Здесь и сейчас

2011
Разбитые сердца
Не любовь вносит смуту в жизнь — неуверенность в любви.
Франсуа Трюффо

0
Мягкое тепло хорошо натопленной комнаты.
Щека касается чего-то бархатистого.
Сидеть удобно. Шея и затылок опираются на мягкое.
Звучит музыка. Женский голос поет балладу о разлуке и печали ушедшей любви. Я вслушиваюсь в пение, отдаюсь мелодии песни. Я ее знаю. Это АББА.
The Winner Takes It All.
[40]
Я открываю глаза. Я в театральном зале, сижу в кресле. Вокруг множество зрителей поглощены спектаклем — музыкальной комедией «Мамма миа».

Я поворачиваю голову, поднимаю глаза. Необыкновенной величины сцена, высоченные потолки, причудливая форма балкона… Я уже был здесь когда-то. Давно.
Я на Бродвее, в театре «Винтер-гарден». Мама водила меня сюда смотреть «Кошек» незадолго до смерти.
Я встаю и, раздражая соседей, выбираюсь из зрительного зала, выхожу в фойе, спускаюсь по лестнице, ухожу из театра.
1
Бродвей вечером.

Несколько шагов, и я уже среди веселого буйства. На Тайм-сквер толпа народу, автобусы, тележки с хот-догами. Рекламные щиты призывают дарить украшения возлюбленным. На тротуарах продавцы быстренько надувают гелем шары-сердечки и предлагают уже немного увядшие цветы. Время — начало восьмого. 14 февраля 2011 года, вечер Дня святого Валентина.

Я ловил такси и вспоминал июльское утро 1992 года, когда Джефри Векслер освободил меня из тюрьмы. Тогда я поймал такси неподалеку отсюда и вот уже двадцать лет как сюда не возвращался. Многое здесь изменилось с тех пор. Район стал пешеходной зоной. Игрушки из «Диснейстора» и семейные магазинчики заменили пип-шоу и киношки с порнофильмами. Бомжи, наркоманы и проститутки уступили место туристам.

Возле меня затормозил «Форд Эскейп Гибрид», я мигом вскочил в такси и уже через десять минут был в цветочном магазине на Бликер-стрит, собираясь купить Лизе изысканный букет, составленный из роз и белых орхидей.
С букетом в руках я постучался в дверь, с бьющимся сердцем ожидая встречи с женой и детьми.
Но дверь мне открыла вовсе не Лиза.
— Добрый вечер, могу я вам чем-то помочь? — осведомилась блондинка лет двадцати в широком свитере со значком Стокгольмской школы экономики.
— Где моя жена?

— А кто вы такой, сэр?
— А вы? Вы-то кто такая? — спросил я, повышая голос.
— Я бебиситтер. Сижу с Бенжамином и Софией, когда миссис…
— Папа! Папа! — Бен с криком бросился мне в объятия.
Я обнял и закружил сына.
— Привет, сынок! Ну и вырос ты! Просто не верится!
Не обращая внимания на шведку, я вломился в собственный дом. В гостиной Софии не было. Я положил букет на стол и поднялся к ней в комнату. Моя доченька крепко спала в своей постельке.
— Неужели так рано легла? — шепотом удивился я.

— София немного приболела, — объяснила девушка-бебиситтер, которая явно чувствовала себя не в своей тарелке.
— Что с ней?
— Кашель, насморк и ушко. Все разом.
Я осторожно поцеловал девочку и попробовал лобик.
— У нее температура.
— Да, я заметила, но решила не будить ее. Потом дам ей парацетамол.
Я спустился в кухню.
— Ты знаешь, где мама, Бен?
— Ушла.
— Я вижу, что ушла, а куда?
Сын пожал плечами.
— Куда ушла моя жена? — спросил я у шведки.

— Не знаю, не могу вам сказать. Я даже не знала, что Лиза замужем. Она ничего не говорит, когда выходит из дома…
Больше я ее не слушал. Лиза наверняка оставила адрес на всякий случай, мало ли что. Я посмотрел на столике возле телефона, заглянул в вазу, куда складывались из карманов всякие мелочи, и наконец уставился на холодильник. Под магнитом торчал листок из блокнота: «Ресторан „Були“, Дуэйн-стрит, 163», и номер телефона.
— Лиза ужинает в этом ресторане?
— Я же сказала, что ничего не знаю.

