#10. Что такое истина и возможна ли объективность?

Истина всегда завораживала человека и вплоть до самого недавнего времени была тем идеалом, на который великие и малые мира сего возлагали глубочайшие надежды на все возможные блага, включая счастье и могущество. Наконец, мы всегда видели в ней путь к свободе, прежде всего свободе внутренней. «Познаете истину, и истина сделает вас свободными», – гласят известные строки из Евангелие от Иоанна. Но могло ли быть иначе, ибо понятие это лежит в самом основании мышления, а значит и в основании нас самих как существ мыслящих. Деятельность ума тогда лишь имеет под собой практическую пользу и смысл, если мы смеем рассчитывать, что пробьемся в ходе своих усилий до действительного положения вещей или, по крайней мере, до некоей рабочей достоверности – чего-то надежного, а не только лишь кажущегося, на что мы могли бы опереть наши решения, действия, само наше существование. Вместе с тем истина всегда была явлением проблематичным, неопределенным, ускользающим, ставящим в тупик. За время существования человеческой цивилизации оформились три магистральных толкования её природы: реализм, умеренный конструктивизм и крайний конструктивизм. 

Реализм 

Позиция реализма представляет собой самое первое мнение, к которому приходит разум, впервые столкнувшийся с проблемой отношения знания к внешнему миру. Реализм рассматривает сознание как зеркало, которое при надлежащем применении способно к точному отражению независимо от нас существующих предметов внешней действительности, к постижению объективной реальности как она есть сама по себе. Древнейшая, аристотелевская формулировка этой концепции, повторенная затем Фомой Аквинским, определяет критерий истины как соответствие знания его предмету («adaequatio rei et intellectus»). Эту оптимистичную и весьма наивную веру в нашу способность постигнуть, как всё есть на самом деле, абсолютное большинство человечества пронесло в своих умах и сердцах через историю, в том числе в лице величайших его представителей, начиная с Парменида, Платона и Аристотеля вплоть до ряда философов науки XX века. 

Умеренный конструктивизм 

Впрочем, неудовлетворительность, нереалистичность реализма стала заметна почти сразу: ему противопоставляется критический антитезис в виде конструктивизма. Ксенофан Колофонский около V в. до н.э. учит о том, что люди создают богов по своему подобию и обнажает зависимость знания, воззрений от индивидуальных и социокультурных факторов. Знание есть не нейтральное отражение действительного, а конструкт, продукт творчества, в котором участвует множество личных и надличностных сил. В середине V в. софисты, а за ними в IV-III вв. скептики уже не ограничиваются указанием на относительность знания – они создают мощную аргументативную базу и набор по сути необоримых в то время риторических стратегий, доказывая конструктивный характер знания, а порой и самую невозможность истины. 

Допустим, рассуждают умеренные конструктивисты, сознание действительно является зеркалом, способным отражать внешнюю реальность. Но почему же тогда одни и те же предметы столь по-разному порой видят разные люди из разных культур, разных эпох, слоев общества, разных индивидуальных особенностей и даже в разные периоды собственной жизни? Это можно объяснить только тем фактом, что отражение, формирующееся на поверхности зеркала, зависит от его конкретных особенностей, специфических форм и оттенков. Действительность не монолитна, не едина и предстает как множественная, следовательно, познание всегда исходит из ограниченной части сущего. Будучи таковым, познание испытывает влияние своей ограниченности, и потому восприятие из одной точки всегда отлично от восприятия из другой. Сущее – перспективно: результаты познавательной деятельности зависят от сложившихся в результате развития аппарата восприятия и мышления, а также от всех индивидуальных и социокультурных особенностей познающего, неповторимости его положения внутри действительности. 

Таким образом, в той или иной степени знание всегда является конструктом, продуктом личного и социально-культурного творчества, поскольку возникает на необходимо подверженной постоянным влияниям и деформациям поверхности. Одни зеркала отражают реальность лучше, другие – хуже, но ни одно не способно избежать собственных ограничений и ни одно не может вместить её целиком. 

