23 мифа, которые раздражают ученых. Часть II

Невская битва и тлетворный Запад, «Лука Мудищев» и гибель Рима, Дантес в бронежилете и парад в Бресте.

Миф о масонском и других заговорах

Сергей Иванов, византинист:

Это миф о том, что мир управляется при помощи обманов и заговоров. Фоменкианское «разоблачение» истории своим успехом у публики обязано убежденности людей в том, что все не так просто! Что за фасадом мнимой реальности кроется другая, только ведь нам-то ее не покажут. Человеку кажется, что его постоянно обманывают, вечно оставляют в дураках, и это, конечно, правда, но только за этим не кроется никакой загадки — миром управляют элиты и их интересы, которые вечно конфликтуют между собой, постоянно меняются и почти никогда не заботятся о человеке с улицы.

Но было бы чрезвычайно наивно верить, что есть какой-то один надежно законспирированный манипулятивный центр, неизменно равный себе и злокозненный по своей сущности, который протянул свои страшные щупальца повсюду. На эту роль назначают то масонов, то евреев, то Британию, то ЦРУ, и вот оказывается, что ЦРУ само 11 сентября 2001 года взорвало небоскребы, а с какой целью — неизвестно, нам ведь не расскажут. Или вот Советский Союз развалили темные силы... Батюшки, но ведь тогда миллионы на демонстрации ходили... Ну и что ж, значит, обдурили нас, как всегда. А большевистская революция? Это англичане подстроили, вместе с евреями, ну и что ж, что три года шла гражданская война — ведь главное-то за кулисами.

При таком мировосприятии нет ничего удивительного, что всемогущие закулисные силы специально сфальсифицировали все летописи, подделали и закопали для будущих археологов артефакты прошлого, все только чтоб нас задурить. Документ в архиве нашли? Ну и подумаешь — трудно, что ли, подделать? Вопрос, зачем этим силам прилагать столько энергии, не имеет смысла: такова их, этих сил, природа. Обычно сторонники подобного взгляда на мир считают себя христианами, вынужден их разочаровать: они манихеи, ибо христианская доктрина отказывает злу в бытийственности и лишь мани­хейская возводит зло в один из равноправных принципов организации бытия.

Миф об усыновлении Александра Невского ханом Батыем

Мария Лавренченко, историк: 

Александр Ярославич Невский — самый известный древнерусский князь, его образ более других раскрашен всевозможными легендами и крайними оценочными суждениями. Одно из самых распространенных заблуждений связано с тем, что Александр якобы был побратимом сына Батыя Сартака, а также приемным сыном самого Батыя. 

Где и когда появился этот исторический миф — точно неизвестно, но понятно, что широкое распространение он получил благодаря Льву Гумилеву, который пишет об этом сразу в нескольких свои трудах, например в книге «От Руси к России»:

«В 1251 году Александр приехал в Орду Батыя, подружился, а потом побратался с его сыном Сартаком, вследствие чего стал приемным сыном хана. Союз Орды и Руси осуществился благодаря патриотизму и самоотверженности князя Александра». 

Однако информации о таком обряде, а тем более о том, что Александр становится приемным сыном Батыя, не содержится ни в одном источнике — проверено неоднократно. Подробное опровержение этих фактов многократно появлялось в литературе, а в последнее время и в сети, особенно благодаря труду Алексея Парунина. Несмотря на это, о побратимстве Александра Невского и Сартака можно прочитать, например, на официальном сайте Московского патриархата, сайте «Православие.ru» и многих других известных порталах.

Почему именно этот миф оказался настолько живуч, что продолжает повторяться от одного околоисторического текста к другому? Видимо, побратимство представляется чем-то очень романтичным и соответствующим представлениям о древнерусском обществе, а подобные действия князя показывают его как успешного дипломата и даже миссионера православия.

Миф о превосходстве одного языка над остальными

Владимир Плунгян, лингвист:

Обычные обывательские предрассудки относительно языка меня не слишком задевают — кажется, они были всегда и будут существовать еще очень долго, по крайней мере пока хотя бы азы теоретической лингвистики не начнут преподаваться более или менее широко (например, в школе). До тех пор люди будут считать, что язык непрерывно портится (немного раньше он был немного лучше, очень давно — совсем хорош, ну а что сделала с языком современная молодежь и интернет — объяснять не надо), что заимствования — это безусловное зло, что ученые непременно должны объяснять, «как правильно говорить» (потому что именно это они и изучают), и т. д., и т. п. Все эти клише скорее следствие невежества и как таковые могут показаться даже трогательными. Невежество вообще, как известно, не самая страшная вещь, особенно если это невежество тихое и скромное. 

