Здесь и сейчас

Салливан подошел и снова сел напротив меня за дубовый деревенский стол.
— Я долго не мог прийти в себя. Горовиц давно уже не дышал, а я все сидел возле него. Меня словно парализовало, я не мог понять, что происходит. Телефон не работал, и самым разумным решением было бы сесть в машину, доехать до полицейского участка в Барнстабле и рассказать обо всем, что произошло. Но…
— Но вы этого не сделали.

— Да, не сделал. Потому что усмотрел одну неувязочку. Единственной возможностью попасть на маяк и в дом была входная дверь. Я самолично запер ее на два оборота, когда вернулся, и она так и стояла запертой. Все окна были закрыты ставнями. Каким образом вошел Горовиц? Я решил разобраться и пошел по его следам. Кровавые метки привели меня в подпол как раз к той самой металлической двери. Но в тот вечер мне и так всего хватило выше крыши, и я решил не искушать дьявола. В общем, я вытер везде кровь…

Я не мог не вмешаться:
— А почему на следующий день не обратились в полицию?
— Да потому, что, представь себе, я неплохо знаю полицейских. Во всяком случае, полицейских того времени. Сценарий был бы готов в одно мгновение: совершено убийство. Кто убийца? Салливан Костелло.
— Не факт. Полиция должна была провести расследование.
— Должна. И какой был бы результат, сам подумай! История почище «Тайны желтой комнаты».
[21]

Труп в доме, где все ходы и выходы закрыты изнутри. К тому же на меня в полиции уже было заведено досье: недавно у меня были неприятности из-за налогов и еще давний привод из-за драки в баре, когда мне было восемнадцать.
— И что же вы сделали?
Дед молча похрустел пальцами, а потом сказал:
— Официально Горовиц умер много лет назад. Я дождался, когда непогода уймется, и похоронил его в глубине нашего участка.
7

Я сидел, оглоушенный этой новостью. Напряженное лицо Салливана оживилось, он словно заново переживал все, что случилось давным-давно.

— Да, на похороны у меня ушло все утро. А потом я вернулся на маяк. Я во что бы то ни стало хотел понять, что же это такое было. Спустился в подпол и удивился неожиданной и необъяснимой влажной жаре, которая там царила, потому что утро было сухим и холодным. Открыл металлическую дверь и осмотрел маленькую комнатенку. Я входил в нее уже сто раз. Она служила мне подсобкой, я держал там инструменты и подумывал впоследствии превратить ее в винный погреб. В общем, я в нее вошел. Жара там была такая, словно меня засунули в котел с кипятком. И только я собрался выйти, как сквозняк захлопнул за мной дверь. Последствия ты знаешь: ноги, налитые свинцом, затрудненное дыхание и ощущение, что падаешь, падаешь…

Салливан снова замолчал и тяжело вздохнул.

— Я очнулся на крыше одного из домов в Митпэкинг Дистрикт, неподалеку от водонапорной башни. И не очень-то понял, что делаю в Нью-Йорке. Дождь лил как из ведра, холод пробирал до костей. Я весь заледенел, кашлял так, что нутро наизнанку выворачивалось, а слабость была такая, словно марафон пробежал. Спустился по черной лестнице вниз и пошел согреваться в бар. За стойкой черно-белый телевизор передает новости: на дворе декабрь тысяча девятьсот пятьдесят пятого, и в полном разгаре дело Розы Паркс.

[22]
— Стало быть, вы перепрыгнули через год и даже чуть больше?
Салливан кивнул.

— Я, как и ты, был подавлен и полностью вышиблен из колеи. Целый день бродил по Манхэттену, пытаясь понять, что произошло. Я даже заглянул в срочную психиатрическую помощь, до того был уверен, что умом тронулся. А через сутки снова «испарился». Открыл глаза и вижу, что еду на такси, на заднем сиденье. Пассажирка, как увидела меня, заорала. Она читала газету, а дата на этой газете была октябрь тысяча девятьсот пятьдесят шестого года.
Я не мог не задать вопрос, который жег мне губы:

— И сколько же времени такое повторяется?
Саливан посмотрел мне прямо в глаза.
— Двадцать четыре года, мой мальчик.
8
Салливан снова поднялся и начал расхаживать взад и вперед по гостиной.
— Ты хотел знать правду, теперь ты ее знаешь: толкнув дверь, ты входишь в адский лабиринт и проживаешь двадцать четыре года своей жизни как двадцать четыре дня.
Дед замолчал, давая мне время переварить полученную информацию. Мне показалось, что я что-то неправильно понял.