— Черт знает что! — разъярился я, сверля ее взглядом.
Сын подергал меня за рукав:
— Нельзя ругаться, папа.
Я присел на корточки и посмотрел ему в глаза.
— Ты прав, сынок. Я сейчас схожу за мамой, и мы очень скоро вернемся. Подождешь?
— А можно я с тобой?
— Не стоит, Бен. Через полчаса мы будем дома. Будь умницей, и я приготовлю тебе лазанью.
— Я уже ужинал.
— Ну тогда десерт. Мороженое с карамельным соусом и жареным миндалем!

— Мама против мороженого, она говорит, что оно слишком жирное и сладкое.
Я вздохнул и взъерошил ему волосы.
— До скорого, сынок!
2
Такси я решил не брать. Уж больно движение плотное. Трайбека не за горами, и пробежаться — только ноги размять.
Направление — юг, МакДугал-стрит, 6-я авеню и по Бродвею до Дуэйн-стрит.
— Вы заказали столик, сэр?

Тяжело дыша, я ввалился в гастрономический ресторан, как слон в посудную лавку. Моя красная куртка и потертые джинсы смотрелись не слишком выигрышно на фоне костюмов и вечерних платьев.
— Нет, я просто хочу узнать, здесь ли моя жена.
— Я могу сходить за ней, сэр, — предложил мне администратор, продолжая смотреть на экран компьютера. — Только назовите фамилию, на какую был сделан заказ.
— Большое спасибо, но я предпочитаю сходить за ней сам.
— Но вы, сэр…

Я уже миновал входной коридорчик и вошел в основной зал.
Вечером в День святого Валентина за столами все сидели парочками.
Ресторан «Були» вообще располагал к романтическим отношениям: шикарный антураж, обволакивающая атмосфера, своды, свечи, на стенах картины с пейзажами Прованса.
Лиза сидела за столиком у мраморного камина почти что в центре зала. Нарядная, элегантная, раскованная, она тоже была здесь с мужчиной, а он сидел ко мне спиной.

Лиза заметила меня, нахмурилась, сложила салфетку и поспешила навстречу, не желая, чтобы я подошел к их столику.
— Артур! Что ты здесь делаешь?
— Мне кажется, это я должен задать этот вопрос тебе.
— Я работаю. Зарабатываю на жизнь, чтобы кормить семью.
— Ужиная при свечах в День святого Валентина? Ты что, издеваешься надо мной?
Люди за столиками умолкли. Десятки глаз недовольно уставились на нас. К нам подошел метрдотель и попросил продолжить нашу беседу в холле.

— Артур, я ни разу в жизни не праздновала День святого Валентина. Сейчас у меня деловой ужин. Прошу тебя, обойдемся без ссор.
— Не стоит считать меня идиотом. С кем ты ужинаешь?
— С Николасом Ловатуром. Он известный писатель и сценарист. Хочет дать мне роль в телесериале, который сейчас готовит для телеканала Эй-эм-си.
— Так. Значит, стоит помахать перед твоим носом ролью, и ты отправляешься в ресторан, разодевшись как шлюха.
— Я запрещаю тебе меня оскорблять.

Но я уже завелся. Я осыпал ее упреками: как она смела уходить из дома, когда ее трехлетняя дочь больна?!
Лиза тут же отмела от себя роль дурной матери:
— У Софии насморк. В феврале девяносто процентов нью-йоркских детей ходят с насморком. Зимой это нормально. Только ты не знаешь об этом, потому что тебя с нами нет.
— Ты прекрасно знаешь, что я не с вами не по своей вине. Знаешь, как меня это мучает. Знаешь, как мне тяжело жить в непрестанном кошмаре!

— И ты считаешь, что в кошмаре живешь ты один? Что я не мучаюсь и мне очень легко?

Мы ссорились, и я жадно вдыхал аромат Лизиных духов — ваниль с фиалкой. Лиза сейчас была неотразима. Стройная, гибкая, с распущенными по обнаженным плечам волосами и черным кружевом на груди. На тонких запястьях эмалевые браслеты. Думаю, не один час она провела перед зеркалом, чтобы выглядеть такой красавицей. Перед кем-то чужим. Не передо мной. Лизе всегда нужно было проверять свою власть над мужчинами. Для нее это был кислород. Барометр ее женственности. Я догадался об этом сразу, и со временем это не прошло. Но разве выбираешь, в кого влюбиться? Влюбляешься, и все. Меня огорчало кокетство Лизы. Оно меня бесило. Доводило до белого каления.

