***

— Так что, — заключил лейб-медик, — я бы не стал искушать судьбу.

Свен поблагодарил его и повернулся к доктору Корнелиусу. Тот прочистил горло, крепко упёрся ладонью в столешницу и начал:

— Ваше Высочество, при всём уважении к господину придворному врачу, я вижу куда большую опасность в сохранении текущего состояния. 

Он произнёс это, ни на мгновение не запнувшись, и Свен едва удержался от усмешки. Текущее состояние. Что ж, господа врачи нашли удобное определение.

— За прошедший месяц мышечный спазм усилился. Его, как я понимаю, уже не облегчают ни массаж, ни компрессы?

Свен молча кивнул.

— Ваши головные боли, несомненно, связаны с ним: кровообращение нарушено, скорее всего, произошло сдавливание нерва. Кроме того, я наблюдаю всё большее искривление вашего позвоночника, а это неизбежно приведёт к тяжёлым последствиям, прежде всего для лёгких и сердца. У вас уже заметна серьёзная одышка, это крайне тревожный симптом. Простите за дерзость, Ваше Высочество.

Он глубоко поклонился и замер, но Свен примирительно поднял руку.

— Не вижу дерзости, доктор Корнелиус. Вы врач, я — ваш пациент. 

Доктор выпрямился и поклонился снова, уже не на придворный манер.

— И как мой врач, — продолжал Свен, — вы настаиваете на...

Он запнулся, попытавшись найти такое же ловкое и гладкое иносказание, как "текущее состояние", и не нашёл его.

— ...на операции, с позволения Вашего Высочества, — мягко закончил за него доктор Корнелиус. — Да, я полагаю, что это будет самым разумным решением. Вам становится хуже с каждым днём, это необратимо, а что до утраты конечности — по сути, она ведь уже давно утрачена. 

Свен снова про себя восхитился тем, как умеет подбирать слова доктор Корнелиус; точно — и вместе с тем, обтекаемо-уклончиво. Состояние. Операция. Конечность.

Доктор, однако, истолковал его молчание по-своему.

— Если Ваше Высочество сомневается во мне, мы можем обратиться к специалистам из Болоньи или Сорбонны. Я готов ассистировать, мой почти двадцатилетний опыт военного хирурга это позволяет.

— В вас, доктор, я не сомневаюсь ни минуты, — прервал его Свен. — Мне нужно обдумать саму идею. И посоветоваться с Её Величеством.

Доктор Корнелиус снова почтительно поклонился.

***

Королева сидела у окна с корзиной для рукоделия. Между её пальцами быстро мелькали шёлковые шнуры разных оттенков синего — судя по всему, она плела очередной кошелёк или футляр. 

Свен остановился на краю ковра, глядя, как свет скользит по шёлку, как подхватывает профиль королевы, заставляя вечно выбивающиеся из причёски лёгкие кудри сиять золотой каймой вокруг головы. 

— Иди сюда, малыш, — сказала Её Величество, и Свен, ещё не приблизившись, понял, что она улыбается.

Он подошёл и привычно опустился на колени возле её кресла, а потом сел на ковёр и уткнулся лбом в шерстяную юбку, вышитую зубчатыми листьями. На голову ему легла прохладная ладонь. 

— Ты с ними говорил? — спросила королева.

Свен хотел кивнуть, но только боднул её в бедро.

— Доктор Корнелиус считает, что нужно резать?

Свен снова кивнул, отметив, что она без колебаний назвала всё как есть, резать.

— А что думаешь ты?

Свен поднял голову и положил подбородок королеве на колено.

— Я не знаю. 

— Боишься?

Она провела кончиками пальцев по его брови, улыбнулась, и Свен понял, что у него на лбу отпечаталась вышивка.

— След от крапивы? — улыбнулся он, и королева кивнула. — Я не боюсь, Корнелиус знает своё дело, и хуже точно не будет. Просто...

Он пожал плечами, и проклятое крыло раскрылось, едва не ударив сестру по лицу. Она отшатнулась, корзинка упала с её колен, разноцветные клубки ниток и тесьмы раскатились по полу. 

Свен, чиркнув маховыми перьями по ковру, поспешно убрал крыло. Он едва не потерял равновесие, но всё же изловчился не завалиться. Выпрямился. Элиза сидела с закрытыми глазами, зажав рот рукой, и по её лицу сплошным потоком лились слёзы — висли на носу, бежали по пальцам, капали на блузку. 

— Это всё из-за меня, это я, я должна была... — горько шептала сестра.

Свен потянулся и погладил её по щеке.

— Ну что ты... Не надо, мы же сто раз об этом говорили.

Элиза открыла глаза, придержала его руку, и поцеловала её.

— Хоть тысячу, малыш, что это изменит. Мне всего лишь надо было постараться. Поработать усерднее.

— В тюрьме, ага, — отозвался Свен, убирая руку. — В цепях. Перестань. 

Элиза вздохнула.

— Так что ты решил?

Свен взглянул на сестру, улыбнулся, потом осторожно развернул крыло и обвил им кресло. Плотные перья, казалось, отражали солнце, на них было больно смотреть.

— Красиво, правда? — спросил он, помолчав.

— Очень. 

— Странно. Оно такое красивое, но с ним я калека. И без него буду калекой.

Королева Элиза посмотрела ему в глаза и твёрдо проговорила:

— Ты — самый прекрасный лебедь на свете. И всегда им останешься.