#SmallTalk: Вадим Закомирный

#SmallTalk - проект Сибирского федерального университета, в котором молодые учёные рассказывают о себе и своём пути в науку.

Досье

Научный сотрудник Международного исследовательского центра спектроскопии и квантовой химии СФУ, младший научный сотрудник Института вычислительного моделирования СО РАН. Автор 15 научных публикаций, h индекс 6.

Мне 31. В России я себя чувствую старше, чем есть. В Европе – младше.

Я получил степень PhD в Швеции. Я закончил четырехлетнюю шведскую аспирантуру за два года. Обычно туда в аспирантуру поступают нули. Но у меня уже был задел, были статьи, поэтому мне были рады.

Я занимаюсь изучением взаимодействия света с наночастицами. Я не пожалел, что выбрал теоретическую физику. При выборе направления нужно учитывать баланс между высокой конкуренцией и высокой производительностью. Ты можешь много чего важного сделать, и это утонет в массе таких же хороших работ. В оптике я могу сделать то, что по-настоящему заметят.

Когда меня спрашивают далёкие от науки люди, чем я занимаюсь, мне крайне сложно объяснить. Мне кажется, даже жена до конца не понимает, что я делаю, но научилась делать вид, что ей интересно меня слушать.

В школе мне физика давалась легче всего. А вот с историей мне не везло. Я не понимал, зачем заучивать то, что сегодня трактуют так, а завтра – по-другому. Это какое-то бесполезное запоминание, причем чужих мыслей. Совершенно субъективная наука.

Школьнику трудно объяснить, что в науке можно зарабатывать. А в науке можно работать. Интересно работать.

Девушки идут в науку, чтобы выйти замуж. Юноши – чтобы откосить от армии. Это неправильно. Наука – это такая же работа, и её надо честно работать.

Я оборвал династию бухгалтеров.

Я работал бухгалтером в ТСЖ, я знаю, какая это неблагодарная работа.

Семья – это про любовь, какие уж там испанские страсти. Семья – это труд.

В Швеции меня постоянно принимали за шведа, отказывались говорить со мной по-английски и спрашивали, почему я не отвечаю им на шведском. А жена у меня наоборот. Она выучила шведский, пыталась его практиковать, а с ней разговаривали только на английском языке.

Мне в Швеции почему-то захотелось кваса. Они его не пьют вообще. Там можно найти все, что угодно, кроме кваса. Желтых бочек там на улице не увидишь.

В Швеции машина не нужна. Там велосипедисты на верхушке пищевой цепи. Попробуй ему не уступи – наорет по-шведски и по-английски продублирует.

В Европе молодой ученый – это 5 лет после защиты, когда бы она не случилась. У нас это до 40.

Наукой нужно заниматься, ей нужно заниматься старательно и аккуратно, но нужно и отдыхать, чтобы не выгореть. Должна быть какая-то разница между отдыхом и работой, только тогда отдых будет отдыхом, а работа будет работой.

Мне нравятся кованые топоры и холодное оружие. Не знаю, кровь ли бурлит или шведы в крови играют, просто нравится, как это выглядит. Нравится ощущение, когда держишь оружие в руках. Не обязательно ходить рубить деревья.

У меня музыкальное образование. Все детство играл в театральном кружке. Сейчас у меня дома лежат 3 баяна, 2 гитары, 1 губная гармошка и электрическое фортепиано.

Я хорошо готовлю! У меня много короночек. Я дома хлеб пеку.

Я люблю сыры. Я не люблю вино. Я его не понимаю и ни разу в жизни не был пьяным.

Себе двадцатилетнему я бы сказал: «Учи английский язык!». И неважно, будешь ты работать в Красноярске или Европе. Если хочешь, чтобы тебя цитировали – научись излагать мысль.

Грантовая система должна быть, потому что она повышает конкурентоспособность.

На Западе учёный рассчитывает, что половина дохода – это зарплата, а половина, а очень часто даже больше, приходится на гранты. Именно это двигает науку там. В России, особенно пару лет назад, считали, что гранты – это как бы надбавка к зарплате.

У нас если двое подают на грант, а выигрывает один, то «ты выиграл мой грант!».

Мне было бы приятно поприсутствовать на такой встрече, где ректор будет объяснять, к чему он хочет привести университет. Потому что я работаю здесь, считаю себя частью коллектива, и мне интересно, куда плывёт этот корабль.

Моим научным руководителем в Швеции был Ханс Огрен. Там считают, что физика – это упрощенное ответвление химии.

Я увлекающийся человек. Мне легко чем-то увлечься, но тяжело это закончить, доработать напильничком какие-то мелкие моменты. Я делаю главное, а дорабатывать детали мне уже неинтересно, все важное здесь я уже сделал.

Я сам ищу коллаборации с учёными. Для учёных есть своя соцсеть ResearchGate, где можно оставить фидбэк на статью, лайкнуть ее, задать вопрос и пообщаться.

В твиттере у меня два подписчика: жена и Илья Рассказов. Но я стараюсь развивать свой аккаунт, чтобы привлечь интерес к своим исследованиям. Инстаграмом я не пользуюсь. Что там делать? Там нечего читать. А читать фотографии – это странно. Тикток – это вообще рябящая гадость.

Ученые – это закрытая каста. Никто не знает, чем занимается учёный. Чем? У меня нет ответа на этот вопрос. Всем и сразу.

В закрытые двери приходится стучаться, иначе они не открываются. Никто не напишет: «Вадим, я вижу, вы аспирант, у вас ничего нет, давайте я дам вам денег». У меня защита была 19 декабря позапрошлого года. Я вернулся в Красноярск и отправлял по 10 писем в неделю. В среднем на 1 из 8 мне отвечали.

Мне кажется, люди, родившиеся летом, более вредные. Осенью – пассивные. Весной – странные. Я родился летом.

Женщины в науке – это круто. Я знаю нескольких – они ведут огромные направления, делают восхитительные исследования. У нас есть праздник – День женщин и – почему-то – девочек в науке. Это отличный праздник, и я всячески поддерживаю гендерное равенство. Но почему женщин отделяют от девочек? Мне это непонятно. Чем женщина в науке отличается от девочки в науке? Значит, до того, как ты опубликуешь статью, ты девочка, и только после – женщина? Меня это возмущает.

Качественная наука – это наука, у которой есть потенциал. Не обязательно цитирования. Важно то, можно ли это применить, можно ли то, что сделано, считать толчком к развитию области.