Всеми силами я старался не показать свой гнев. Я здесь всего на сутки. «Сейчас все наладится», — наивно полагал я. Но не тут-то было.
— Пойдем домой, Лиза. Дети нас ждут.
— После встречи, Артур. Я чувствую, что могу получить эту роль. И знаю, что хорошо ее сыграю.
Я потерял терпение:
— Мы видимся всего раз в году, и ты не моргнув глазом заявляешь, что предпочитаешь поужинать неведомо с кем, а не провести вечер со мной?

— Не злись. Еще каких-то пару часов, и я буду дома. Но зато я благополучно закончу все переговоры.
— Нет! Тебе нечего делать с этим типом!
Я взял ее за руку, но она вырвалась.
— Хватит выставлять меня на посмешище! Мне не нужны твои разрешения! Я не вещь! Я тебе не принадлежу!
— Пойдем домой, Лиза, а иначе…
— Иначе что? Ты меня побьешь? Потащишь домой за волосы? Бросишь меня? Ты только на это и способен, Артур! Ты всегда меня бросаешь!
Она повернулась на каблуках и пошла обратно в зал.

На пороге обернулась и кинула:
— Проклятье мое, пропащий муж!
3
Я вышел из ресторана, задыхаясь от гнева, обиды, горечи.
Неподалеку причалил к тротуару «Родстер» кабриолет, и к нему поспешил швейцар ресторана, чтобы принять новую посетительницу, девушку с длинными прямыми волосами по пояс, в цепях и коже.
Швейцар почтительно держал дверцу, помогая ей выйти.
Вот тут-то все и закрутилось. Девушка уже протянула ключи от машины швейцару, но я их выхватил.
— Эй!

Воспользовавшись минутой замешательства, я мигом уселся в автомобиль и умчался, только меня и видели.
С Манхэттена я выехал по набережной Гудзона, а дальше помчался по скоростной автостраде, ведущей в Бостон.

Не снимая ноги с педали, я рулил четыре часа, прибавляя скорость, как только мог, пренебрегая правилами и безопасностью. Я ударился в бегство, убитый, растоптанный пренебрежением любимой женщины. Я чувствовал: плотина готова прорваться, но сам был на пределе, совершенно обессилен, не понимая, как вернуть в колею мою собственную жизнь. Какими событиями я мог распорядиться? Да никакими. На протяжении двадцати лет моя жизнь мне не принадлежала. Я был случайностью. Я боролся, старался, делал что мог. Я не отступал, но как можно сражаться, если понятия не имеешь, кто твой враг?

Только я очутился в Бостоне, как мои давние привычки тут же дали о себе знать. Я остановил «Родстер» на улице Чарльстоун и толкнул дверь ирландского паба «Мак-Киллан», где когда-то был завсегдатаем.
Наконец-то я там, где ничего не изменилось! Бар существовал с конца XIX века и остался точно таким же, каким был в мои двадцать лет: та же стойка в виде подковы, та же атмосфера старинной таверны, то же темное дерево от пола до потолка.

На стенах пожелтевшие фотографии напоминали, каким это заведение было в самом начале. Циновки на полу и сейчас придавали ему вид салуна. Здесь в стакане мешали виски и пиво.
Я уселся на высокий табурет и заказал первую пинту.

В этот бар меня привел Фрэнк, сюда ходили только мужчины. Клиенты «Мак-Киллана» не кадрили девушек, не искали друзей, не услаждали себя изысканными вкусовыми ощущениями, они пили. Пили, желая забыть прожитый день, свою работу, проблемы, жену, любовницу, детей и родителей. Они приходили сюда, чтобы напиться. Довести себя до скотского состояния. Что я и сделал, опрокидывая пинтами пиво и стаканами виски. Я пил до посинения. Не мог пошевельнуть языком. Не мог стоять на ногах. Когда бар закрылся, я выполз на улицу и плюхнулся на сиденье своей новой машины.

4
Я переваривал алкоголь до первых лучей солнышка, но проснулся от зверского холода. Во рту помойка, в голове сумбур. Я завел машину и включил радиатор. Теперь я ехал на юг, проехал по Гарвардскому мосту и взял направление на Ямайка-Плейн. Было семь часов утра, когда я остановил «Родстер» на стоянке кладбища Форест-Хиллс.
Ворота в такую рань были еще закрыты, но я, несмотря на вчерашнюю пьянку, сумел перебраться через стену там, где она была пониже.

