АЛЕКСАНДР ДЕМИДОВ, ПОЗЫВНОЙ ВОЛКОВ, ГРАНАТОМЕТЧИК ПОЛКА «АЗОВ»: КРОВЬ ВСЕГДА СКАЖЕТ, КТО ТЫ ЕСТЬ, ГДЕ БЫ ТЫ НИ ЖИЛ.

Саша — типаж уникальный. В Донецке умудрился стать националистом! Был активистом «Правого сектора», координатором Майдана в родном городе. Свои называли его «донецким партизаном». С горсткой единомышленников, он держал в ужасе зловонное море разливанное боевиков «русского мира». Те готовы были прилично раскошелиться даже за фото Саши Волкова, не говоря уже про информацию о его местопребывании. Неведение сепаратистов про внешность Волкова однажды спасло ему жизнь, когда случай забросил Сашу в плен к бандитам. Пытки и запугивания он вспоминает сейчас с легкой ухмылкой: «К любой боли со временем привыкаешь. Я понимал, что выдержу все, если не признаюсь, что именно я — Саша Волков — гроза ватников Донбасса. Иначе они содрали бы с меня живьем кожу. Больше страха и растерянности было в моменты, когда я понимал, что не могу защитить, или как-то помочь моим единомышленникам из «донецкой партизанщины». Когда началась русско-украинская война, Волков без промедления оказался на фронте в составе батальона «Донбасс». Чуть позже органично влился в «азовскую» семью. Слова бати-командира Максима Жорина, друга Мосэ, дорогого стоят: «Саша Волков прошел горячие бои вместе с полком «Азов» — принимал участие в Иловайской операции, в Широкинской наступательной кампании, в освобождении Марьинки, Павлополя и не только. Проявил себя наилучшим образом!»

Когда рядом, здесь и сейчас, есть такие примеры, как Саша, достаточно просто объяснять собственным детям сложные понятия — что такое, на самом деле, значат: Честь, Мужество, Дружба… И настоящая Любовь к Родине.

— Как тебя лучше представить нашим читателям?

— Саша Волков, азовец, донецкий партизан (улыбается).

— Во что ты любил играть в детстве?

— В «казаков-разбойников», в войнушку.

— Свою первую прочитанную книжку помнишь?

— Первую не помню, помню ту, которая оказала на меня первое сильное эмоциональное впечатление. Это было в школе – «Маленький принц» Экзюпери.

— Как ты в Донецке умудрился стать националистом?

— Это генная память. На своем примере я знаю точно, что она существует. Кровь всегда скажет, кто ты есть, где бы ты ни жил. Когда я учился в школе, у нас были уроки военной подготовки. Военрук был старый коммуняка. Уроки проходили в зале, где висели флаги, и был бюст Ленина. Все эти атрибуты вызывали у меня сильнейшую ненависть. Я ругался с военруком, он вызывал родителей в школу. А потом мама рассказала, что при Советах всю нашу семью расстреляли, остался только один мой дедушка, которого отправили в Соловки на 12 лет. Когда он вышел, родился мой папа, потом я. Раньше мне об этом никто не рассказывал, это была генная память. Думаю, что и моим детям не придется ничего рассказывать, они точно будут знать, кто их враг.

— Чем ты занимался до войны?

— Серьезно занимался спортом, закончил архитектурно-строительный университет в Донецке, работал на предприятии начальником производства. Потом поехал на Майдан и уже не вернулся. Точнее, вернулся, но как партизан, дома уже не жил.

— Насколько я знаю, тебя в Донецке знали как Волкова — «санитара прокацапского леса», но визуально никто не мог определить.

— Да, но я понимал, что это вопрос времени. У меня на сайте был телефон горячей линии: мы в Донецке проводили мобилизацию. Мне звонили люди, которые хотели попасть в «Правый сектор», я с ними встречался. (Смеется). Знаю, что каждый третий звонок был подставной, но у меня была невероятная удача, ни разу не попался. А телефон звонил постоянно, буквально разрывался от звонков.

— Помнишь тот день, когда ты решил идти на войну?

— Мы сражались, но с каждым днем становилось все сложнее. Помню, 28 апреля, в мой день рождения, был последний митинг, после которого я понял, что если оставаться там, нас всех убьют — и меня, и моих людей. И через пару дней, кстати, вышли на меня.

