Жизнь

Шприц с легким стуком коснулся стола, пальцы разжались, и пластмассовый цилиндр, качнувшись, замер. Вместе с ним замерло в предвкушении мое сердце. Глубоко внутри что-то шевельнулось. Еще не эмоция, даже не тень, а лишь далекое воспоминание о возможности ее появления.

- Петр Сергеевич, вы готовы? – большого труда стоило перевестивзгляд со шприца на лицо женщины, которая принесла надежду, и вспомнить, что она ждет плату.

- Да, – я откинулся на подушку – только, побыстрее, пожалуйста.

Раздался скрип пододвигаемого стула и легкие шаги.

- Итак, – женщина устроилась у постели и включила диктофон – Меня зовут Светлана Рожкова, и сегодня в эксклюзивном интервью нашей газете один из феноменов 21 века, Петр Сергеевич Головин, расскажет историю своей, без преувеличения, интересной жизни.

Журналистку я почти не слышал, лишь зацепил слово «интересный» - на редкость неподходящее определение жизни, если ее рассматривать с моей стороны. Пустая и никчемная большую часть времени – вот это про нее! 

- Петр Сергеевич, начнем с начала, – рука с диктофоном приблизилась – расскажите про вашу болезнь. 

Шприц, наполненный прозрачной жидкостью, лежал на столе, тусклая лампа заставляла его отбрасывать едва заметную тень. Награда за пару часов трепа с честолюбивой девкой. Или своего рода эвтаназия, как повезет. 

Болезнь. Если бы не счастливая случайность, я, может, никогда и не узнал бы в полной мере, что со мной что-то не так. Не с чем было сравнивать. Испытывай я потребность думать об этом, считал бы, что все люди такие, как я. Но я не испытывал. Мне было все равно. Человек, лишенный эмоций и чувств, лишен и любопытства.

Почти все детство я провел в белых, голубых или аляповато разрисованных стенах различных медицинских учреждений. Тесты, анализы, доктора и психологи круглосуточно. Есть несколько болезней, подавляющих эмоции человека, моя будто взяла самое хреновое у каждой, может, когда-нибудь ее еще назовут в мою честь. Мать постоянно плакала. Я спрашивал ее почему, и она плакала еще сильнее. Друзей у меня не было. Родители ровесников не одобряли общение со мной и были правы: я не испытывал сочувствия и говорил, что думал, обижая окружающих, мне чужд был страх, и я лез в самые опасные передряги, подставляя всех следующих за мной.

Все изменилось, едва мне исполнилось 10 лет. Как сейчас помню, был день рождения матери, и в редкий для июня 2012 года солнечный день мы отправились в лес на шашлыки. Я, мама, папа, тетя Люба с Федором и Богданом, близнецами на год старше меня. Взрослые расположились на краю небольшой полянки рядом с еще несколькими семьями и, указав нам место для игр, занялись готовкой. Некоторое время все шло по плану, мы с близнецами играли в бадминтон, они, весело смеясь, я же чисто механически. В какой-то момент мама отвлеклась и утратила бдительность, тогда все и случилось.

Мы с Федей усердно перекидывали воланчик через нарисованную на земле линию, символизирующую сетку, пытаясь поставить рекорд, а заскучавший Богдан пошел в гости к ближайшим соседям по поляне, большой компании, среди которых были и наши сверстники. Спустя несколько минут он вернулся, что-то жуя.

- Что жрешь? – Федя промазал мимо волана и, естественно, обвинял в этом не вовремя подошедшего брата.

- Апельфин, – с набитым ртом ответил Богдан и протянул нам несколько долек. Мы не отказались. Это был не апельсин, а грейпфрут, сильную аллергию на который у меня выявили в череде многочисленных анализов. Реакция последовала моментально, я стал задыхаться и рухнул на землю. Близнецы заорали. Мать бросилась ко мне, но ее обогнала тетя Люба, работавшая врачом реаниматологом, и всегда носившая с собой набор первой помощи. Адреналин, входящий в его состав, как я узнал впоследствии, являлся отличным средством при анафилактическом шоке.