Все сто гектаров парка посеребрил иней. Белое покрывало стерло границы между участками. Мороз сжег всю зелень. Вода в фонтанах замерзла. А статуи стали похожи на живых людей, которых оледенение заставило застыть в нелепых позах.
С перегаром, деревянной головой я трусцой взбирался на холм, вдыхая холодный воздух, обжигавший легкие. Перевалив через вершину, я полюбовался зеркальной поверхностью озера, отражавшей береговые деревья и синеву неба.

Спустился по лесной дорожке к аллее, вдоль которой выстроились могилы и надгробные камни. Легкая дымка тумана витала над квадратом, где лежала надгробная плита отца.
ФРЭНК КОСТЕЛЛО
2 января 1942
6 сентября 1993

Я был, как вы,
Вы будете, как я.
— Привет, Фрэнк! Прохладно стало, не находишь?
Странные я испытывал чувства. Больше чем когда-либо я злился на него за испорченную жизнь. Но мне очень хотелось с ним поговорить.

— Красиво здесь, но мертво, — продолжал я, пристроившись на загородке. — Дни небось длинноватыми кажутся. Осточертело тебе, я думаю, здесь валяться.
Я нашарил в кармане пачку сигарет и коробок спичек, которые сунула мне официантка в «Мак-Киллане». Вытащил сигарету, закурил и с несказанным удовольствием выпустил дым.
— Даже покурить ты теперь не можешь. Хотя курево тебя и сгубило.
Я выпустил новый клуб дыма, и он на миг застыл в морозном воздухе и только потом растворился.

— В конечном счете ты оказался прав: никому и никогда доверять нельзя. Спасибо, что предупредил меня заранее, хотя я не извлек из твоего урока должной пользы.
Птица вспорхнула с ветки, и она качнулась, уронив вчерашний снег.
— Да-а, я тебе еще не сказал, что ты теперь дедушка. И никуда тебе от этого не деться. У меня сын, ему девять лет, и еще дочка, ей три годика. Я не очень хороший отец, но у меня есть извинение. В отличие от тебя.

Я поднялся с изгороди и подошел поближе к камню. Могилка голая. Ни букетика цветов, ни венка, ни кустика.
— Почему-то мне кажется, что твои детки нечасто тебя навещают. Я прав? В общем, выходит, что никто по тебе не скучает. Мне-то казалось, что ты только ко мне не испытываешь привязанности, но я ошибался: ты и родных детей не особенно жаловал.
Я снова выпустил дым, и он показался мне горше предыдущих затяжек, и я раздавил окурок каблуком.
— Почему ты не любил нас, Фрэнк?

Я сделал еще шаг и теперь почти что уткнулся в надгробный камень.
— Знаешь, в последнее время я много про это думал и, мне кажется, начал что-то понимать. Ты не любил нас, потому что любовь делает человека уязвимым. Стоит появиться ребенку, и ты боишься его потерять. Это факт. Как только появляются дети, ты становишься безоружным. Беззащитным. Если кто-то захочет тебе сделать больно, он сделает это, и сделает легко. Не притрагиваясь к тебе. Ты становишься легко достижимой целью.

Туман понемногу рассеивался. Солнечные лучи просочились из-за ближайшего склепа.
— Но ты, — продолжал я, — ты не захотел стать слабым. Ты хотел оставаться недосягаемым. Хотел оставаться свободным, обязанным всем только самому себе. Я ведь правильно уловил суть дела? Ты не будешь спорить? Ты не любил нас, чтобы не оказаться в слабой позиции. Ты не любил нас, чтобы сохранить свою защищенность.
Подул ветер. Я дожидался ответа, но так ничего и не услышал.
И вдруг сильно запахло флердоранжем.

Нет, не может быть!
Но уже началась дрожь, судорога скрутила руки и ноги, а я все пытался понять, что же такое происходит: сейчас шел только восьмой час. Прошло всего часов двенадцать с тех пор, как я появился.
Да нет, я не могу испариться так рано!
Но электрический разряд уже ослепил мой мозг.
Земля, подернутая инеем, уходила из-под ног…
Я исчез.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь