Злоумы́шленник
Пе́ред суде́бным сле́дователем стои́т ма́ленький, чрезвыча́йно то́щий мужичо́нка в пестряди́нной руба́хе и ла́таных порта́х. Его́ обро́сшее волоса́ми и изъе́денное ряби́нами лицо́ и глаза́, едва́ ви́дные и́з-за густы́х, нави́сших брове́й, име́ют выраже́ние угрю́мой суро́вости. На голове́ це́лая ша́пка давно́ уже не чёсанных, пу́таных воло́с, что придаёт ему́ ещё бо́льшую, пау́чью суро́вость. Он бос.
— Дени́с Григо́рьев! — начина́ет сле́дователь. — Подойди́ побли́же и отвеча́й на мои́ вопро́сы. Седьмо́го числа́ сего́ ию́ля железнодоро́жный сто́рож Ива́н Семёнов Аки́нфов, проходя́ у́тром по ли́нии, на сто со́рок пе́рвой версте́, заста́л тебя́ за отви́нчиванием га́йки, ко́ей ре́льсы прикрепля́ются к шпа́лам. Вот она́, э́та га́йка!.. С каково́ю га́йкой он и задержа́л тебя́. Так ли э́то бы́ло?
— Чаво́?
— Так ли всё э́то бы́ло, как объясня́ет Аки́нфов?
— Зна́мо, бы́ло.
— Хорошо́; ну, а для чего́ ты отви́нчивал га́йку?
— Чаво́?
— Ты э́то своё «чаво» бро́сь, а отвеча́й на вопро́с: для чего́ ты отви́нчивал га́йку?
— Ко́ли б не нужна́ была́, не отви́нчивал бы, — хрипи́т Дени́с, кося́сь на потоло́к.
— Для чего́ же тебе́ пона́добилась э́та га́йка?
— Га́йка-то? Мы из га́екгрузи́ла де́лаем…
— Кто э́то — мы?
— Мы, наро́д… Кли́мовские мужики́ то есть.
— Послу́шай, бра́тец, не прики́дывайся ты мне идио́том, а говори́ то́лком. Не́чего тут про грузи́ла вра́ть!
— Отродя́сь не врал, а тут вру́… — бормо́чет Дени́с, мига́я глаза́ми. — Да не́што, ва́ше благоро́дие, мо́жно без грузи́ла? Е́жели ты живца́ и́ли вы́полозка на крючо́к сажа́ешь, то не́што он пойдёт ко дну без грузи́ла? Вру… — усмеха́ется Дени́с. — Чёрт ли в нём, в живце́-то, е́жели по́верху пла́вать бу́дет! О́кунь, щу́ка, нали́м завсегда́ на до́нную идёт, а кото́рая е́жели по́верху пла́вает, то ту ра́зве то́лько шили́шпер схва́тит, да и то ре́дко… В на́шей реке́ не живёт шилишпёр… Э́та ры́ба просто́р лю́бит.
— Для чего́ ты мне про шилишпёра расска́зываешь?
— Чаво? Да ве́дь вы са́ми спра́шиваете! У нас и господа́ так ло́вят. Са́мый после́дний мальчи́шка не ста́нет тебе́ без грузи́ла лови́ть. Коне́чно, кото́рый непонима́ющий, ну, тот и без грузи́ла пойдёт лови́ть. Дураку́ зако́н не пи́сан…
— Так ты говори́шь, что ты отвинти́л э́ту га́йку для того́, что́бы сде́лать из неё грузи́ло?
— А то что же? Не в ба́бки ж игра́ть!
— Но для грузи́ла ты мог взя́ть свине́ц, пу́лю… гво́здик како́й-нибу́дь…
— Свине́ц на доро́ге не найдёшь, купи́ть на́до, а гво́здик не годи́тся. Лу́чше га́йки и не найти… И тяжёлая и дыра́ есть.
— Дурако́м каки́м прики́дывается! То́чно вчера́ роди́лся и́ли с неба упа́л. Ра́зве ты не понима́ешь, глу́пая голова́, к чему́ ведёт э́то отви́нчивание? Не догляди́ сто́рож, так ведь по́езд мог бы сойти́ с ре́льсов, люде́й бы уби́ло! Ты люде́й уби́л бы!
— Изба́ви го́споди, ва́ше благоро́дие! Заче́м убива́ть? Нешто́ мы некрещёные и́ли злоде́и каки́е? Сла́ва те го́споди, господи́н хоро́ший, век свой прожи́ли и не то́кмо что убива́ть, но и мы́слей таки́х в голове́ не́ было… Спаси́ и поми́луй, цари́ца небе́сная… Что вы-с!
— А отчего́, по-тво́ему, происхо́дят круше́ния поездо́в? Отвинти́ две-три га́йки, вот тебе́ и круше́ние!
Дени́с усмеха́ется и недове́рчиво щу́рит на сле́дователя глаза.
— Ну! Уж ско́лько лет всей дере́вней га́йки отви́нчиваем и храни́л госпо́дь, а тут круше́ние… люде́й уби́л… Е́жели б я ре́льсу унёс и́ли, поло́жим, бревно́ поперёк ейного пути́ положи́л, ну, тогды́, пожа́луй, свороти́ло бы по́езд, а то… тьфу! га́йка! — Да пойми же, га́йками прикрепля́ется ре́льса к шпа́лам!