Самой влиятельной и законченной концепцией умеренного конструктивизма из недавней истории можно назвать марксизм, а точнее – диалектический материализм. Фридрих Энгельс пишет («Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии»): 

Раз навсегда утрачивает всякий смысл требование окончательных решений и вечных истин; мы никогда не забываем, что все приобретаемые нами знания по необходимости ограничены и обусловлены теми обстоятельствами, при которых мы их приобретаем. Вместе с тем нам уже не могут больше внушать почтения такие непреодолимые для старой, но всё ещё весьма распространенной метафизики противоположности, как противоположности истины и заблуждения. Мы знаем, что эти противоположности имеют лишь относительное значение: то, что ныне признается истиной, имеет свою ошибочную сторону, которая теперь скрыта, но со временем выступит наружу; и совершенно так же то, что признано теперь заблуждением, имеет истинную сторону, в силу которой оно прежде могло считаться истиной. 

Крайний конструктивизм

Радикальные софисты и скептики ещё в Древней Греции начали осторожно делать следующее наблюдение. В нашем сознании, признавали они, действительно что-то происходит, с этим не поспоришь, но какие основания у нас имеются, чтобы полагать, будто это что-то находится в какой бы то ни было связи с объективной реальностью, почему мы верим, что она вообще существует? Реалисты и умеренные конструктивисты утверждают, что критерий истины состоит в соответствии между знанием и его объектом. При этом они упускают самоочевидный факт: у нас нет, никогда не было и не будет доступа к каким бы то ни было объектам помимо содержания нашего собственного сознания. Когда мы заявляем о соответствии между знанием и объектом, мы по сути утверждаем соответствие между одним феноменом сознания и другим (ведь объект тоже дан нам лишь как представление, как внутренняя идея). 

В «Лекциях по логике» Иммануил Кант пишет: 

«Моё познание, дабы считаться истинным, должно соответствовать своему объекту. Однако я способен сравнить объект с результатом своего познания только путем познания. Следовательно, мое познание должно подтверждать самое себя, что, конечно, далеко от того, что требуется для истины. Коль скоро объект вне меня, познание внутри меня, все, по поводу чего я могу вынести суждение, – это соответствует ли мое знание объекта моему знанию объекта». 

Действительно, в суждении, оцениваемом как истинное или ложное, связь устанавливается не между объектом и идеей, а между идеей и идеей, то есть принципиально явлениями одного порядка. Другими словами, ещё раз цитируя Канта, «ум способен создать лишь отражения своих собственных объектов, но не реальных вещей, то есть, вещи, какими они могли бы быть сами по себе, не могут быть познаны через эти отражения и представления». Древнегреческие софисты и скептики сделали первый крупный вклад в развитие данной концепции, а современное её состояние оформлено И. Кантом и Ф. Ницше, после творчества которых ничего принципиального по этому поводу уже не было произнесено, в том числе в философии постмодернизма. В рамках крайнего конструктивизма истина в её классическом понимании субъект-объектного соответствия представляется совершенно невозможной, древней иллюзией и заблуждением, ибо никакого доступа к «реальности как она есть сама по себе» у нас быть не может. Но возможны ли другие понимания истины? 

Феноменологический конструктивизм 

Аргументация крайнего конструктивизма непробиваема, и ныне это понятно с ещё большей отчетливостью, чем в XIX веке или тем более в Древнем мире. Хотя многие всё ещё ведут с ним обреченную борьбу, в основном из консерватизма и упрямства, в битве толкований истины мы имеем явного победителя. Истина как субъект-объектное соответствие, даже в смысле умеренного конструктивизма, является самопротиворечимым анахронизмом, наподобие веры в то, что Земля плоская и покоится на спинах трёх китов.

И всё-таки победа эта не радует нашего сердца, ибо крайний конструктивизм, разрушая классические концепции истины, по-видимому, не нашёл для них вполне удовлетворительной замены. Порой он оставляет нас с ещё большими вопросами и проблемами, чем были до этого. В особенности это неизбежно в тех ситуациях, когда крайние конструктивисты (радикальные скептики и софисты Древнего мира, а также некоторые мыслители постмодерна, особенно подросткового возраста) отрицают всякую истину и всякие критерии достоверности вообще как невозможные. При этом, однако, в душевной простоте упускается, что таковое отрицание имеет смысл лишь в том случае, если мы считаем его более достоверным, чем его противоположность. Позиция, отрицающая истину как таковую, отрицает и саму себя, замыкаясь в порочный круг. Более того, она лишает основания практику своего собственного существования, ибо делает всякое жизненное решение, всякое предпочтение одного другому совершенно беспочвенным и произвольным. 

