АБДЕМ
На титульном листе первого издания русского перевода "Эфиопики" Гелиодора, вышедшего в издательстве Academia в 1932 году, значится одно имя - Андрея Егунова, который обозначен как редактор перевода, автор вступительной статьи и примечаний. Но если Егунов редактор перевода, то кто же, собственно говоря, переводчики?
В действительности над переводом "Эфиопики" помимо собственно Егунова работали молодые филологи-классики Александр Болдырев, Аристид Доватур, Андрей Миханков и (в меньшей степени) Эмиль Визель. Из первых букв их фамилий был составлен акроним АБДЕМ - именно так и называлось их веселое и странное объединение. Визель, который присоединился к компании позже, вошел в аббревиатуру, если так можно выразиться, под псевдонимом - его фамилия Wiesel ("ласка, хорек") для благозвучности была переведена на латынь как mustela, поэтому ему досталась завершающая буква М.
А теперь давайте представим себе этих людей. Болдырев и Егунов - сыновья военных, Доватур - выходец из старого французского рода, Миханков - из крестьян или мелких купцов, Визель - сын известного художника. Всем им немного за двадцать, все они влюбились в классическую филологию в разгар Гражданской войны.
Как, почему этих мальчиков прибило именно к этому спасительному берегу, можно только догадываться. Но посреди утопающей в крови страны они открывают для себя Гомеровские гимны и античную эпиграфику, лирику Алмкана и философию Платона. По запаху ищут себе подобных, через разоренную, голодную Россию с гимназическими словарями Вейсмана и Петрученко под мышкой пробираются из Саратова в Петроград, цепляются за руки великих учителей - Ивана Толстого, Сергея Жебелева, Фаддея Зелинского...
Нельзя сказать, чтобы беды эпохи обошли их стороной. Так, Эмиля Визеля мобилизовали еще во время Первой мировой на гениальную и загадочную должность «охотника для подготовки к наблюдениям за воздушными течениями в верхних слоях атмосферы», а позже, в 1919, уже во вполне действующую Красную армию. Миханков, судя по всему, просто бродяжничал и голодал с 1918 по 1920. Что именно во время гражданской войны делал Доватур доподлинно неизвестно, но кажется, ему тоже изрядно досталось.
Но вот на дворе 20-е, все они молоды, живы и даже (за вычетом больного туберкулезом Визеля и медленно начинающего сходить с ума Миханкова, но это еще почти незаметно) относительно здоровы. У них есть латынь, греческий, теплые комнаты, чтобы собираться, немного еды и целая жизнь впереди.
Их кружок посвящает себя болтовне на интеллектуальные темы, обсуждению завиральных проектов, бесконечным чае- и винопитиям, разнонаправленному дуракавалянию и, конечно же, коллективным переводам Ахилла Татия и Гелиодора - они делят книги на части, распределяют их по алфавиту и переводят, горячо обсуждая плоды трудов друг с другом.
Вот как описывает типичные абдемовские посиделки в своем дневнике Миханков: "«В 8 часов пошел на АБДЕМ к А. В. [Болдыреву]. Были все, кроме Визеля. Говорили о переносе столицы в Челябинск (проект А. В.)». «... а к семи поехал в “Кружок”. 32 заседание. Докладывал С. А. Жебелев. “Платон о правлении тридцати в Афинах”. Были намеки на современность». «Все в сборе. Разговоры о высокой философии, Соловьеве, ВЧК, жандармах и т. д. Занимались у меня в комнате».
Они дружили с членами кружка ОБЭРИУ и даже что-то пытались вместе сочинять, общались с кругом Бахтина, постоянно пересекались с Дмитрием Лихачевым. Одно время к абдемитам примыкал Константин Вагинов - впрочем, настолько недолго, что собственной буквы в акрониме удостоиться не успел (да и греческий он знал посредственно).
А потом, не дожив до 30, умирает от чахотки Визель. Понемногу абдемовцев начинают арестовывать. Миханков и Болдырев отправятся на Соловки. Первый с концами (приведенная выше цитата - последняя в его дневнике), второй вернется и долгие годы проживет в ссылке, а после успеет еще немного попреподавать в своем любимом Ленинграде прежде, чем умереть в блокаду, вместе со своим учителем, великим русским филологом и эпиграфистом Жебелевым. Доватура арестуют сначала на коротко, а потом, в 1937, на 10 лет, которые он отсидит от звонка до звонка.
Таким образом, в 1932 году единственным на свободе остается Егунов, и именно поэтому его - единственное - имя значится на титульном листе "Эфиопики". Впрочем, его судьба тоже сложится сложно - сначала его арестуют и вышлют в Новгород, потом, во время немецкой оккупации, он будет популяризировать "связи Германии и Великого Новгорода", будет угнан в Германию, после победы бежит в американский сектор, будет выдан, сядет в тюрьму, но под конец жизни еще успеет блеснуть на ниве классической филологии.
Мне кажется, что если знать все это, в "Эфиопике" Гелиодора видишь как-то больше.
К сожалению, об АБДЕМ написано очень мало - собственно, мне удалось найти лишь одну статью о них Ольги Бударагиной в журнале Philologia Classica. Будь у меня еще одна жизнь, занялась бы этими парнями и была бы у нас собственная документальная "Тайная история".