1. Истоки либертарианства: Американская революция и классический либерализм

На президентских выборах 1976 года кандидат от Либертарианской партии Роджер Л. Макбрайд и его кандидат в вице-президенты Дэвид П. Бергланд собрали 174 000 голосов в 32 штатах страны. Даже столь умеренное издание, как Congressional Quarterly, было вынуждено назвать ещё неоперившуюся Либертарианскую партию третьей главной политической силой Америки. О темпах роста этой новой партии можно судить по тому, что в 1971 году, когда она была создана, горстка её учредителей собралась в гостиной частного дома в Колорадо. В следующем году она сумела зарегистрировать своего кандидата в двух штатах. А сегодня она уже стала третьей по популярности партией Америки.

И, что ещё поразительнее, она достигла такого роста, сохраняя приверженность новому идеологическому кредо – либертарианству. Впервые за сто лет на американской политической сцене появилась партия, которую интересуют идеи, а не высокие посты и казённые деньги. Политологи и эксперты наперебой убеждали нас, что дух Америки, её партийной системы состоит в отсутствии идеологии и прагматизме (эвфемизм, адресованный легковерным налогоплательщикам и скрывающий под собой заинтересованность исключительно в деньгах и продвижении по карьерной лестнице). Но как же тогда объяснить поразительный рост популярности новой партии, которая откровенно и с жаром следует своей идеологии? 

Дело в том, что американцы не всегда были прагматиками, сторонящимися идеологии. Напротив, историки только сейчас осознали, что сама Американская революция была явлением не просто идеологическим, но исполненным преданности либертарианским убеждениям и принципам. Американские революционеры были пронизаны верой в истины либертарианства – идеологии, побуждавшей их отдавать свою жизнь и достояние борьбе с посягательствами на их права и свободы со стороны правительства Британской империи. Историки давно спорят об истоках Американской революции. Были ли они конституционными, экономическими, политическими или идеологическими? Сегодня мы понимаем, что, будучи либертарианцами, революционеры не видели противоречия между моральными и политическими правами, с одной стороны, и экономической свободой – с другой. Напротив, они воспринимали гражданскую и нравственную свободу, политическую независимость, свободу торговли и производства как части единой и стройной системы. Той самой, которую в год подписания Декларации независимости Адам Смит назвал «очевидной и простой системой естественной свободы». Мировоззрение либертарианства восходит к классическим либеральным движениям, возникшим на Западе в XVII–XVIII веках, а если говорить точнее, то к Английской революции XVII столетия. Это радикальное либертарианское движение, добившееся лишь частичного успеха у себя на родине, в Великобритании, всё же смогло проявить себя в ходе Промышленной революции, освободив производство и предпринимательство от удушающих ограничений и контроля со стороны государства и городских цеховых корпораций. Для западного мира классическое либеральное движение стало мощной освободительной революцией, направленной против того, что можно назвать Старым порядком ancien régime, который столетиями господствовал над обитателями Европы. На заре Нового времени, в XVI столетии, этот Старый порядок выродился в централизованное абсолютистское государство, где главное место в древней сдерживающей и регулирующей сети феодальных земельных монополий и цеховых корпораций занимал король, правивший с Божьего соизволения. Европа оказалась опутана искажающей всё сетью регулирования, налогов и монопольных привилегий на производство и продажу, раздававшихся (и продававшихся) центральными и местными властями доверенным производителям. Этот союз нового бюрократического, воинственного, централизованного государства с доверенными торговцами (позднее названный системой меркантилизма) и с на делёнными властными полномочиями феодальными землевладельцами и был тем Старым порядком, против которого в XVII и XVIII столетиях выступили классические либералы и радикалы. Целью классического либерализма было достижение личной свободы во всех её взаимосвязанных аспектах. В экономике надлежало резко понизить налоги, устранить регламентирование и регулирование, высвободить творческую энергию и предприимчивость людей, предоставить свободным рынкам возможность удовлетворять запросы потребителей. Надлежало, наконец, предоставить предпринимателям возможности для свободной конкуренции, развития и созидания. Следовало снять путы регламентирования с земли, труда и капитала. Необходимо было защитить личную и гражданскую свободу от хищничества и деспотизма короля и его фаворитов. Религию, которая веками была источником кровавых войн между конфессиями за контроль над властью, предстояло освободить от государственного давления или вмешательства, чтобы перед всеми религиозными – и нерелигиозными – группами открылись перспективы спокойного сосуществования. Идеалом новых классических либералов была и мирная внешняя политика. Их целью стала замена вековечной борьбы государств за золото и территории на спокойную и вольную торговлю между всеми странами. Поскольку считалось, что войны порождаются регулярной армией и флотом – профессиональными вооружёнными силами, стремящимися к постоянному увеличению своей численности, было решено, что их следует заменить добровольными отрядами местного ополчения, состоящими из граждан, которые захотят воевать только для защиты своих домов и поселений.

