10. Пророчество Савваила

– Они были здесь, пан, сдохнуть мне, если вру! – Ондрашкевич бил себя по жилетке около сердца. – Двое крестьян, молодой паренек и старый седовласый дядька, который кашлял кровью из-за чахотки. Они затеяли драку у меня в корчме, сучьи сыновья, вместе с господами Рытаровскими. Слугу им порубали, а потом – и графа... Ну, как там его... Пана Симонта из Рокеров!

– О, наверное, графа Эйсимонта-Роникера, – пробормотал Дыдиньский.

– Да-да, именно так его и представили. Дрались они примерно с две кварты*, а затем молодой шляхтич одержал верх и уехал. Мужика, который был с ним, и которого подстрелили, он приказал оставить на постоялом дворе, но как только мы перевязали тому мужику рану, он убежал, собачий сын, и не оставил ни грошика бедному жиду за его заботу!

– Значит, их осталось только трое? Тот парнишка Гинтовт, Белоскурский и еще один мужик?

– Да какой там парнишка, – прошептал армянин. – Вельможный пан, тут настоящая содомия приключилась. Когда они с панами Рытаровскими бились, с него шапка слетела, а под шапкой косы и венок были спрятаны. Это девица в мужском наряде. Тьфу, что говорю, девица! Дьяволица, посланная Сатаной для искушения рода человеческого! Ваша милость, она в корчме одна всех Рытаровских изрубила, от сабли увернулась. Тут непременно какое-то колдовство было! Я уж думал, не послать ли кого в Жешув к отцам-доминиканцам, чтобы они выяснили, не в сговоре ли она с дьяволом. А если даже и не с дьяволом, то с ведьмами. А если и не с ведьмами, то уж точно с еврейскими ростовщиками из Леско. А если даже и не с евреями, то с Хаимом Кабалистом, который построил тут рядом вторую корчму и портит мне дела, да еще и магией наверняка балуется! Ох, если бы это было в Речи Посполитой или в какой-нибудь не столь варварской стране, я бы тотчас же сообразил для него костерок.

– А Белоскурский? – прервал его Дыдыньский. – Жив и невредим вышел из драки?

– Белоскурский даже не пискнул, потому как лежал связанный на лавке, как этот вот кусок грудинки, что тут на балке висит.

– Куда они поехали?

– На север, верно в Перемышль, потому что там городские суды и палач очень суров к разбойникам. А староста тамошний тоже разным смутьянам спуску не даёт.

Дыдыньский бросил трактирщику коронный десятак. Повернулся к Савваилу и Миклушу.

– Поехал на Перемышль, – пробурчал Миклуш. – Догоним пса в Устшиках, а если нет, то за Крощенко, на тракте.

Савва покачал головой.

– Во всех корчмах и в окрестных деревнях только и говорят о том, как какая-то панночка порубила Рытаровских и убила самого графа Эйсимонта, у которого от водки разум в голове помутился. Если бы это был какой-то неизвестный оборванец, то на него, может, и махнули бы рукой, но раз это женщина... Не знаю, как другие, да только братья Росинские и их батюшка едва-ли упустят случай скрестить с ней сабли. Поэтому думаю, что барышня поехала другой дорогой.

– И ещё больше рискнула? В горах разбойники и гайдамаки.

– Без риска нет прибытка.

– Так куда нам ехать? На Перемышль? На Ральское?

– За пивом! – гаркнул Миклуш, ставя на дубовый стол три оловянные кружки с пенистым напитком.

Выпили. Савваил достал из мешка странную шестиугольную монету с дыркой посередине. В свете свечей блеснули украшавшие её завитушки и знаки. Казак бросил монету на стол, поставил её на ребро, раскрутил так, что зашуршало, и запел:

Старики болтают, будто

Водка многих погубила,

Славных хлопцев духовитых

Низвела она в могилу!

– Если орел, то поедем в Перемышль! – закричал он. - А если решка, то на Ральское!

Не очень понятно было, чем орел отличался от решки, потому что на обеих сторонах монеты были похожие значки. Однако когда монета звякнула и упала на стол, Савваил улыбнулся от уха до уха и закричал:

– На Ральское!

Миклуш и Дыдыньский взялись за кружки.

– Ну, на Ральское – так на Ральское! – подытожил Дыдыньский, и одним глотком осушил половину сосуда.

*Две кварты – старая польская мера времени, означающая две четверти часа, то есть 30 минут. Очевидно, что корчмарь в данном случае преувеличивает масштабы схватки, которая, как мы помним, была достаточно скоротечной.