200 ЛИТРОВ СПИРТА

– Мужики! Че нашел! – Михалыч ввалился в квартиру, споткнувшись об порог.

– Че там, ебаный твой рот? – Семеныч повернулся на табуретке и наклонился, чтобы разглядеть Михалыча в прихожей.

– Ай, блядь... где она? – произнес Михалыч.

– Да кто… ы-ы, блядь, она-то? – подключился Федя, изрыгая концентрированные пары спирта.

– Бутылка! Бутылоч-ка! – Михалыч ворочался на полу, словно тюлень, – бутылочка моя!

– Михалыч… ебанулся чтоли? Ты где так нажраться успел? – вопрошал Семеныч.

– Вот она, родимая, вот она, – Михалыч свернулся на полу калачиком и как ребенок посасывал из бутылки зеленого стекла без этикетки.

Федя засмеялся.

– Ты че, дурак? – Семеныч предпринял попытку вскочить с табуретки, но лишь встретился лицом с обшарпанным паркетом, – ай, блядь!

Семеныч встал не четвереньки.

– Прекрати, дебил! – Семеныч подполз к лежащему Михалычу, хлебавшему из своей бутылки, – скорая к нам уже не приезжает, сука! Подохнешь! – из-за алкоголизма Семеныч еле выговаривал слова.

Семеныч попытался отобрать бутылку у Михалыча, но его мертвую кошачью хватку расцепить было невозможно.

– Отдай, блядь! – Семеныч со всей силы зарядил кулаком Михалычу по яйцам, – отдай, падла!

Михалыч глухо застонал и ослабил хватку, чем Семеныч и воспользовался: отобрал бутылку и откинул ее в коридор.

– Семеныч, – хохотал с кухни Федя, – коронным захватом его опять? Опять яйца щекочешь?

– Я те щас пощекочу... пидрила, – крикнул в ответ Семеныч.

– Кто это тут пидрила?! – из кухни полетела пустая бутылка “Столичной” и прямиком в голову Михалычу.

– А-а-а-й, су-у-ка-а! – Михалыч произнес глухим голосом и поднес одну руку уже к голове. Другая рука все еще была на яйцах.

– Ой! Михалыч, ай-я-я-яй! – Федя схватился за голову, – прости, Михалыч, я в этого пидрилу целился, – Федя показал пальцем на Семеныча.

– Рот свой за..., – вой Семеныча прервал ботинок, прилетевший ему со стороны Михалыча прямо в синее рыло.

– Что ж, – заключил Семеныч, – это за де... , – второй удар не заставил себя долго ждать.

– Все, хватит! – рявкнул Федя во всю мощь своей ободранной спиртом глотки и запустил старую советскую табуретку в лежащие в прихожей тела.

Федя шатающейся походкой пошел в коридор, собрался с силами и оттащил Семеныча за ногу.

– Михалыч, – громко сказал Федя, – а, Михалыч?

Ответа не последовало.

– Михалы-ыч! МИХАЛЫЧ? – заорал Федя.

– Ау? – как ни в чем не бывало ответил Михалыч.

– Че у тебя там? Какая еще, блядь, бутылочка? Вот эта чтоли? – Федя поднял бутылку, которую ранее откинул Семеныч.

– СУКА! УБЬЮ, МРАЗЬ! ОТДАЙ СЮДА, НАХУЙ, ГОВНО ТЫ ЕБУЧЕЕ! – Михалыч взвыл как медведь. Словно марионетка, управляемая самим дьяволом, он резко вскочил и побежал на Федю.

Федя в молодости бывал в Испании и посещал корриду. Пытаясь повторить приемы тореадора, он неуверенно, но резко отскочил прямо перед тем, как красная разъяренная харя Михалыча врезалась в него. Федя не учел, что позади него стояла гладильная доска с утюгом. Он споткнулся, опрокинул гладильную доску, которая подкинула раритетный утюг XIX века. Через два мгновенья раздался глухой стук удара двадцати килограмм чугуна об морщинистый лоб Феди. Пепел из утюга рассеялся серым туманом.

– БЛЯ-А-А-А-А-ДЬ! – из чрева Феди вырвался заливистый алкогольный рык.

Пока Федя был занят спасением утюга от падения на пол, Михалыч тем временем двигался по своей траектории и не успев затормозить ногами, затормозил головой прямо об кинескоп старого телевизора “Витязь”. В ту же секунду раздался звонкий стеклянный звук гонга, от соприкосновения лысой лужайки на его голове с гладкостью экрана. В голове Михалыча пронеслась мысль о скорости звука в воздухе: “Кажется 330 метров в секунду”.

