием прилип, просвечивал сквозь голову, преследовал и не оставлял. Расстояние в тысячи ли не смоет эти мелкие угольные глаза, пропитанные жадностью цзылюцзиня. Лживые словечки, клятвы, не стоившие даже камней, вылетали изо рта Гу Юня так просто, что Ли Фэн невольно ощущал щекотание в горле. Если ему действительно не интересно ничего, кроме войны, и он не протягивал руки к империи, что же ты, лживый червь, пытаешься унизить меня взглядом, споришь и заискиваешь внимания? 

"Ты обязан преподносить на раскрытых ладонях, уперевшись взглядом вниз и склонив лоб к полу, каждое своё решение и идею мне. А ты смеешь, словно равный мне, смотришь в упор." 

Ноздри расширились, и струя воздуха раздула синее пламя, трещащее в груди; оно разгорелось до тупой боли, и обжигающий льдом камень заполнил пространство. Ли Фэн вдыхал цзылюцзинь, и ярость, языками обмораживающего пламени, вырвалась из глаз и заполнила каждый сосуд. Вцепившись в деревянную рукоять кинжала, спрятавшегося под накидкой, он яростно наносил один удар за другим по столу, оставляя борозды и дыры. Лезвие соскользнуло и замах пришёлся прямо в ногу, но Ли Фэн, ослеплённый гневом, не ощутил ни боли в побелевших пальцах, ни в ляжке. Кровь заляпала одежду, и, стекая струями по ноге, собралась в маленькую лужицу. Оскалив клыки, глубоко и часто дыша, он вцепился в поверхность стола и, сжимая занозы под ногтями, проревел:

— Мы здесь единственная и абсолютная власть.