— Но ты не признался, кто ты такой?

— Я бы признался, если бы от этого зависела только моя жизнь. Но от признания зависели жизни других людей, самых для меня близких. Чудом удалось бежать из плена, и друзья привезли меня в больницу. Потом был лагерь «Правого сектора», где мы готовились для фронта. Мне хотелось воевать, я записался в батальон «Донбасс», где уже был мой товарищ.

— А как из «Донбасса» ты потом оказался в «Азове»?

— После Иловайска мы попали в больницу Мечникова. Я посмотрел, что от «Донбасса» уже ничего не осталось. Много было раненых, в том числе тяжело, убитых, и батальон снова стал формироваться. А мне очень хотелось воевать. Я посмотрел на все это, пробыл там месяц, до Нового года, и со своим взводом — почти все, кто был в «Донбассе» — пошел в «Азов». Это было 10 января 2015-го.

— А ты там знал кого-то?

— Еще в Донецке у нас был партизанский центр, из которого кто-то пошел в «Азов», кто-то в «Днепр», кто-то в «Донбасс». То есть у меня везде имелись знакомые. «Азов» мне был близок по моему мировоззрению, по моим понятиям. Собственно, изначально я пошел бы в «Азов», но он тогда только формировался, а «Донбасс» уже рубился. А мне очень хотелось воевать!

— Откуда взялся твой позывной?

— Мы приехали с друзьями на Майдан, я записывался в «Правый сектор», неожиданно спросили позывной. А у меня когда-то давно была фейковая страница «ВКонтакте» — Сергей Волков. Так и записался — Волков.

— Что для тебя значит полк «Азов»? Скучаешь по тем временам, когда полк рубился?

— Да, скучаю. Если вернуться в то время, тогда было круто. В том периоде жизни была целая эпоха. Азовское движение для меня — все. Пойти в «Азов» было моим самым удачным решением в жизни. Это не просто семья, это все для меня!

— В чем, по-твоему, феномен Андрея Билецкого, который сотворил чудо — из разношерстной разудалой компашки «пиратов» без страха и упрека, сумел создать самое боеспособное добровольческое соединение страны?

— Мы с ребятами это тоже обсуждали. Фантастика, но Андрею удалось сплотить людей, которые в обычной жизни вряд ли бы общались. Все настолько разные! Но он нас объединил одной целью. Не знаю, как он это делает. Я Андрею очень доверяю и уважаю его. Люблю как человека, как лидера, готов идти за ним до самого конца. Уверен, что так думают многие мои побратимы.

— Как он доносил до вас свои идеи?

— Своим авторитетом. Он всегда правильно подбирал слова, находил нужную интонацию. Помню один из первых моментов, когда мы были в Широкино, сидели в пятиэтажных домах. Нам до этого выдали легкие удобные белорусские ботинки, но подошва была не очень. Кто-то из азовцев пробил себе ногу гвоздем. В других батальонах всем было абсолютно пофиг, в чем ты ходишь, хоть в тапках. А Андрей тогда сильно возмутился этой ситуацией, приказал найти виновных. Сказал, чтобы все ботинки изъяли и выдали новые, американские. Меня тогда поразило, что для него это было настолько из ряда вон выходяще! Он всегда все знал о своих людях вплоть до мелочей. Это удивительно: тысяча людей, а он знает о каждом все. Он действительно переживал о своих солдатах, и это было по-настоящему. Я был в «Правом секторе», был в «Донбассе», у меня есть с чем сравнить. «Азов» — это что-то большее, чем просто полк, движение. Мне кажется, Андрей еще скажет свое слово в истории. Все только начинается.

— А как ты думаешь, с целой страной Андрей бы справился так же удачно, как с полком, если бы стал президентом Украины?

— Конечно! Полк «Азов», партия, куча проектов, детских лагерей — кто в этой стране сделал подобное? Мы видим, как пилят бюджет люди, которых выбирают украинцы. А Андрей, так же, как в том маленьком примере с ботинками, будет знать все о проблемах граждан и решать их.

— Какой случай на войне стал для тебя самым памятным?

