АЦЦКИЙ ТЕКСТ - 2

Спросите у Расула |

Последний номер «Дилетанта» посвящен имаму Шамилю - его портрет вынесен на обложку, в самом журнале - до десяти статей, посвященных ему и его эпохе. Публицисты, ни разу не историки – я четверть века занимаюсь этим периодом (в 1997 г. вышла моя первая монография), не знаю их имен. 

Основная статья журнала вышла под вызывающим заголовком «Шамиль: герой или коллаборационист?»

Автор некто Михаил Логинов. Как известно, название статьи должно отражать ее основную проблематику, это одновременно и тот крючок, который позволяет зацепить читателя. 

Разумеется, зацепил «коллаборазионизмом». Но в тексте ни слова про коллаборационизм имама, вообще ничего по этой теме. Давайте для ясности разберемся с понятием «колаборационизм»? По определению, это осознанное, добровольное и умышленное сотрудничество с врагом, в личных интересах и в ущерб своему государству. Теперь вопрос к автору – почему в заголовок статьи об имаме Шамиле вынесено это слово, если в самой статье оно не упоминается, и тема коллаборационизма не затрагивается? С какой целью?

Статья прежде всего отражает крайне низкий уровень знаний автора по теме. Отсюда невероятные фактологические ляпы. Мать имама Шамиля была «дочь бека Маху-Меседо» (беки – в Ашильта?), «в любое время года Шамиль ходил босиком и с голой грудью» (глупости), «занимался с 12-ти лет у шейха Джамалуддина Казикумухского в Унцукуле» (он не преподавал в Унцукуле и Шамиль у него до совершеннолетия не занимался), «множество княжеств и ханств и просто свободных горских общин» (неуместный для Дагестана соционим «княжество», а «просто свободных горских общин» не было, были политические образования «вольные сельские общества»). 

А вот еще чудесное заявление: «Княжества жили своими законами, а набеги с целью угона скота и захвата рабов, были неотъемлемой частью быта многих горских племен». Далее уровень знаний автора делает очередной головокружительный по вздорности виток: «Такое положение дел надо было исправить». За исправление берется ген. Ермолов. Его «относительно немногочисленные войска легко разбивали отряды беков и ханов» («легко» ли?)  

И вот, разогнав «феодальную верхушку», завоеватели неожиданно столкнулись с новой бедой, с «воинственными народами», которые «имели религиозные мотивы для борьбы за привычный образ жизни».

Давайте вспомним, что там автор писал  о привычном образе жизни горцев? «Набеги, угон скота, захват рабов». Идеология движения? Газават? Джихад? Нет, не слышали. 

У автора смутное представление о той эпохе: «место свергнутых ханов заняли имамы», «новые религиозные лидеры считали, что основным источником законности для мусульманина должен быть Коран, а не местные законы», «простой и понятный шариат импонировал народу» (разве?) и тд. 

Об имаме Газимухаммаде, который «расправлялся с неугодными феодалами и муллами» автор писал: «В Петербурге не сразу оценили опасность нового противника, не привязанного к определенной местности или княжескому роду». А когда все же оценили, «было решено захватить Гимры – малую родину имама». Дальше у автора вообще какое-то странное написалось: «Предвидя этот удар, Гази-Мухаммад построил башню и сказал, что намерен в ней погибнуть». Намерен? 

Да, имам Газимухаммад, проведя август-сентябрь 1832 г. в военных походах в Чечне, которую с мая месяца методично «утюжили» огнем артиллерии карательные многотысячные отряды генералов Розена и Вельяминова, вернувшись в Гимры знал -  они придут за ним, в Дагестан. И готовился к обороне, отражению натиска, не к смерти. Карахи писал: «Затем Гази Мухаммед вернулся из Чечни, сказав: «Это войско идет против меня, и я буду сражен смертью праведника у двери своего дома». В этом предложение речь не о непременном «намерении» погибнуть, а утверждение – если придется защищаться до последнего, то «погибнуть у порога дома». 

К слову, что касается «предвидения удара» - Газимухаммад перегородил Гимринское ущелье тремя каменными стенами с бойницами, а не только выстроил «башню», в которой собирался помирать.  Помирать он, кстати, даже будучи заперт в полуразрушенном и окруженном солдатами доме, с несколькими мюридами – не собирался. Он тянул время до темноты - был уверен, прорвется. Ему не хватило часа до захода солнца. Этот рассказ я передаю со слов имама Шамиля, которого в 1859 г. записал А. Руновский. 

