12. Колтун

Въехали на брод. Кони ржали, громко били копытами о мокрые камни. Их ржание было громче шума воды, падающей с уступов скал и разбивающейся на отдельные брызги о валуны внизу. Дыдыньский ехал первым, за ним гайдук Миклуш, с вынутой из ольстры револьверой. Шествие замыкал Савваил. Трое всадников опасливо озирались по сторонам. Здесь часто орудовали бескидники и иное отребье, что любило устраивать засады на путников.

– Ваша милость! – крикнул Савва. – Какой-то человек на скалах внизу!

Остановили коней. Дыдыньский посмотрел вниз, прищурил глаза, стараясь разглядеть среди брызг воды человеческий силуэт.

– Где ты человека увидел, мужичина? – проворчал Миклуш. – Самогон глаза застилает, что ли?

– Там он, о, видите, выбирается из воды. Живой, а я думал, что труп. Или утопец.

– Сейчас глянем.

Они доехали до конца брода, свернули под деревья, спустились вниз, объезжая мелкие разливы и нагромождения веток. Выбрались на каменистый берег, и некоторое время ехали между большими валунами и изломанными скалами. Савваил указал направление. И точно! Вскоре они разглядели какой-то шевелящийся ком между двумя скальными плитами. Подъехали поближе, и тогда до них донёсся тихий стон.

Между камней бился в агонии мужик в изодранной свитке. Его голова была разбита, и из нее сочилась кровь. Он дрожал от холода и пытался встать. Но как только у него начинало получаться, ноги его соскальзывали по мокрой скальной породе, а руки не находили опоры.

– Спасите! – простонал он.

Дыдыньский кивнул. Савваил и Миклуш соскочили с лошадей, схватили раненого под руки, поставили его на ноги и подвели к своему господину. Мужичонка громко застонал.

– Ты кто таков?

– Я Колтун, панок... Колтун из Лютовиски. Чуть не убили меня, в голову стреляли...

– Кто? Когда?

Крестьянин рыдал и дрожал от холода. Савваил без слов достал из сумки лоскуток тряпки, откусил кусок лепёшки и принялся осматривать рану на голове незнакомца. Была она болезненной, но поверхностной. В мужика стреляли в упор, потому что вокруг раны кожа была опалена пороховыми зернами. Миклуш придержал Колтуна, а старый казак быстро промыл водкой царапину от пули. Колтун завыл, затрясся, но потом силы покинули его, и он обмяк, едва не лишившись чувств. Савва наскоро перевязал ему голову тряпкой, а Миклуш поднес флягу с водкой. Мужик выпил немного, закашлялся, сплюнул.

– Рассказывай, что было!

– Не бейте, пан, я не виноват, – зарыдал Колтун. – Все началось в Лютовиске. Жид Янкель – вот зачинщик всяческого зла! Он первый треснул обухом по голове ясновельможного пана Белоскурского. А потом велел отвезти его к старосте, чтобы получить награду. И я поехал – простите и не бейте – я-то думал, мужики по дороге шляхтича ещё до смерти забьют, и для нас будет виселица, а не золото. Не бейте! – разрыдался он. – Я ничего дурного пану шляхтичу не сделал.

– Да говори по-человечески, мужик! – прошипел Дыдыньский. – И не трясись, как осина. Мы не люди Белоскурского.

– Так вы не из шайки Белоскурского? – обрадовался Колтун. – Правду говорите, благородный пан?

– Самую что ни на есть правду, – сказал Савваил. – Смотри, мужик, это пан Яцек Дыдыньский, о котором, голову даю на отсечение, даже такая дремучая деревенщина, как ты, слышала.

Крестьянин сложил руки как на молитве. И как пристало черной, мужицкой душе, упал перед Дыдыньским на колени.

– Помилуйте, пан наияснейший! Я расскажу, как было... Никто не хотел везти пана разбойника к старосте. Тогда вызвался панич Гинтовт. Но всё равно виноват Янкель! Так я и поехал с ним. А потом начались у нас беды одна за одной. На перевале на Остром кто-то убил мужика Горилку. Мы бежали в Чёрную. А там в корчме встретили шляхтичей, которые хотели отобрать у нас узника и получить награду за него. А это всё Янкелева вина! Панич Гинтовт изрубил их страшно. А Ивашку ранили – он отомстит Янкелю, когда поправится!

– Дальше что было?

– Дальше, пан мой золотой, оказалось, что это не панич Гинтовт, а девица, которая в мужской одежде скакала верхом. Но я промолчал, ничего не сказал, потому что страшная она была, и я думал – скажу что-нибудь не то, моя голова слетит. Так мы направились в Устшики, но проклятая волчица, эта панна Гинтовт, велела поворачивать на Поляну. Проехали деревушку и тут, вот, на этом мосту, вон там, в середине, выстрелила мне в голову. О, за это я выдеру пейсы у Янкеля! А сама девица уехала с Белоскурским.

– Куда?

– Я видел, панок, они направились в Хочев, тропой вдоль Сана.

– В Хочев? – удивился Дыдыньский. – Вот черт, не к добру это!

Сгущались сумерки, черный вал злосчастного лесистого Отрыта резко выделялся на фоне полыхающего багрянцем неба. За ним поднималась Полонина, грозная, опасная, далёкая и неведомая, поскольку в лесах на её склонах и близко к самим вершинам не жил никто, только гнездилась дикая птица и зверьё.

– Милостивый пан, – застонал Колтун, – эта шляхтянка – ведьма во плоти. Она меня задушит, если я не вернусь домой…

– Вот. – Дыдыньский бросил ему дукат. – Для тебя это конец приключений! Ступай в свою деревню и больше не показывайся.

Колтун поклонился в пояс. Савваил набросил ему на плечи старую дерюгу и похлопал по спине. Мужик скривился от вновь накатившей головной боли, но резво потрусил в сторону дороги. Дыдыньский проводил его взглядом, а потом долго смотрел на высившиеся вдали горы.

– Милостивый пан, – осмелился прервать молчание Миклуш, – что в этом Хочеве сидит, что вы так расстроены? Дьявол?

– Боюсь, Миклуш, что сама госпожа смерть!