А вот что гораздо страшнее и опаснее и что лично мне гораздо труднее выносить, так это самоуверенное полу- и псевдознание, построенное на всякого рода «альтернативных» системах. Вся та несусветная чушь, которая не просто как пожар распространилась в последнее время, но и бесцеремонно претендует на то, чтобы занять место тех (пусть не очень обширных) знаний о языке, которые мировая наука худо-бедно добыла за два последних тысячелетия. 

Этого особенно много в дилетантских рассуждениях о родстве языков (и вообще об истории языка), в утверждениях о необычайной древности родного языка таких «теоретиков», почему-то сплошь восходящих к шумерскому и санскриту или к обоим сразу (в этой роли, как известно, может оказаться любой язык, далеко не только русский). 

Не сильно лучше и рассуждения (также пытающиеся опираться на какое-то подобие научного дискурса) не о древности, а об особом духовном богатстве родного языка автора, о его якобы особой сложности, гибкости и тонкости, о стоящей за ним особой «ментальности» и «концептосфере», нигде более не находимой. 

Как правило, авторы таких рассуждений либо не знают других языков, кроме своего родного, либо знают их очень плохо. Но хуже всего, что под эти рассуждения (наивному обывателю, может быть, и простительные) подводится некая теоретическая база. И тогда они превращаются в «альтернативную» науку — уродливую баррикаду на пути знания.

Обывательские предрассудки, как правило, тихо пребывают в кругу обывателей — а вот про «концепты» и «ментальность» учат в иных университетах, про фантастическое прошлое русского и других языков не устают публиковать книгу за книгой разнообразные «Белые альвы», сбивая с толку доверчивых читателей. Кажется, именно про таких людей было сказано, что они «взяли ключ разумения: сами не вошли и входящим воспрепятствовали»... И наблюдать это безумие наших дней — постыдно и печально.

Миф о Брестской крепости

Илья Женин, историк:

К сожалению, тема Великой Отечественной войны — и, шире, Второй мировой — в настоящее время из объекта исторического познания все чаще становится темой для политических спекуляций. Как и всякое масштабное историческое событие, Великая Отечественная война обросла мифами и легендами. Можно вспомнить, как долго советская историческая наука отрицала секретную часть Пакта о ненападении между СССР и Германией 1939 года, ставшую прологом ко Второй мировой войне. 

Впрочем, и сегодня можно наблюдать, как многие государственные деятели, публицисты и различного рода чудаки, почему-то называющие себя историками, пытаются выдать собственные фантазии и представления за единственно «правильную» историю. Как правило, их доводы сводятся к простой манипуляции — замалчиванию, тем самым делается вид, что ничего не было, а отдельные факты и оценки событий тех лет сводятся к вечному аргументу — «не стоит ворошить прошлое».

Одним из таких эпизодов является совместный парад РККА и вермахта в еще совсем недавно польском городе Бресте 22 сентября 1939 года в честь передачи города и Брестской крепости СССР. Многие, кому не повезло в школе с учителями истории, уверены, что такого не было и не могло быть. При этом, как правило, в качестве аргументации используется авторитет школьного учителя, учебника, услышанных краем уха и увиденных краем глаза передач, телевизионных шоу, фильмов и др. Особенно остро этот вопрос встал в дни празднования 70-летия Победы в войне. И это притом, что существуют не только воспоминания участников событий, собственно тех, кто и принимал парад — комбриг С. М. Кривошеин со стороны РККА и генерал Г. В. Гудериан со стороны вермахта, — но и многочисленные фото- и кинодокументы, которые свидетельствуют о том, что передача Брестской крепости и города Бреста СССР проходила в атмосфере товарищеского духа и взаимопонимания.

