Женщины

Совершенно случайно, абсолютно неожиданно меня находит бывший сослуживец. Начинаем переписку:

— Как дела? 

— Да всё нормально. Ты как?

— Хорошо. Что нового?

Такие вопросы всегда ставят в тупик. Ну, что нового? Восемь лет не виделись и что нового? Этих похоронил, этих нарожал, поработал... Что тут нового?

— Да всё как обычно, ничего нового...

— С нашими общаешься?

— Лет восемь назад общались.

— Когда служили?

— Да.

— А баб помнишь?

— Каких баб? 

И тут вспоминаю — бабы были.

У Довлатова в записках про зону и армию женщины воспринимались как «сеанс», то есть, что-то удивительное, за гранью сексуального. Просто как момент личной близости. У нас же всё было менее романтично. Женщин вспоминали всегда и везде. Любая особа, даже преклонного возраста, воспринималась как сексуальный объект. Исключением были только мамы самих солдат. Они были вне рамок. Мамы вспоминались только с гастрономической точки зрения. Дескать, вот бы сейчас маминых котлет поесть... А какие у неё были борщи... И все согласно кивали. Даже жёны и девушки самих военнослужащих такой чести не удостаивались. Если к кому-то приехала женщина, то всё. Её будут обсуждать неделями, пока не приедет следующая. 

Не знаю, почему так получилось. Может виной тому малое время, что мы провели без женщин? Нужно было чуть больше, чтобы всё это повернулось в философское русло? Возможно.  

Однако, получилось как получилось. Женщина была объектом, целью. Что с ней делать — каждый решал сам. И чаще всего охотно делился мыслями со всеми остальными. Даже разгружая грузовую машину с картошкой, разговор так и так переходил на столь нежную и хрупкую тему. Иногда доходило до опасного состояния. 

Мы были в наряде по столовой. Это сутки грязной и неприятной работы. Единственным плюсом была обильная солдатская еда, ради который в сам наряд многие и вызывались. Мы как раз перемыли всю посуду после завтрака. Климов — кровь с молоком, соль земли и просто деревенский парень, сидел в курилке за самим пищеблоком. Он так мог сидеть часами, сам при этом не курил. Климов просто уходил себя. Я однажды не выдержал и спросил:

— Андрюха. О чём ты думаешь? 

— О картошке с грибами, о стакане с молоком...

— А о ржаном хлебе не думаешь?

— Теперь думаю...

— Понятно. 

Что же тут непонятного? 

После этого он замолчал ещё на час. Я снова спросил:

— Всё ещё о картошке с молоком думаешь?

— Нет. О маме. 

— Понимаю...

— Она такие котлеты крутила...

— Верю. 

— А ещё, знаешь о чём я думаю?

— Нет. 

— О Маше.

Маша была его девушкой. Даже не представляю, как они вместе жили и жили ли вообще. Наверное, нет. Я думаю с Климовым вообще тяжело жить. Его мысли обычно текут очень медленно, а изо рта выходят ещё дольше. Пока он думает, Маша могла родить двойню...

Тут Климов часто задышал.

— Маша. Она такая...

— Такая?

— Тёплая... — Он задумался.

— Тёплая?

— Внутри…

Он зажмурился и заплакал. Я поспешно докурил и ушёл.

В общем, обычный солдат без женщины страдает. Помню, мы отправляли Митькова в отпуск. У него родился сын. Командование отпустило его на несколько дней домой. Ему все завидовали. Митьков увидит живую женщину. О сыне никто не думал. Да и по приезду все интересовались только тем, было ли у него что-нибудь. Митьков застенчиво опустил глаза и ответил — нет.

Я вспоминаю всё это. Мой сослуживец отвечает.

— Ну, баб. Помнишь на боевом дежурстве?

— Ты про капитана Мотова?

— Что?

— Ничего...

— Я про прапорщиц...

— Они нам в матери годились.

— Лунько — нет.

— Ну она чуть младше была, помню...

— Я на ней женился.

— Вот оно как…

Поздравил, обнял через расстояние. Вот оно как. У кого-то значит мечты, а Муржов пронёс это всё с собой. 

Сумасшедший дом какой-то...