— Я знал, куда иду, и морально к этому долго готовился. У меня не было какого-то страха. Но помню, были моменты, когда я терялся. Один раз это было Донецке, еще во времена Майданов, а второй — уже на войне в Широкино. Не знаю, возможно, это длилось недолго, но мне показалось, что прошла целая вечность. Я лег на пол и не мог собраться. Не мог понять, куда мне идти, что делать. И что вообще происходит: потерялся контроль над ситуацией.

— А почему ты растерялся?

— Мы были на передовой в пятиэтажном доме. Начался штурм нашей позиции. Сначала был очень сильный обстрел. Я тогда только пришел, меня еще мало кто знал. Просил ребят экономить патроны. Многие израсходовали почти весь боезапас. Затем, через короткую паузу, по нам стали бить прямой наводкой из танков. И на улицу уже никуда не выбежать. Я лег на пол, лежал и думал: «Что делать?». Но потом все затихло.

— Говорят, что в такие моменты многие обращаются к Богу, или вспоминают, например, маму. У тебя что-то подобное было?

— Нет, у меня такого не было. Я лежал и думал, что сейчас будет наступление, зайдет пехота и если я так же буду лежать, и растерянно смотреть в потолок, то попаду в плен, а это для меня хуже смерти. Это позор. Я перевернулся на живот, занял позицию, направил оружие на вход, и ждал, когда они начнут заходить. Помню, ко мне подбежал мой товарищ Бджилка с гранатой и говорит: «Давай взорвем!». Я тогда так и не понял, он хотел нас взорвать или туда кинуть. Может, у него тоже был шок. Я сказал, чтобы пока не взрывал.

— Известно о строжайшей дисциплине в полку «Азов». Но война – не рай, а солдаты – не ангелы. За что можно было отведать буков?

— Мне, например, влетело за плохое поведение в увольнении.

— Крепко досталось?

— Да. Уже после пяти ударов был обалдевший, а впереди еще 25!

— Но ведь осознавал, что по делу?

— Да, все понимали. Стыдно было, но справедливо. Выстраивался полк, наказывали при всем личном составе.

— Ты долго служил?

— С 14-го по конец 17-го года.

— И сколько тебе было в 2014-м?

— Двадцать шесть.

— Какую самую бредовую небылицу про полк «Азов» ты слышал?

— Слышал, что мы звери, что проводим какие-то ритуалы, чуть ли не сатанинские, что отрезаем уши, вспарываем животы, кровью умываемся — стандартная фигня. Даже некоторые наши соратники после нас не хотели занимать позиции. С ними приезжал батюшка, освящал все, и только после этого они заходили. Чтобы вы понимали – если нас шугались даже некоторые наши ЗСУшники, что говорить о тех, кто с другой стороны! Просто мы часто шутили, снимая боевой стресс, а нас иногда воспринимали как на самом деле шизанутых.

— Ты до войны и после — это два разных человека?

— Думаю, да. Война меня очень выровняла. И многих из нас. Выровняла по отношению к самому себе, к жизни, к окружающим. Но я стал намного лучше, правильней. Более искренним.

— А как ты адаптировался, возвратясь с войны?

— У меня была возможность адаптироваться. Когда я уволился из АТО, не пошел на гражданскую работу, пошел в азовское движение. Меня окружали те же казармы, те же люди, с которыми я до этого служил в разведке. Просто попал из одного «Азова» в другой, более гражданский. Я работал, ходил в зал. Это прекрасное место, где можно пройти адаптацию.

— Сейчас ты в «Национальном корпусе»?

— Да.

— Что входит в твои обязанности?

— Работа творческая, все время разная, но направленность одна – радикально проукраинская.

— Когда ты пришел с войны, не мог не заметить, что здесь многим абсолютно все равно, чем ты там занимался. У тебя не возникало чувство неправедности происходящего?

— Да, я вижу все это, но не обижаюсь на людей. Каждому свое. Я воевал, потому что мужчина. Воевал за свою честь, за близких мне людей, за Украину. С Украиной я чувствую какую-то ментальную связь — с этой землей, небом, с каждым человеком. Мне кажется, что наше общество — это больной организм, а мы — как иммунитет. Иммунитет же не может обижаться на свой организм, он будет делать свою работу до конца. И мы не задумываемся об этом, просто каждый день делаем свою работу на столько, на сколько у нас есть силы. Если нашей работы будет достаточно, организм выживет. Если нет, то умрет. Никаких иллюзий по поводу людей я не питаю, разочарования нет. Если кто-то умеет хорошо стрелять — он воюет, кто-то умеет хорошо строить — он строит. Это все одна нация. Пройдет время, вырастет новое поколение людей, которое будет более монолитным народом. И у него не будут промыты мозги всем этим постсоветским дерьмом, которое долгие годы прививали старшему поколению.