Миф о стадиальности истории

Юрий Березкин, антрополог, историк и фольклорист:

История требует структурирования, иначе ее не осмыслить и не запомнить. Ни одна структура не в состоянии отразить материал во всей полноте и сложности. Прогресс науки состоит в том, что пропасть между реальностью и нашим о ней представлением сужается. Эта пропасть не может закрыться, но степень искажения становится меньше.

Картина прошлого у подавляющего большинства граждан России отражает состояние науки третьей четверти XIX века. Именно в это время библейская схема, которая в глазах образованных людей уже явно себя изжила, была заменена новой — эволюционистской, а точнее, стадиалистской. Развитие человечества — это переход с одной ступени на другую. «Дикость — варварство — цивилизация», «первобытно-общинный строй — рабовладель­ческий — феодальный — капиталистический — (социалистический)», «палеолит — неолит — бронза — железо». 

Сейчас от этих схем осталось только одно: общество усложняется. Это не значит, что в Риме не было латифундий, а бронзу не стали выплавлять позже, чем научились обжигать глиняные горшки. Но ни одно технологическое открытие и ни один общественный институт не стали универсальными и не определяют сами по себе особенностей культуры и социальной организации. Индейцы Перу знали и гончарство, и бронзу, но у них не было ни неолита, ни бронзового века — эти понятия применимы только к Евразии. В Мексике до Колумба практически (а до VI–VII веков н. э. совершенно) не знали металлов. Но древние майя — это точно не неолит! И при всем отвращении к Сталину называть СССР рабовладельческой державой всерьез все же никто не станет. Рабов было много, но сходство с Римом крайне поверхностное.

Общества, если они не обмениваются информацией регулярно, начинают расходиться, в результате чего возникает великое разнообразие форм. Появление некоторых более, других менее вероятно, но по совокупности признаков не бывает одинаковых обществ. Так что ни одна схема развития даже в первом приближении не может соответствовать реальности в масштабах всего человечества. 

На развитие обществ влияет множество факторов — как сильных и постоянно действующих, так и слабых, непредсказуемых и случайных, которые — при стечении обстоятельств — могут, однако, повернуть развитие в другую сторону. Поэтому не только историки и политики, но и сам Господь Бог не в силах предсказать, что будет завтра.

Развитие — перманентный процесс. Общества не прыгают с одной ступеньки на другую, а если кто-то и прыгнул, то сосед в это время шел по другой лестнице, а еще один — споткнулся и упал вниз. Поэтому история не начинается в Египте или в Шумере. Она вообще нигде конкретно не начинается, поскольку сама грань между человеком и его предками неуловима и не может быть установлена с точностью до не то что тысячелетий, но и десятков тысячелетий. 

История охватывает все общества. Наши учебники до сих пор евроцентричны. Да, две трети того, что произошло в мире между максимумом последнего оледенения (условно 20 тысяч лет назад) и сегодняшним днем, произошло на территории между Ираном и Великобританией. Но оставшаяся треть — это тоже немало. 

Помимо стратегического, концептуального непонимания, что такое история, граждане России (включая многих из тех, кто закончил университеты) подчас верят в уже вовсе смешные вещи. Например, в то, что некогда правили женщины. Или что «первобытные люди» жили в пещерах. Матриархата не было и не могло быть просто в силу биологических различий между мужчинами и женщинами. Пещеры встречаются слишком редко, чтобы в них могло разместиться человечество. К тому же советую побывать в какой-нибудь пещере — ну, хоть в Шульган-таш (Каповой) на Урале: вы смогли бы там жить? Некоторые до сих пор считают, что нашими предками были неандертальцы. Или, раз существовала митохондриальная Ева, то все мы потомки одной‑единственной женщины. 

Я не берусь судить о других странах. Подозреваю, что в Индии или в Египте не лучше. Однако, в отличие от стран третьего мира, в России еще в XVIII веке возникла наука, и с тех пор традиция рационального мышления не прерывалась. Теперь мы движемся назад в Средневековье?

Подвожу итог: картина прошлого в головах наших соотечественников реальности не соответствует. С позднейшей историей ситуация не лучше, если не хуже. Я не знаком с людьми, пишущими учебники, — кто они, откуда берут свои сведения? Не надо думать, что власти предержащие знают больше и лучше, — с чего бы, они учились в тех же школах и читали те же книжки, что и все остальные. И если решения принимают люди, верящие в матриархат, это очень опасно.