– Тачдаун, нахуй! – заорал Семеныч, все еще лежавший на полу, – хау ду ю ду, блядь!

Михалыч рухнул без единого звука, только выпучил глаза и схватился двумя руками за макушку.

Три алкаша так устали от прошедшей схватки, что лежали почти без движения несколько минут.

Минуты тишины прервал Семеныч:

– Михалыч, успокойся, долбоеб…, – Семеныч харкнул. От обезвоживания слюна была густой, поэтому приземлилась в колтуны на его бороде, – че у тебя там за бутылка?

Михалыч вроде бы пришел в себя, по крайней мере ярость в его глазах сменилась косоглазием.

– Так это, – он сделал длинную паузу, – отхлебни.

Семеныч взял бутылку, которая откатилась к нему. Он поднес ее на свет от окна и увидел, что бутылка пустая. Наблюдая за бутылкой на просвет, он перевернул ее: ожидаемо, из нее ничего не полилось. Он вопросительно посмотрел на Михалыча.

– Да отхлебни ты, ебаный твой рот!

– Иди нахуй! – ответил Семеныч, но поднес бутылку ко рту и почувствовал жидкость, вылившуюся из пустой тары.

– Спирт…, – заключил он, – это что за хуйня, Федя?, – он просил помощи у своего друга, поверженного чугунным утюгом. Сам Семеныч тем временем несколько раз наклонил бутылку, наблюдая за пустотой внутри нее.

– Я ебнулся, чтоли? – Семеныч сделал еще глоток из бутылки, – а-а-а, – он зарычал и поморщился, – злющий, падла!

Тем временем Федя присел и молча протянул руку Семенычу, прося бутылку. Федя не отличался многословностью, но всегда мог знатно уебать, поэтому Семеныч с некой боязнью передал ему сокровище.

Федя сохранил молчание и отхлебнул из бутылки, смотря куда-то вдаль. Волшебство бутылки его ничуть не взволновало. Посмоковав спирт и пополоскав рот Федя сглотнул и через полминуты блеванул неоднородной и густой массой себе на колени. Даже для него такая концентрация была невыносимой. Но как ни в чем не бывало Федя еще раз отхлебнул из бутылки, вытирая рукавом своей телогрейки тонкие струйки оранжевой блевотины со своего лица. В этот раз его не вырвало. Привык.

– Погоди, Михалыч, а это как вообще? Я что, ебанулся? Бутылка же пустая! – вопрошал Семеныч.

– Спирт льется только когда прислоняешь ко рту.

– А откуда у тебя это чудо-то?

Федя молча хлебал спирт.

– Я не помню, – ответил Михалыч, – очнулся в канаве с ней в руке. Не глядя отхлебнул – спирт. Ну и пил, пока не заметил, что бутыль пустая, блядь. Хотел слизать последнюю каплю, а там струей прям течет.

– Пиздец, нихуя себе, – прокомментировал Федя, все также отрешенно смотря в пустоту.

– Мужики, мы же можем этот спирт продавать. Он же бесконечный! – вскочил Семеныч.

– Как, нахуй? Льется то он только, когда присасываешься, – парировал Михалыч.

– Ты че как пидор разговариваешь? Тебе лишь бы пососать, – с сарказмом высказал Семеныч и рыгнул.

– Ты че, гнида рыжая! Охуел вкрай? Охуел, я спрашиваю? Хуев давно не сосал, пидрила?

– Я ж говорю – пидор. Опять про хуи, – засмеялся Семеныч, – откушу я тебе твой хуй, не зарывайся, говно.

– Вот щас и поглядим, – Михалыч вскочил, расстегнул ширинку трясущимися руками и достал свой обвисший хуй, трясшийся в такт, словно холодец.

Михалыч сделал несколько шагом в рухнул на пол, но его было не остановить. Он снова вскочил, в несколько шагов пересек комнату от телевизора до коридора, где находился Семеныч и с размаху запихнул свой немытый хуй ему в рот. Реакция снова подвела Семеныча, он даже не успел захлопнуть пасть. А Михалыч несколько секунд успел потеребить своего друга во рту у Семеныча, пока тот не заметил. Среагировав, Семеныч исполнил обещание и сжал челюсти изо всех сил. Вспомнив передачи про аллигаторов Амазонки, он, не разжимая челюстей, стал вращаться на полу, окончательно откусив соленый желеобразный отросток.

Годы алкоголизма значительно снизили болевой порог Михалыча, но даже это не сохранило его от той боли, которую он испытал. Михалыч принялся верещать и кататься по полу, а Семеныч тем временем выплюнул содержимое своего гнилозубого рта в Михалыча.