— Мы с тобой познакомились в суде. Тебе и твоим побратимам пробуют навесить реальный срок за то, что кто-то толкнул советника СНБО Сивохо, чего вы точно не делали. Ведь на видео этого не заметит разве что слепой. Как ты думаешь, почему стало возможным сейчас такое абсурдное судилище?

— В 14-м мы были нужны, как воздух. А сейчас… У них есть все медиаресурсы. Они годами целенаправленно образ атошников поливали грязью. И долго это готовили. Враг очень умен и силен. Они нас долго внимательно изучали, а когда изучили, стали целенаправленно вести эту информационную войну. Сначала поливали грязью батальон «Донбасс», потом «Правый сектор», потом взялись за «Азов». Они нас не посадят, побоятся посадить. Этими судебными тяжбами связывают нас по рукам и ногам, чтобы мы были менее активными. Но мы все равно будем бороться, сломаем их так или иначе. И миллиардные финансовые ресурсы им не помогут.

— Если бы ты сейчас был главнокомандующим Вооруженными силами Украины, что бы делал?

— Все надо делать в тандеме. Сначала надо справиться с российскими силами, с внутренним врагом, здесь, с тем же самым Медведчуком. После этого уже можно переходить в наступление на фронте.

— То есть внутренний враг не менее опасен?

— Я думаю, даже больше.

— Как ты для себя понимаешь слово «патриот», и чем патриот отличается от националиста?

— Я об этом не задумывался. Просто делаю то, что мне подсказывает сердце. Мне все равно, как это называется.

— Как ты думаешь, в школе нужна начальная военная подготовка?

— Конечно, нужна. Нужно быть готовым защищать свою землю с оружием в руках, нужно быть сильным. Если не будешь сильным — умрешь, умрет твоя нация.

— А ты мог бы преподавать НВП в школе?

— Почему нет? Мог бы. Уверен, я нашел бы общий язык со школьниками. Мне есть чего им рассказать.

— Есть что-то, чего ты боишься?

— Я задавал себе этот вопрос, и долгое время не мог понять, чего боюсь. Но потом понял. И когда понял, оно случилось. Это личное, и я не буду об этом говорить.

— Что способно выбить из тебя слезу? Когда ты в последний раз плакал?

— Даже не помню.

— Чего ты никогда не простишь даже близкому человеку?

— Близким я все прощу.

— Допустим, у тебя есть возможность встретиться один на один с твоим самым злейшим врагом, с кем бы ты встретился?

— Не знаю, они для меня все одинаковы. Моя ненависть скорее инстинктивна. Для меня естественно убивать врагов. Одно время даже была ненависть к гражданским в Донецке, которые кричали: «Россия! Россия!». Докричались — и Россия приехала на танках. Если бы они так же потеряли своих близких, тогда бы поняли, каково это.

— А что для тебя значат деньги?

— Возможность хорошо провести время, отдохнуть с близкими, что-то купить. Возможность расслабиться, отвлечься от работы.

— Если бы у тебя сейчас был миллион долларов, как бы ты его потратил?

— Больше половины отдал бы азовскому движению. Угостил бы друзей, куда-нибудь съездил.

— А куда бы ты хотел съездить?

— Наверное, в Японию или в Китай. Там интересная культура. Японцам нравится «Азов», вещи с нашей символикой. Многие японские художники рисуют наших бойцов. Например, японская художница Нацуме изобразила бойцов «Азова» в стиле манга и посвятила им целую выставку.

1 из 6  

— Что для тебя значат награды?

— У меня есть грамота и медаль «За особые заслуги перед украинским народом». Просто приятно внимание, и все.

— У тебя много друзей?