Миф о Несторе-летописце

Савва Михеев, историк:

«Блаженный Нестор в летописце написал о блаженных отцах», — говорит инок киевского Печерского монастыря Поликарп, живший в XIII веке. По-видимому, с тех пор автором «Повести временных лет» стали считать печерского монаха Нестора, который жил в начале XII века и написал два жития: Бориса и Глеба и Феодосия Печерского. Сопоставление содержания и стилистики текста этих двух житий со стилем летописного текста показывает, что они не могли быть написаны одним человеком, поэтому если к созданию летописи и имел отношение какой-то Нестор, то это был не автор знаменитых житий. Более того, выяснилось, что летопись является своего рода слоеным пирогом, плодом деятельности нескольких разновременных редакторов. История русского начального летописания подобна сборке матрешки: после каждой новой переработки текст летописи приобретал новое лицо, но и не терял скрытых под этим последним предыдущих лиц, которых было около шести. О деятельности и личности первых летописцев ведутся горячие споры, но доподлинно известно, что один из редакторов работал в 1060–1070-е годы, другой с 1090-х до 1110-х годов, третий и четвертый — в 1110-е годы. Мы знаем, что одного из авторов летописи звали Василием, так как он называет ослепленного князя Василька Теребовльского своим тезкой. Так или иначе причастен к составлению «Повести временных лет» был игумен, а затем епископ Сильвестр, оставивший в одной из рукописей запись о том, что он «написал эти книги» в 1116 году. Имена других редакторов история не сохранила.

Миф о народной традиции

Андрей Мороз, фольклорист:

Отношение к тому, что принято называть фольклором или народными традициями, на протяжении той пары столетий, когда они вообще вызывали какой-либо интерес, в основном строилось как к загадочным образом (преимущественно благодаря непросвещенности носителей) дошедшим до современности «осколкам» древних мифов, верований. Сами носители традиции воспринимались как те, кто, пусть неосознанно, донес до современ­ности глубинные знания предков. Романтические увлечения исследователей середины XIX века «народной мудростью» и «народным духом» (многие такие сочинения переиздавались многократно и в ХХ веке: И. П. Сахаров, А. Н. Афанасьев, С. В. Максимов и др.) нашли отражение и в современном бытовом сознании. Скажем, «народные приметы», согласно распространен­ному мнению, базируются на многовековых наблюдениях «наших предков» за окружающим миром и содержат безусловную истину. Однако современный человек отказался от мудрости предков и возомнил себя всеведущим. Отсюда все его трудности. Нужно же вернуться к корням, тогда и жизнь наша станет гармоничной. Правда, есть еще одна проблема: теперь многие приметы и обряды «не действуют», потому что изменилась сама природа.

Отчасти поиски архаики в фольклоре имеют основания, однако следует помнить, что традиция — явление живое, то есть это не этакая семейная реликвия, которую и деть никуда нельзя, и использовать невозможно, а потому она передается от детей внукам, которые рады сбагрить ее своим детям. Напротив, она живет, занимает важное место в сознании каждого поколения, а следовательно, изменяется в ответ на изменения, происходящие в самой жизни. Скажем, гадания с зеркалом, которое может показать суженого, появилось не ранее, чем зеркала стали обычным предметом крестьянского быта, то есть на рубеже XVIII и XIX веков, а обряды и приметы, регламентирующие выращивание огурцов, и того позже.

Да и сами эти обряды и приметы отнюдь не являются плодом наблюдений конкретных индивидов за природой, а могут базироваться на самых разных, иногда совершенно невероятных совпадениях не связанных между собой признаков. Скажем, у белорусов приуроченность посадки огурцов к дню св. Пахомия Великого (15/28 мая) — «Сади огурки на Пахом — будешь таскать мехом» — определяется всего лишь созвучием названия праздника и существительного «мех» — мешок — в творительном падеже. И никогда это не означало, что сажать огурцы важно именно в этот день — ни раньше, ни позже. Просто так проще запомнить и время — приблизительное — посадки (вторая половина мая), и собственно праздник — когда его нужно отмечать. То же и с Покровом (1/14 октября), на который якобы обязательно должен выпасть первый снег. Теперь он не выпадает не потому, что «природа изменилась» и «экология не та», но потому, что и не должен он всегда обязательно выпадать в один и тот же день. А просто слышащееся в названии праздника покрывание («Батюшка Покров, покрой землю снежком, а мою избушку теплом») соотносится с осенним похолоданием и ожиданием снега. Так и праздник легче в памяти держать, и время отсчитывать, и к началу зимы готовиться. И раньше снег выпадал когда захочет. Это не беда, все равно примета правильная. Просто и в прежние времена считали, что «природа теперь нарушена».