Федя, спокойно хлебавший спирт, посмотрел на бутылки, нарушил собственный дзен и произнес:

– Надо бы спиртом проде…, – Федя харкнул на пол перед собой, – блять, проде-де… – запнулся он, – ...фенцировать. Спиртом, – и протянул бутылку Семенычу.

– Михалыч! Убери руки, – Семеныч осознал свой поступок и решил помочь другу. Он силой схватился за Михалыча, чтобы убрать его руки, – разожми руки, гандон, блядь!

Михалыч не внимал просьбам, поэтому Семенычу пришлось пойти на крайние меры и вспомнить фильмы про Вьетнамскую войну. Он надавил Михалычу на глаз, заставляя его забыть о боли в промежности.

– Сука-а-а! Блядь! – орал Михалыч.

И, на удивление, это помогло – Михалыч послушно убрал руки.

Семеныч опрокинул чудо-бутылку спирта на промежность Михалыча, чтобы осуществить дезинфекцию, но бутылка предательски выдала всего одну каплю, оставшуюся на горлышке.

Семеныч взглянул в горлышко и вдруг вспомнил о свойствах этой бутылки. Он смотрел на своего товарища, лежавшего в луже говна и крови, и до него доходила неизбежная мысль.

– Соси, – медленно произнес Федя. Его глаза закатились, он отключился и рухнул на поломанную гладильную доску.

Семеныч мотал головой, отрицая происходящее. В его голове пронеслась мысль о тюрьме. Он глотнул спирта и поморщился.

– Михалыч, вставай.

Михалыч не отвечал.

Семеныч вдруг вспомнил об откусаной части хуя и принялся ее искать. Порыскав по полу, он незамедлительно нашел ее, запутавшуюся в крошках и волосне, осевшей за долгие годы на всех поверхностях квартиры.

Он поднес бутылку ко рту и набрал полный рот спирта. Затем засунул кусок плоти Михалыча, потряс головой и плюнул на ладонь. Кусок плоти, который он увидел на ладони выгодно отличался от того, что он положил в рот секунду назад: он обрел розоватость и объем.

Семеныч недолго думая набрал в рот еще спирта и подошел к своему другу, лежавшему со спущенными трусами. Вонь стояла такая, что даже Семеныч, видавший всякое, не мог сдержать рвотные позывы и наблевал прямо в промежность Михалыча. Волшебный спирт, будто бы живая вода смывал старые шрамы Михалыча, придавая его коже младенческую розоватость, а волосы, словно молодые побеги, пробивались на старых проплешинах в его мудях.

– Еб твою мать... – Семеныч вытаращил глаза и снова глотнул из бутылки.

Решившись, Семеныч набрал очередную порцию спирта в рот, наклонился, борясь с тремя порциями протухшего жульена в своем желудке и выплюнул жидкость на кровавую культю над яйцами Михалыча. Кровь остановилась, но больше ничего не произошло, поэтому Семеныч набрал очередную порцию в рот.

В его руке все еще лежала расцветшая залупа Михалыча. Он прислонил залупу к культе, подождал, пока две части схватятся друг с другом, словно смазанные голубиным пометом и засунул получившееся подобие хуя в рот, погрузив его в волшебную живую среду, которой все еще был наполнен рот Семеныча.

Через минуту Михалыч очнулся и увидел, что его товарищ Семеныч держит его неэрегированный член в своем рту и засмеялся.

– Я же сказал – пидрила, – и закинул руки за голову, не подозревая о подвиге своего друга.

Семеныч ставил дружбу выше предрассудков и не отпускал хуй Михалыча, чтобы удостоверится, что две половинки срослись без малейших следов.

Неожиданно, очнулся Федя и снова присел. Его взгляд впервые за десятилетия не был помутнен и был абсолютно чист.

– Мужики, я тут подумал, – произнес он без малейшей запинки, – а что если сознание – это не только побочный эффект развития, но и цель существования человечества? А что если путь от человека до сверхчеловека уже пройден? Я вдруг понял, что я не могу быть уверенным в действительности, которую я наблюдаю. Я вижу себя единственным мыслящим существом, и уж не знаю, мыслите ли вы, особенно зная, какие вы оба ебланы. А что если вы – это лишь моя проекция во времени? Может быть так, что одно сознание переживает миллиарды жизней, от человека к человеку, становясь все более сложным и объемлющим. Может поэтому мы так похожи, и поэтому можем любить, сострадать и понимать друг друга.

Семеныч все это время слушал Федю, открыв рот. Спирт из его рта вытек, оставляя там только хуй Михалыча.

Федя переместил взгляд от окна на Семеныча, а потом на Михалыча.

– А Семеныч и правда пидор, – заключил он.