В лучах солнца блеснула игла. А через секунду мир взорвался. Я закричал и, думаю, кричал очень долго, сначала просто так, а потом от восторга. Словно кто-то расплескал вокруг ведро, вернее множество ведер с красками, а за каждым кустом притаилось по симфоническому оркестру. Я лежал на спине, кричал и внимал. Впервые!

Вот медленно летят по синему небу облака, и шевелятся на их фоне ветви березы. Уши ласкает тихий шелест листвы, пение птиц и трескотня насекомых. Ноздри щекочет аромат травы и дыма костров. Под лопатками прохладная земля, а на пальцах влага - это я коснулся щеки матери. Я улыбнулся. Впервые в жизни улыбнулся, не потому, что меня просили об этом, а потому что захотел! 

- Смотри, Сереж! Смотри! Он улыбается! – уже не сдерживая рыдания, мама наклонилась и прижала меня к груди, рыдал и я, внутри что-то бурлило и сжималось, но мне только предстояло понять, где и что. Отец встал на колени и обнял нас обоих.

Воспоминания проносятся подобно старым черно-белым, монотонно озвученным хроникам. Вроде речь о самом лучшем событии, по крайней мере, об одном из них, но внутри пустота. Это самое хреновое - жизнь и есть только этот первый час после укола, следующие два часа остается лишь следить за медленно гаснущими эмоциями. Чем-то напоминает действие местной анестезии, чувствительность уходит постепенно, пока не останется только онемение, и то, если потрогать.

Фрагмент из статьи о Петре Сергеевиче выпуск газеты «РоссийскаЯПравда» от 17.04.2065 года.

«И вот он лежит передо мной на ворохе не совсем свежих простыней, в темной комнате на последнем этаже старого панельного дома, бывший успешный управляющий, известный своей благотворительностью и, конечно, своей болезнью! Он только что закончил рассказ о первом случае использования адреналина и тяжело откинулся на подушку. Что бы ни говорили, я убеждена - годы применения стимуляторов разбудили его эмоции, и хоть что-то он чувствует всегда, это нельзя скрыть! Эти искры в глубине глаз! Так не может смотреть бесчувственный человек, я словно вижу его душу, и он, заметив, едва заметно улыбается!»

Тебе нужны подробности? Извини, это не ко мне. Нет укола – все серо: дни, недели, месяцы. Есть укол – настолько ярко и насыщено, что выделить отдельные моменты очень трудно.

Поначалу инъекции были по несколько раз в день, мы пытались наверстать упущенные годы.

Укол и парк развлечений. 

Укол и семейный ужин с тортом и воздушными шарами!

Укол и воспоминания о более раннем детстве со слезами радости вперемешку со смехом.

Но вскоре со мной случился серьезный приступ тахикардии, и после консультаций с врачами стало ясно - такими темпами жизнь будет почти полноценной, но очень недолгой. Организм не справится. Мы сократили прием препарата до раза в неделю, как правило, это была суббота. Всю неделю родители с трепетом её ждали, а я смотрел на них и не понимал почему.

До того момента, пока игла не вонзалась в тело! Со временем я тоже привык ждать субботу, просто зная, что это хороший день.

Такой график позволял хорошо учиться, средние способности, приправленные отсутствием отвлекающих факторов вроде эмоций, давали отличные результаты, и школу я закончил с золотой медалью.

Поступил в универ. Совмещая обучение с многочисленными подработками, я вовсю экспериментировал, пытаясь получить эмоции без использования инъекций адреналина, по большей части, безуспешно.

Спина затекла, пришлось повернуться на бок. Нахрена я все это вспоминаю? Можно взять шприц и всандалить прямо в сердце! Наверняка и рассказ лучше пойдет. Я приподнялся, но руку не протянул. 

На четвертом курсе съехались с Ириной, она была моим дилером, а я ее забавной игрушкой. Ее страшно умиляло, какую перемену во мне производил приход от смеси кокса и мета: как я падал на пол и хохотал, затем плакал, а через две секунды снова хохотал; как подбегал к окну и с восторгом описывал все там происходящее, идущих прохожих, серые коробки домов, солнце и звезды; как запихивал за обе щеки заранее приготовленные деликатесы и тащился от мелодрам.

Год прошел в фантастической феерии, я был счастлив! В книгах пишут, что никто не знает, что значит любить, что для каждого любовь индивидуальна, и в моем случае это однозначно было так. Я любил Ирину, когда мог, а она меня.