Таким образом, известная мысль об отделении церкви от государства стояла в ряду других взаимосвязанных идей, таких как свобода слова и независимость прессы, отделение экономики, земельной собственности и вопросов войны и безопасности от государства. Словом, отстранения государства буквально от всех вопросов.

Короче говоря, государство надлежало превратить в чрезвычайно компактную организацию с крайне ограниченным, почти мизерным бюджетом. Классические либералы не создали своей теории налогообложения, но они ожесточённо сражались против любого повышения существующих податей и введения новых – в Америке дважды налоги становились непосредственными предпосылками революции (гербовый сбор и чайная пошлина).

Первыми теоретиками классического либерализма в его либертарианском варианте были левеллеры в период Английской революции и философ Джон Локк в конце XVII века, а их последователями оказались «истинные виги» – радикальные борцы за свободу XVIII столетия, не принявшие Конституционного соглашения вигов 1688 года. Джон Локк выдвинул концепцию естественного права каждого человека распоряжаться своей жизнью и собственностью, а задачей правительства он считал защиту этих прав. Как сказано во вдохновлённой идеями Локка Декларации независимости, «для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых. В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить её и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье». Хотя работы английского мыслителя и были популярны в американских колониях, его абстрактная философия не была рассчитана на то, чтобы поднять народ на революцию. Эту задачу выполнили в XVIII веке радикальные последователи Локка, писавшие более доступным, язвительным и страстным языком и взявшиеся за философское рассмотрение текущих проблем правления, прежде всего в Британии. Важнейшим документом, созданным в рамках этого направления, были «Письма Катона» – серия газетных статей, опубликованных в начале 1720-х годов в Лондоне «истинными вигами» Джоном Тренчардом и Томасом Гордоном. Если Локк писал о революционном воздействии, которое может быть уместно, когда правительство покушается на гражданские свободы, то Тренчард и Гордон доказывали, что правительство всегда тяготеет к уничтожению личных прав. В соответствии с «Письмами Катона» человеческая история – это летопись непрерывной борьбы между властью и свободой, в которой власть всегда готова к посягательствам на права и свободы людей. Именно поэтому, декларировалось авторами «Писем», общество должно с бдительной враждебностью следить за тем, чтобы власть оставалась ограниченной и никогда не преступала положенных ей узких границ:

Из бесконечного числа примеров и из собственного опыта нам известно, что люди, обладающие властью, не только не расстанутся с нею, но сделают всё, в том числе всё самое злое и подлое, чтобы сохранить её; и редко когда на земле кто-либо отходил от власти, если мог её сохранить… Представляется несомненным, что ни благо мира, ни благо народа не принадлежали к числу мотивов, по которым эти люди либо сохраняли власть, либо отказывались от неё.

Природа власти в том, чтобы всегда преступать положенные ей границы и превращать временные полномочия, даруемые в особых случаях, в полномочия постоянные, используемые обыденно, когда нет для того никаких особых оснований, и никогда по доброй воле не расставаться ни с какой частью полученных привилегий...