Первые значимые шаги в направлении создания нового понимания истины были сделаны Кантом и Ницше, а затем продолжены Гуссерлем и Хайдеггером. В одной из своих ранних статей я позволил себе назвать эту ещё оформляющуюся и зарождающуюся концепцию феноменологическим конструктивизмом. Её основой представляется различие между явлением и феноменом. Явление есть элемент опыта, знание, которое в той или иной степени должно отражать «объект», «вещь в себе», реальность как таковую. Именно так наш опыт воспринимали всегда и воспринимают поныне – как путь к чему-то «вне», как репрезентацию чего-то, пускай даже несовершенную. Феномен, напротив, есть опыт, знание, увиденные не как отражение чего-то, а сами по себе, как самостоятельные объекты, не уходящие корнями ни в какие потусторонние «истинные» реальности. 

Сосредоточьте своё внимание на любом материальном предмете, допустим, на лежащей на столе книге. Классические теории учат, что воспринимаемая нами книга есть явление – искаженный, ограниченный образ чего-то истинного, существующего вне нас и независимо от нас. Наше чувственное восприятие этого предмета и наши умственные измышления представляют собой попытку эту истинную реальность ухватить хотя бы в основных чертах. К сожалению, эта интуитивная и столь близкая нашему духу вера в связь явления и «вещи самой по себе» не имеет под собой ни малейших оснований. Феноменологический конструктивизм призывает устранить это мешающее двойное дно, призрак «реальности», будто бы маячащий за спиной каждого предмета. Понятие истины должно быть основано не на мираже, невидимом и до конца непостижимом слое действительности за пределами нашего опыта, которому он должен соответствовать, а на самом этом опыте – то есть на феномене. 

Первичной истиной тогда является сам этот феномен, его открытость, всё, разворачивающееся перед нами в феноменальном поле, а критерием истины не соответствие знания объекту, а соответствие феномена феномену, в конечном счёте, знания знанию, о чём и писал два столетия назад Кант, не посмевший дальше пойти по проложенной им же тропинке. Истина есть всё непосредственно явленное в сфере нашего опыта, хотя его роль и смысл могут быть некорректно интерпретированы (как, к примеру, при обманах зрения). Вторично истинными могут быть сложные идеи, имеющие характер вывода, допущения и обобщения и являющиеся всегда гипотетическими – феномены второго уровня. Их возможность коренится в способности ума агрегировать первичные феномены и, устанавливая между ними связи, в том числе причинно-следственные, формулировать знание, выходящее за пределы непосредственных очевидностей. Поскольку такое знание способно подтверждаться или опровергаться самим упорядоченным ходом вещей, оно смеет претендовать на отражение феноменального поля. Критерий, опора на который позволяет подкрепить умозаключение, либо поставить его под сомнение, есть проверка его согласования с уже почитаемыми истинными (и показывающими себя таковыми) связями внутри феноменального поля в момент познания. 

Таковы общие штрихи феноменологического конструктивизма, истины разума носят в нём не абсолютный характер, но представляют собой рабочее истолкование связей между феноменами. Истолкование это, лишенное опоры на какие бы то ни было абсолюты, необходимо является гипотетическим, ибо его достоверность покоится лишь на устройстве феноменального поля, а потому может как подтверждаться, так и опровергаться нашим дальнейшим опытом. Современная наука всё больше и больше приближается к сознательному пониманию истины именно в таком ключе. Объективность, как её толковали раньше, конечно, в свете сказанного невозможна, ибо знание предстаёт не только относительным, но и гипотетическим. Истина и достоверность освобождаются в феноменологическом конструктивизме от мистификаций и налёта человеческой спеси, обретая куда более скромный статус, на который только они и имели всегда право. 

© Олег Цендровский

Канал на Яндекс-Дзен // Канал в Telegram // Поддержать автора