Миф о выжившей Жанне д’Арк

Ольга Тогоева, медиевист: 

Самым ненавистным для меня утверждением, которое касается непосред­ственно моих исследовательских интересов, является фраза «Но ведь Жанна д’Арк не умерла...» со всеми ее производными («не погибла на костре», «ее спасли», «ей организовали побег», «ее заменили какой-то другой девушкой», «она выжила и продолжила сражаться», «она выжила, долгое время пряталась, а затем счастливо вышла замуж» и т. д.).

«Вполне возможным также (в частности, применительно к эпопее Жанны д’Арк) в качестве объяснения особой любви псевдоисториков и их последователей к „секретности“ представляется вариант с мифологическим или даже сказочным объяснением действитель­ности. Согласно канону, главная героиня любой волшебной сказки в конце повествования должна обрести личное счастье, поскольку волшебная сказка, как мы знаем из работ В. Я. Проппа, всегда заканчивается хорошо: Белоснежка и Мертвая царевна просыпаются, Красная Шапочка избегает зубов волка, Василиса Прекрасная достается отнюдь не Кощею Бессмертному, а Ивану-царевичу (пусть он даже и дурак). Таков один из инвариантов поведения сказочного героя, не умирающего никогда, но живущего „долго и счастливо“. Именно так можно объяснить и возникновение альтернативной версии жизни Жанны д’Арк, которая не сгорела в пламени костра, но спаслась и вышла замуж».

Ольга Тогоева «Почему нас привлекают исторические „секреты“»

Читайте статью Ольги Тогоевой про миф о спасении Жанны на сайте «Постнаука»

Мифы о главных русских победах

Лев Лурье, историк:

Мне странен хрестоматийный набор русских побед. Например, Невская битва не зафиксирована никакими шведскими источниками — если бы это было такое важное поражение, шведы непременно бы о нем упомянули. Кроме того, ярл Биргер, который, согласно житию Александра Невского, руководил шведскими войсками, в это время еще не был ярлом Швеции. Или Куликовская битва, через два года после которой Тохтамыш сжигает Москву, так что никакой победы над татарами в ней нет.

И Куликовская битва, и Невская придуманы во времена Ивана III и Ивана Грозного, когда надо было славить предков, и этими предками стали Александр Невский и Дмитрий Донской. Видно, как от Краткого летописного свода к «Задонщине» и «Сказанию о Мамаевом побоище» нарастает количество деталей о Куликовской битве: чем позднее источник, тем их больше. 

Московские князья вели себя по отношению к татарам довольно трусливо, а героически себя вели, например, тверские и черниговские. Чтобы утвердить значимость Александра Невского, который был просто татарским вассалом, надо было найти какую-то дату, вот ему и придумали победу над шведами и над немцами. Вполне возможно, что какие-то столкновения были, но они носили микроскопический характер, а существовали гораздо более важные победы новгородцев над шведами. Кроме того, Андрей Александрович, сын Александра Невского, который к татарам относился как раз плохо, уничтожил шведскую крепость Ландскрона — это действительно была довольно крупная победа.

Мне важно сказать, что мое заявление не носит антипатриотческого характера: у России было огромное количество побед — реальных. Но историография подчиняется пропаганде разного времени, и история древней России — это история, описанная в Никоновской летописи и Царственной книге Ивана Грозного.

Вот Полтавская битва, несомненно, является победой, здесь и говорить нечего: Карл XII бежал. Но она не была решающей битвой в том смысле, в каком решающей битвой была Сталинградская. Кроме того, очень сомнительная дата — это Бородино. Даже с точки зрения Ермолова: «французская армия разбилась о русскую» — разбилась-то она разбилась, но Москву взяли французы. Поэтому, с моей точки зрения, какая-нибудь битва под Малояро­славцем или под Красным, когда французы отступали, — это и есть победа.