Увы! Власть ежедневно, и со слишком очевидным успехом посягает на свободу. Баланс между ними уже почти утрачен. Тирания завладела едва ли не всей землёй и, нанося смертельные удары человечеству, превращает мир в бойню и, конечно же, продолжит его губить, пока либо он сам не погибнет, либо, что вероятнее всего, в нём не останется ничего, что ещё можно было бы уничтожить [1].

Такого рода предостережения были горячо восприняты американскими колонистами, которые многократно переиздавали у себя «Письма Катона» вплоть до начала революции. Это глубоко укоренённое мировоззрение вылилось в то, что историк Бернард Бейлин очень удачно назвал «преобразованием радикального либертарианства» Американской революцией.

Ведь революция оказалась не только первой в Новое время удачной попыткой сбросить ярмо западного империализма, представленного самой могучей на тот момент мировой державой. Существеннее было то, что впервые в истории американцы ограничили своё правительство многочисленными правилами и запретами, которые были зафиксированы в Конституции и, прежде всего, в Билле о правах. Во всех новых штатах церковь была последовательно отделена от государства, что стало надёжной гарантией религиозной свободы. Остатки феодализма были выкорчеваны с отменой майората и права первородства.(Майорат позволял наследодателю навсегда закрепить земельную собственность за своей семьёй, так как лишал всех наследников права её продать; право первородства – это требование правительства передавать всю собственность старшему сыну.) Новому федеральному правительству, сформированному на основании Статей Конфедерации [2], не было позволено облагать население какими-либо налогами, а любое существенное расширение его полномочий могло осуществляться только на основании единогласного одобрения правительствами всех вошедших в Конфедерацию штатов. А самое главное, право федерального правительства содержать вооружённые силы и объявлять войну было обставлено всевозможными ограничениями, поскольку либертарианцы XVIII века понимали, что война, регулярные армии и милитаризм издавна были главным инструментом усиления государственной власти [3].

Бернард Бейлин следующим образом обобщил достижения американских революционеров:

Модернизация американской политики и системы правления во время и после революции приняла форму стремительной и радикальной реализации программы, которая была полностью сформулирована оппозиционной интеллигенцией… в период правления Георга I. Там, где английская оппозиция, прокладывавшая себе дорогу в условиях самоуверенного общественного и политического порядка, могла только стремиться и мечтать, американцы, движимые теми же стремлениями, но жившие в обществе, которое и до этого во многих отношениях было современным, а теперь политически раскрепостилось, неожиданно получили возможность действовать… Американские лидеры без промедления, почти не будоража общество, взялись за систематическую реализацию самых крайних вариантов целого ряда радикальных либеральных идей.

В ходе этого процесса они… привнесли в американскую политическую культуру… главные идеи радикального либертарианства XVIII века, попавшие здесь на благодатную почву. Первой такой идеей была уверенность в том, что власть – это зло, возможно, и необходимое, но всегда и непременно зло, что она бесконечно порочна, а потому её нужно контролировать, ограничивать и сдерживать везде, где это совместимо с поддержанием минимального правопорядка. Писаные конституции, разделение властей, билли о правах, ограничение полномочий исполнительной, законодательной и судебной властей, ограничение права применять насилие и объявлять войну – всё это есть выражение глубокого недоверия к власти, ставшего идеологической основой Американской революции и сохранившегося в качестве основы нашей культурной традиции[4].

Таким образом, хотя классический либерализм зародился в Англии, с наибольшей последовательностью и радикализмом он сумел развиться и с наибольшей полнотой реализоваться на практике именно в Америке. Всё дело было в том, что американские колонии были свободны от феодальной монополии на землевладение и от правящей аристократии, столь прочно укоренившейся в Европе. В Америке власть принадлежала британским колониальным чиновникам и горстке привилегированных купцов, от которых было нетрудно избавиться, когда началась революция и британскому правлению пришёл конец. Поэтому классический либерализм обрёл в американских колониях массовую поддержку и встретился с менее сильным и организованным сопротивлением, чем у себя на родине. К тому же, будучи географически изолированными, американские повстанцы могли не опасаться вторжения армий соседних контрреволюционных правительств, как это было, например во Франции.