***

Он терпеливо ждёт Блэйда на площади Интервала, отмеряя шагом расстояние от небольшой сцены до дальних столиков. Этот круговорот смертей случался уже не раз, и после возрождения Блэйд неуклонно возвращался, вернется и сейчас, но даже теперь, когда у них появилось место встречи, Дань Хэн не может не переживать. И когда знакомый до рези в глазах силуэт появляется на боковой улице, он не ждёт, а почти срывается на бег, спеша навстречу.

— В прошлый раз нам удалось выяснить кое-что о границах грёз Рифа, продолжим в том же духе, — сухо приветствует он Блэйда, не позволяя себе ни одного лишнего слова. Ни одной лишней эмоции. — Идём.

Блэйд послушно следует за ним, как обычно в молчании, доверяя путь тому, кто торчит здесь безвылазно и знает больше. Спустя время он даже, кажется, позволяет себе какой-то комментарий обстановке, но Дань Хэн слышит его с трудом, и дело не в окружающем шуме. Что-то накаляется до предела, до звона в ушах или где-то изнутри, отчего приходится стиснуть зубы, чтобы не выдать себя. Сворачивая в узкие, не хоженные уже не один десяток лет улицы, он раз за разом спрашивает себя и не находится с ответом. Он смотрит в чёрные провалы окон давно заброшенных домов, и не знает, до отчаянного заламывания рук не знает, почему ему больше не всё равно. Он машинально считает фонарные столбы, от которых еще исходит неяркий свет, и не понимает, почему вместо слов беспокойства он говорит только о деле, никогда не отклоняясь в сторону даже на один шаг.

Он так долго и успешно бежал от самого себя, но впереди тупик.

И он, не замедляясь, хватает Блэйда за плечи, с разворота вжимая в стену, и целует с жадностью, с горечью бесконечных потерь, так, словно Блэйда заберут у него прямо сейчас. Не отпуская и не давая опомниться, он почти кусает его снова и снова, привстав на мысках, чтобы сравняться в росте, и в этот момент ответ выжигается на обратной стороне зажмуренных век так отчётливо, что в бегстве больше нет смысла. И не будет после.

Ему не впервой умирать в Грёзах, кажется, когтистая лапа пронзает его уже даже не в десятый раз. Этот ритуал походит на жертвоприношение, в котором Блэйду уготована роль агнца, распятого в кровавой луже. Но раз за разом он готов нырять в этот омут с головой, лишь бы вновь увидеть Дань Хэна, заглянуть в его спокойное, почти равнодушное лицо и отправиться вместе с ним в путь. Дальше, дальше по тропе тех самых проклятых “приключений”, лишь бы рядом, плечом к плечу преодолевая расстояния бесплодных расследований, пока новое исчезновение не заставит его раствориться в неправильных, тяжёлых Грёзах, рассыпаясь в мелкое звёздное крошево – пока он вновь не умрёт, чтобы вернуться к Дань Хэну.

Он уже давно задаёт себе неприятные вопросы, но теперь, когда Дань Хэн ждёт его в оговоренном месте, на каждый из них найден ответ: он прячется в глубине зелёных глаз, в изгибе бледных тонких губ, в чёрных, теперь коротких волосах, в звуках нарочито равнодушного голоса, в благородных чертах лица. Он готов преклонить колено и опустить голову перед копьём, которое некогда самолично вручил этому человеку, и стерпеть удар лезвием по хребту, по шее, да даже дать на отсечение голову. Лишь бы после снова вернуться к порогу его, к скрещенным рукам, и вновь продолжить их молчаливое странствие.

У него нет ни прошлого, ни будущего – только белый лист сценария и этот путь.

Каменная крошка скрипит под ногами. Сияние странных неправильных небес Рифа прячется в красных глазах, когда Блэйд поднимает взгляд вверх. Говорят, в отличие от Грёз Семьи, здесь иногда случается дождь, рассыпается неправильными ртутными каплями и тотчас исчезает, неспособный поддержать свою истинную форму.

В конце концов, этот путь тоже приведёт к смерти, и Блэйд к этому готов.

Он так долго не мог понять бесконечной преданности той ипостаси, что звали Инсин, но сейчас только обреченно усмехается сам себе: о, теперь он осознал, но всё это неважно, пока…

…в своих мыслях Блэйд теряется, потому что Дань Хэн хватает его за плечи. О, чёрт возьми, на мгновение он думает, что тот хочет самостоятельно избавиться от него, убить поскорее, и весь напрягается натянутой струной, когда ударяется лопатками о шершавую стену.

У Дань Хэна губы тоже шершавые, сухие, а сам он настойчивый и такой отчаянный, что у Блэйда что-то взрывается в голове сверхновой, осыпается искрами, бьёт прямо по оголённым нервам, словно с него заживо стянули кожу и продемонстрировали всему свету дрожащие нервные окончания. Блэйд вцепляется в предплечья Дань Хэна, невольно сначала прикусывая его нижнюю губу, но после – пытается уравнять их ритм поцелуя, оглаживает кончиком языка и впивается губами к губам так, чтобы тесно, изгиб к изгибу, чтобы их связь было не разорвать так просто.

Каждая мысль в голове вымывается потоком искрящегося тока, ногти мелко царапают рукава Дань Хэна, потому что Блэйду кажется, что это слишком хорошо, слишком чувственно и откровенно – то, как сбивается дыхание, как они сплетаются каждым вдохом и выдохом между торопливыми, жаркими, отчаянными поцелуями, что страшно отпустить, разжать пальцы, страшно…

…прямо сейчас страшно умереть.