Миф о непознаваемости истории

Михаил Майзульс, историк:

Я хочу сказать не о конкретном историческом заблуждении, а об одной риторической конструкции, которую мы часто слышим по самым различным (давним и современным, но почти всегда политически актуальным) поводам: «Мы все равно никогда не узнаем, что…» Кажется, что тут такого? В прошлом, действительно, есть огромное количество вещей, которых мы никогда не узнаем или не узнаем с определенностью, потому что источников (речь, конечно, не только о текстах) нет, а если есть, то они отрывочны, ненадежны или противоречивы.

Скажем, на границе истории и легенды нам никогда не выяснить, действительно ли князь Олег умер от укуса змеи, вылезшей из черепа его коня. Вряд ли мы сможем точно узнать, какой именно смысл жители острова Пасхи вкладывали в огромные статуи, которые воздвигали. И это касается не только далекой древности, но и времен не столь отдаленных.

Однако фраза «Мы все равно никогда не узнаем, что…» часто звучит по совершенно другому поводу. Так говорят, когда источники явно есть, но недоступны и засекречены. Повторяя присказку, что «мы никогда…» (это слово особо значимо), человек невольно расписывается в том, что секретность вечна, а сила тех, кто утаивает, непреодолима. В России — хотя, конечно, не только в ней — за этой формулировкой скрывается недоверие к государству: мол, если оно захочет спрятать концы, то не сыщешь. Но порой к признанию неизбежности примешивается фетишизация государственного секрета (если нам что-то не говорят, значит, знать это и не полагается), а то и подспудное удовлетворение: тайна манит, только пока остается тайной.

Last but not least, формула «мы никогда…» часто служит последним рубежом риторической обороны, когда человек не хочет мириться с прошлым или настоящим, которые его не устраивают. Скажем, он отказывается признавать, что польских офицеров в Катыни расстреляло НКВД, а вовсе не гитлеровцы. Его припирают к стенке документами, подписями. И тогда в ход идет последнее риторическое орудие: «Мы все равно никогда не узнаем, что…» Мол, неудобные доказательства — тщета и прах, а правда — она где‑то там, сокрыта.

Миф о биологической природе человека

Мария Пироговская, антрополог:

В нашем обществе для объяснения сложных социальных вопросов очень часто прибегают к так называемой эссенциалистской аргументации. Поведенческие, психологические, эмоциональные и символические различия между мужчиной и женщиной, между ребенком и взрослым, между носителями различных видов сексуальности, между представителями различных культур объясняют влиянием природных факторов. «Мужчина по природе добытчик», «женщина по природе наивна и чувствительна», «все южане экспансивны», «северяне холодны и замкнуты из-за сурового климата» и так далее. Подобная аргументация может основываться как на распространенных в данной культуре клише (зачастую ксенофобских и сексистских, но не только), так и на вполне научных исследованиях, в первую очередь этологических и нейробиологических, вырванных из контекста и прочитанных дилетантами. Впрочем, и вполне профессиональные исследователи попадаются на приложе­нии методов естественных наук к предметам наук социальных (так получаются работы о генах французов, менталитете нации и гаплотипе когенов).

В социальных науках объяснения гендерной, этнической и прочей специфики как объективной данности, заложенной в человеке от природы, носят названия «эссенциализм», или «примордиализм», или «нативизм». Этот подход был унаследован из эволюционной биологии: в самом радикальном варианте человеческое поведение сводится к его биологической составляющей, к развертыванию и функционированию генетической программы. Однако социобиология не в состоянии ответить на вопрос: если природа в человеке так сильна, почему известные нам человеческие общества такие разные? Если мужественность и женственность предписаны биологическим полом (представляющим собой многоуровневую систему, элементы которой формируются на разных стадиях онтогенеза), почему в разных обществах и в разные исторические периоды стереотипы мужского и женского поведения столь разнообразны? Почему в разных культурах так по-разному выглядит детство? Само многообразие обществ должно подвести нас к мысли, что человек представляет собой поле битвы, на котором социум оказывается не менее — если не более — сильным игроком. Это не значит, что природные факторы не важны; но следует помнить, что под влиянием социальных конвенций они могут меняться до неузнаваемости и символизироваться в противоположных терминах. Списывать же все на природу — существенное упрощение предмета исследования.