Потом Ира умерла от передоза.

Вот тут-то и вскрылись положительные аспекты болезни. Нет эмоций – нет боли. Смерть Иры была первым подобным событием в моей жизни. Обычно люди с рождения готовятся к потерям. Со страниц книг, с экранов телевизора, из мониторов компьютеров льются потоки крови, развивая иммунитет, почти каждый в той или иной степени обрастает броней. Я же был совсем не готов. Смутно помню, как несколько часов ходил по квартире, держа тело в руках, разговаривая с ней, с собой, с богом. 

Пока не отпустило, лишь тогда спустил всю наркоту в унитаз и вызвал полицейских.

В тот день я в полной мере познал другую сторону существования. И сделал выводы. Наркотикам нет. Адреналин раз в месяц и только в положительные моменты. Сработало. 40 лет все было хорошо. Даже смерть родителей, сначала отца, а через год и матери, перенес легко, без уколов - заказываешь крест, и внутри тишина, едешь в микроавтобусе с телом и монотонно отвечаешь водителю, смотришь, как гроб опускают в яму, и ни о чем не думаешь. 

Потом случился первый припадок.

Фрагмент из статьи о Петре Сергеевиче выпуск газеты «РоссийскаЯПравда» от 17.04.2065 года.

«У меня дрожат руки, когда я печатаю это. Хоть речь Петра Сергеевича и кажется бесстрастной, звук его голоса пробирает до костей. Попробую описать припадок, как поняла.

Представьте на мгновение, что ваше тело пронзают сотни раскаленных прутьев, приковывая к полу, а в голове единовременно возникает ВСЁ негативное, что вы прожили за жизнь! Все неудачи, вся боль, осознание смерти родных и близких! А теперь вообразите, что вы видите эту картину не сквозь смягчающую призму времени, а будто все страшные события произошли только что! Вот у Петра Сергеевича было именно так! Даже смерть Ирины, пережитая 40 лет назад, не говоря уже о более поздних смертях родителей, для его эмоционального «Я» оказалась внезапной. Ведь его Жизнь, а именно так, Жизнью с большой буквы можно назвать лишь те мгновения, что окрашены эмоциями, насчитывает едва больше 3-х лет, и то, считая любой день с уколом за целый!

Непостижимо и ужасно! Будто мало выпало испытаний на долю одного человека!»

Журналистка коснулась моей руки, должно быть сочувствует. Точно. С раннего детства я привык видеть этот взгляд. За окном стемнело, и мы почти закончили, остался небольшой фрагмент, о смертях или разрывах контактов с последними из немногочисленных знакомых и все. Она уйдет, а я останусь наедине с НИМ.

Шприц вроде как стал ближе. Или просто крупнее. Он катится ко мне?

Новое чувство наполнило грудь. Слабое, но ощутимое. Предвкушение? Нет. Неуверенность? Близко. Страх? Похоже. Хм. Неужели я боюсь умереть? С чего бы? Никогда за собой не замечал, никогда даже не думал об этом. Без адреналина, вообще все пофигу, а под адреналином не до того. Неужели, я привык даже к этой, пустой, жизни? Или опасность припадка так влияет? Третьего и, однозначно, последнего. Что лучше, смерть от отказа какого-либо органа, без страха и сожалений? Или смерть от припадка с повторным переживанием всех ужасов? Спокойное затухание? Или риск, но с возможностью снова вынырнуть из потока серых, одинаковых будней? В конце концов, сколько стоит час Жизни?

Фрагмент из статьи о Петре Сергеевиче выпуск газеты «РоссийскаЯПравда» от 17.04.2065 года.

«И вот стоя в дверях, я последний раз окидываю взглядом несчастного лежащего на кровати. Это лишь тень! Была ли она хоть когда-нибудь живым, полноценным человеком? Я прощаюсь. Он не отвечает. Стараюсь не шуметь, закрывая скрипучую дверь, щелкает замок. Спускаюсь по лестнице, выхожу на улицу. Вокруг бесконечный поток мельтешащих прохожих и проезжающих машины, но я не замечаю их, передо мной все те же широко раскрытые глаза, неотрывно смотрящие на шприц с адреналином.»