Зеркало

Внизу, под окнами проносились автомобили, ходили пешеходы, в калейдоскопе растянутой как жвачка жизни, менялись маски равнодушных лиц, но не кто из них всех не видел, как из влажной ладошки девушки выскальзывала ее игрушка, как содрогалась ее стройное тело, вились по полу длинные, тонкие ноги, и не слышал, как из груди при этом вырывался стон... не знал о происходящем.

— Она кончила, — сказал человек напротив срывающимся от волненья голосом, отстранил от себя бинокль, взглянул на свою супругу.

Рыжая женщина отпила, с бокала рубинового вина, равнодушно протянула:

— Мне бы ее уменье. Она как Калашников, за все время не одной осечки.

Андрей Николаевич усмехнулся:

— Тебе? — Покачал он головой. — Не сравнивай себя с ней. Ты и Саша, это же надо себе такое выдумать.

— Ну, да, в зоопарке, я лично не когда, не работала.

Андрей Николаевич побледнел, посмотрел на жену пристально:

— Да, да, ты в другом месте работала... на Ленина... ты хоть помнишь, как тебя раньше звали Маша? Маша три копейки! Пионерка... !

Рыжая женщина равнодушно пожала плечами, отпила короткими, маленькими, глотками вина. На минуту воцарилось молчанье, в это время отчетливо слышались звуки моторов, доносящиеся сюда с улицы. Мужчина чиркнул об коробку спичкой, закурил сигарету, не без смака втянув в себя ее ароматный дымок. Рыжая женщина не спускала с него глаз. Вдруг она рассмеялась. Неожиданно. Громко. Очень цинично.

— Ну что, что? — зло процедил Андрей Николаевич, — что ты ржешь.

Женщина смеялась.

— Сука!

— Ты хочешь сказать, что у нее, в отличие от меня, есть вкус, — наконец произнесла она вслух, мысли, которые и вызвали этот, на первый взгляд, ни чем, ни обоснованный приступ смеха.

— Да есть, — ответил мужчина, — у нее, и у меня, а у тебя нету. Что может знать об этом какая-та бывшая шлюха. — Он покачал головой.

Женщина замолчала, но не сводила с мужа своих, блестящих но холодных глаз, затем произнесла:

— Ей бы мужика нормального зависти, а не перед зеркалом мастурботорий устраивать. Нормального мужика с хорошей пипеткой. Он бы ее и драл.

Не все... не все такие, — Андрей Николаевич укоризненно замотал перед лицом женщины своим указательным пальцем.

Да вкус у нее наверняка есть, у нее, да у тебя тоже, — словно не замечая ни этого жеста, ни слыша и слов, продолжала вслух рассуждать женщина, — но он находится не много в другом месте, и у нее, и у тебя тоже, чем вы наверное думаете. Понимаешь? Совсем в другом месте.

Не все... не все, — продолжал поскуливать мужчина.

Женщина хладнокровно поставила бокал с недопитым вином на миниатюрный, стеклянный столик, развернулась к мужу лицом, внезапно склонилась. Алчные губы, сомкнулись на толстой сардельке возбужденного члена.

Андрей Николаевич съежился как от удара в печень.

— Не все... не все... — скулил он.

Заткнись, и не смотри на меня так, — на мгновенье, приподняла голову женщина.

— Не все... не все... — еще долго раздавалось в замкнутом пространстве балкона.

Саша отдышалась, поднялась на ноги, подошла к зеркалу. Изнеможенная. Усталая. Бледная. Поправила растрепавшуюся на голове прическу, тронула пальцами под глазами, там, где выступали синие пятна. Вздохнула.

Натянув на себя сорочку, и прибрав беспорядок оставшейся за ней после игры, на полу, направилась в сторону окна. Она стояла, скрестив, на груди, руки, и смотрела туда, где напротив, во мраке ночи, блуждал красный огонек. Он блуждал по воздуху, как призрак. Туда-сюда. Очень забавно. Саша не видела, что происходит на той стороне, но догадывалась об этом. Это происходила каждый раз, стоила ей только кончить свою игру. Она знала это... наверно интуитивно... но все же знала.

Саша улыбнулась.

Огонек недолго поблуждал во мраке, и вскоре потух.

Саша рассмеялась, громко шмыгнула носом, взялась руками за шторы, резко потянула за них, и те сомкнулись, с той неизбежностью, с какой лишь только лезвие гильотины может падать на головы своих влюбленных созерцателей. Раз, и все.