— Э́то мы понима́ем… Мы ведь не все отви́нчиваем… оставля́ем… Не без ума́ де́лаем… понима́ем…
Дени́с зева́ет и крести́т рот.
— В про́шлом году́ здесь сошёл по́езд с ре́льсов, — говори́т сле́дователь. — Тепе́рь поня́тно, почему́…
— Чего́ изво́лите?
— Тепе́рь, говорю́, поня́тно, отчего́ в про́шлом году́ сошел по́езд с ре́льсов… Я понима́ю!
— На то вы и образо́ванные, что́бы понима́ть, ми́лостивцы на́ши… Госпо́дь знал, кому́ поня́тие дава́л… Вы вот и рассуди́ли, как и что, а сто́рож тот же мужи́к, без вся́кого поня́тия, хвата́ет за ши́ворот и та́щит… Ты рассуди́, а пото́м и тащи́! Ска́зано — мужи́к, мужи́цкий и ум… Запиши́те та́кже, ва́ше благоро́дие, что он меня́ два ра́за по зуба́м уда́рил и в груди́.
— Когда́ у тебя́ де́лали о́быск, то нашли́ ещё одну́ га́йку… Э́ту в како́м ме́сте ты отвинти́л и когда́?
— Э́то вы про ту га́йку, что под кра́сным сундучко́м лежа́ла?
— Не зна́ю, где она́ у тебя́ лежа́ла, но то́лько нашли́ её. Когда́ ты её отвинти́л?
— Я её не отви́нчивал, её мне Игнашка, Семена криво́го сын, дал. Э́то я про ту, что под сундучко́м, а ту, что на дворе́ в саня́х, мы вме́сте с Митрофаном вы́винтили.
— С каки́м Митрофаном?
— С Митрофаном Петровым… Не́што не слыхали? Невода у нас де́лает и господа́м продаёт. Ему́ мно́го э́тих са́мых га́ек тре́буется. На ка́ждый не́вод, почита́й, штук де́сять…
— Послу́шай… Ты́сяча во́семьдесят пе́рвая статья́ Уложе́ния о наказа́ниях говори́т, что за вся́кое с у́мыслом учинённое поврежде́ние желе́зной дороги, когда́ оно́ мо́жет подве́ргнуть опа́сности сле́дующий по сей доро́ге тра́нспорт и вино́вный знал, что после́дствием сего́ должно быть несча́стье… понима́ешь? знал! А ты не мог не знать, к чему́ ведёт э́то отвинчивание… он пригова́ривается к ссы́лке в ка́торжные рабо́ты.
— Коне́чно, вы лу́чше зна́ете… Мы лю́ди тёмные… не́што мы понима́ем?
— Все ты понима́ешь! Э́то ты врёшь, прики́дываешься!
— Заче́м врать? Спросите на дере́вне, коли не ве́рите… Без грузи́ла то́лько укле́йку ло́вят, а на что ху́же пескаря́, да и тот не пойдёт тебе́ без грузи́ла.
— Ты ещё про шилишпёра расскажи́! — улыба́ется сле́дователь.
— Шилишпёр у нас не во́дится… Пуща́ем леску без грузи́ла пове́рх воды на ба́бочку, идёт гола́вль, да и то ре́дко.
— Ну, молчи́…
Наступа́ет молча́ние. Дени́с перемина́ется с ноги на но́гу, гляди́т на стол с зелёным сукно́м и уси́ленно мига́ет глаза́ми, сло́вно ви́дит перед собо́й не сукно́, а со́лнце. Сле́дователь бы́стро пи́шет.
— Мне идтить? — спра́шивает Дени́с по́сле не́которого молча́ния.
— Нет. Я до́лжен взять тебя́ под стра́жу и отосла́ть в тюрьму́. Дени́с перестаёт мига́ть и, приподняв свои́ густы́е бро́ви, вопроси́тельно гляди́т на чино́вника.
— То есть как же в тюрьму́? Ва́ше благоро́дие! Мне не́когда, мне на́до на я́рмарку; с Его́ра три рубля́ за са́ло получи́ть…
— Молчи́, не меша́й.
— В тюрьму́… Бы́ло б за что, пошёл бы, а то так… здорово живёшь… За что? И не крал, кажи́сь, и не дра́лся… А е́жели вы насчёт недои́мки сомнева́етесь, ва́ше благоро́дие, то не ве́рьте ста́росте… Вы господи́на непреме́нного чле́на спро́сите… Креста́ на нем нет, на ста́росте-то…
— Молчи́!
— Я и так молчу́… — бормо́чет Дени́с. — А что ста́роста набреха́л в учёте, э́то я хоть под прися́гой… Нас три бра́та: Кузьма́ Григо́рьев, ста́ло быть, Его́р Григорьев и я, Дени́с Григорьев…
— Ты мне меша́ешь… Эй, Семён! — кричи́т сле́дователь. — Увести́ его́!
— Нас три брата, — бормо́чет Дени́с, когда́ два дю́жих солда́та беру́т и веду́т его́ из ка́меры. — Брат за брата не отве́тчик… Кузьма́ не пла́тит, а ты, Дени́с, отвеча́й… Су́дьи! По́мер поко́йник ба́рин-генера́л, ца́рство небе́сное, а то показа́л бы он вам, су́дьям… На́до суди́ть уме́ючи, не зря… Хоть и вы́секи, но чтоб за де́ло, по со́вести…