Но самое примечательное в этом пассаже о Гимринском сражении, забавная фраза, которую приписывают бар. Розену, корпусному командиру. Якобы, когда ему доложили о том, что «Шамиль, хоть и раненный, но скрылся», сказал: «Этот мальчишка наделает нам бед». Во-первых, «мальчишке» тогда было 37 лет. Во-вторых, эту дурацкую фразу придумал в своих воспоминаниях «старый эриванец» А. Рукевич – при том, что он не принимал участия в Гимринском сражении, его тогда даже в Дагестане не было. 

Параграфы «Легенда Ахульго», «Апофеоз имамата» и «Пушки Шамиля обслуживали русские пленники» не стану комментировать, глупостям несть числа. Но не могу пройти мимо таких прелестных тезисов: «Шамиль многое делал для привлечения перебежчиков» (да ну?), «солдаты, казаки, крестьяне, попавшие к горцам в рабство» (очень интересно про «рабство», каким образом?) – «выкупались» – «или отпускались за согласие служить Шамилю». «Отпускались» «попавшие в рабство»? Очень интересно. Далее: «Им разрешалось строить церкви, а старообрядцам – открывать молельни».

Есть один современный остепененный дагестанский историк, который тоже утверждает эту ересь. Он пошел дальше дилетантова автора -  он к церквям и молельням добавил еще «синагоги и костелы», которые «повсеместно строились в имамате». Но ни разу не ответил на вопрос, на какие источники при этом утверждении ссылается?  

Не могу не прокомментировать другое утверждение дилетантова автора: «На его стороне теперь сражались многие христианские пленники».  Не сражались. Ношение оружия допускалось только при условии принятия ислама. В противном случае положение пленных солдат и офицеров в плену было тяжелое – спасало только владение ремеслами. Повторяю, не сражались, а как писал Абдурахман, «они шли с ним [Шамилем] в бой вместе с пушками – чинили их, если ломались, ухаживали за лошадьми, тянувшими пушки, подковывали их, шорничали, готовили на зиму корм». 

Цитата из предпоследнего параграфа «Закат Шамиля». Автор пишет: «Наибы имама узнали [1854 г.] из надежного источника сведения о военном потенциале России и поняли, что планы выгнать русских с Кавказа и пойти на Москву – не долгосрочная стратегия, а пустая фантазия». Ну, во-первых, у имама Шамиля не было таких планов, «выгнать русских с Кавказа». С 1834 г. он настаивал на признании его легитимным правителем легитимного государства имамата, территория которой охватывала горные районы Чечни и Дагестана (к слову – не все). А это – не весь «Кавказ».   Во-вторых, эта странная фраза, которую приписывают имаму Газимухаммаду, «дойти до Москвы», очень сомнительного происхождения по источникам. 

Последний параграф «Деспотия имама казалась многим хуже, чем власть знати и русских».  В этом утверждении нет ничего оригинального, «мысль не нова», но изложена она с деликатностью палача, снявшего несчастному голову, поправив перед тем на плахе его волосы. Или после. Но это уже не важно. Автор писал: «Жизнь по шариату была в тягость свободолюбивым людям». Добавил: «К тому же бремя налогов при Шамиле оказалось еще более тяжелым, чем прежде».  Нет-нет, топор на плаху еще не опустился. Вот он, удар: «Мюриды гибли, защищая своего вождя, а он уже принял решение согласиться на почетную капитуляцию».

Нет такого понятия, «почетная капитуляция», «почетного плена». Имам Шамиль вышел к кн. Барятинскому на продолжение переговоров, которые сам же два дня назад прервал. Это известно и по русским, и по местным источникам (только прошу вас, не верьте полковнику Лазареву, еще тот завиральный лгун).  Имам Шамиль вышел из осажденного селения на переговоры, но кн. Барятинский ждал его в плен. И когда имам Шамиль подошел к нему, тот поставил его в известность, что отныне он военнопленный. 

И тут наш дилетантов автор наносит второй удар по приговоренному им к позору предательства имаму: «Когда в результате штурма почти все его верные воины оказались убиты, имам согласился сдаться в плен. Он подъехал к Барятинскому, спешился и отдался на милость императора».

Только имам об этом не знал.