— Да, друзей много. До войны у меня были другие понятия дружбы, то есть друзей у меня не было. А с этими друзьями мы воевали плечом к плечу, вместе и мечтали, и хоронили друзей. Я точно знаю, если что случился, друзья меня прикроют. Также и я их. И мы друг за друга будем стоять до конца. Я очень рад, что судьба предоставила мне такую возможность, и у меня теперь много друзей.

— Когда тебе в жизни нужен совет, к кому ты обращаешься в первую очередь?

— Смотря какой совет. Часто обращаюсь к Мосэ. Я ему доверяю, и его мнение для меня авторитетно. И еще к Бубе, с которым вместе воевал, он сейчас с нами работает.

— Есть человек, с которым бы ты мечтал познакомиться?

— Не знаю. Но бывают такие встречи, когда начинаешь разговаривать с человеком и понимаешь, что вот с ним бы и хотел как раз познакомиться. Мне в жизни вообще везло на хороших людей.

— Что ты ценишь в человеке больше всего?

— Все люди разные. Каждого ценю по-своему. Но, конечно, верность — прежде всего. И еще очень ценю, если человек является личностью, его готовность быть преданным своим убеждениям, самому себе.

— Чем ты любишь заниматься в свободное время?

— Спортом. Люблю гулять с друзьями.

— Есть любимая музыка?

— Музыка — под настроение и под ситуацию.

— Что читаешь?

— Сейчас начал читать недавно вышедшую в издательстве «Ориентир» книгу «Давнескифская философия». Прекрасно заходит.

— Что на фронте ты ел самое вкусное?

— Нам давали пайки, была вкусная тушенка.

— А вообще какое твое любимое блюдо?

— Люблю вареную кукурузу.

— В жизни что-то есть важнее свободы?

— Если рассматривать личную свободу и свободу народа всей Украины, то моя личная свобода не будет иметь значения. А так, конечно, нет.

— Милосердие важнее справедливости?

— Тут нужно рассматривать конкретную ситуацию, конкретный случай.

— Что означает для тебя слово «любовь»?

— Это что-то яркое, мир чувств, миллионов оттенков, прикосновений, запахов. Это не тот мир, в котором мы живем, он немножко параллельный.

— А в твоем мире разве не существует любовь?

— Существует, но немножко другая. Это любовь к побратимам, к своему делу.

— Что для тебя значит семья?

— Семья очень много значит. Когда у меня будет семья, буду относиться к ней так же, как к нашему движению.

— Ты уже думаешь о том, чтобы завести семью?

— Думать об этом или планировать нет смысла. Она придет, когда будет время. Всему свое время.

— Но само желание есть?

— Конечно. Иногда, когда входишь в пустую квартиру, тишина начинает давить на тебя. Но не хочется приводить в квартиру первую попавшуюся женщину, хочется жить с той, с которой тебе будет хорошо, когда поймешь, что твоя.

— Когда ты в последний раз дрался? Помнишь свой самый крутой махач?

— Обычно, если драки происходят на улице, это даже нельзя назвать дракой. Человек просто падает с первого удара. Я давно занимался боксом, еще в Донецке, мастер спорта. После войны занимался борьбой в Харькове и сейчас занимаюсь. Самая крупная драка, помню, была в 2016-м. Мы дрались околофутбольной тусовкой против «коней» — ЦСКА — 30 на 30. Огромные бородатые дядьки, мастера спорта (смеется).

— Если начнется горячая стадия войны, пойдешь на фронт?

— Да, мы все пойдем на фронт. Только сначала здесь поубиваю тех, кто сюда эту войну привел. Они должны ответить кровью за свои поступки. Даже не так — хочу, чтобы они были живы, но теряли, хоронили своих самых любимых людей – жен, детей. Тогда они прочувствуют нашу боль.

— Ты счастлив?

— Это такое относительное понятие. Иногда кажется, что счастлив, иногда — что нет.

— О чем ты мечтаешь?

— Моя мечта — чтоб Украина победила своих врагов внутри, стала монолитной. Чтобы стала нацией, а не сборищем биомусора. Лично для себя — все просто: хочу друзей, которые уже есть, семью.

— Что из того, что мы не спросили, ты хотел бы сказать еще нашим читателям?

— Нужно быть сильными, верить в себя, бороться за нашу Украину!

Игорь Полищук,

Наталья Кряж,

Алексей Суворов.

Фото на обложке – Анна Суворова.