— Вы хотите сказать, что теперь я буду жить только один день в году?
— Ты все правильно понял, малыш. И длиться это будет ровно двадцать четыре года.
Нелегко мне было сладить с бурей эмоций, которые меня закрутили. Двадцать четыре года…
— С вами так и было?

— Именно. С тысяча девятьсот пятьдесят пятого по тысяча девятьсот семьдесят девятый. Почти четверть века уместились в двадцать четыре «путешествия». Таково проклятье маяка. Ты тоже в лабиринте. Начал путешествие, которое выведет тебя в 2015 год.
— Да нет! Не может такого быть!
Дед снова тяжело вздохнул и молчал не меньше минуты. Лучи солнца осветили кухню, обитую натуральным деревом. Салливан машинально выключил свет.

— С годами я понял механику, по какой действует этот лабиринт. Самая коварная штука заключается в том, что, если в лабиринте кто-то есть, комната совершенно безопасна. Не спрашивай почему. Об этом я знаю не больше тебя. Но именно по этой причине, пока Горовиц странствовал по спирали, я мог спокойно, ничем не рискуя, входить в эту комнату.
— На протяжении двадцати четырех лет вашего странствия…
— Маяк бездействовал и теперь снова будет бездействовать, потому что ты оказался в лабиринте.

Салливан вытащил сигарету из пачки, постучал ею по столу, уминая табак, и грустно прибавил:
— Единственный плюс системы: она может крутить только одного человека.
Он щелкнул бензиновой зажигалкой, вспыхнул голубоватый огонек и зажег кончик его сигареты.
— Путешествуя, я старался сделать все, чтобы уберечь мою семью от ловушки. В свое четвертое появление назначил свидание Фрэнку в аэропорту Кеннеди. Он, наверное, тебе рассказывал об этом. Я попросил его замуровать металлическую дверь.

Я молча кивнул: да, рассказывал, и спросил:
— А что было
потом?
Салливан ждал моего вопроса, но по его гримасе я сразу понял, что у него нет ни малейшего желания на него отвечать. Он поднялся со стула и открыл наполовину застекленную дверь, которая вела на крошечную терраску, где цвели цветы и где сейчас сияло солнце.
Он стоял и курил среди калужниц и герани.
— А что случилось после двадцать четвертого путешествия, Салливан?
Он раздавил окурок в цветочном горшке.

— У нас будет время, и мы с тобой обо всем поговорим. А сейчас, я думаю, тебе пора узнать, как там Лиза.
Я не стал настаивать. Возможно, мне даже не очень хотелось услышать ответ.
— Вы поедете со мной? Она в больнице «Белльвью».
— Поезжай, я приеду попозже.
9
Я вышел из дома и услышал, как хлопнула за мной дверь. Если медбрат сказал правду и Лизу повезли в больницу «Белльвью», то я легко мог добраться туда пешком. Я пошел по 5-й до Утюга
[23]

и повернул в сторону Ист-Ривер. Через полчаса я уже стоял перед монументальным фасадом старейшей больницы города Нью-Йорка.

Посещение разрешено с одиннадцати, но я, как врач «Скорой», знал, как обойти правила. Сообщил дежурному, что я брат Элизабет Эймс, объяснил, что только что прилетел из Бостона на самолете, изобразил страшное беспокойство. Меня без всяких проволочек пропустили в отделение. Там, побегав по коридорам, я отыскал практиканта, которому было поручено следить за состоянием Элизабет. Ему я представился, как коллега, работающий в главной бостонской больнице. Поговорив, мы обнаружили, что мы ровесники и оба стажировались в больнице «Нортвестерн Мемориал» в Чикаго. Он сам проводил меня в бокс, где лежала Элизабет, но о ее состоянии говорил с большой осторожностью.

— Как только ее привезли, мы тут же начали интенсивную терапию. Перевязки, дыхательный аппарат. Дальше, как пошло дело, ты знаешь не хуже меня: флумазенил быстренько устранил воздействие бензодиазепина, но алкоголь и большая кровопотеря сильно осложнили состояние и мешают привести ее в сознание. Я на дежурстве еще в течение полутора суток, так что, будут вопросы, обращайся без стеснения.
Я поблагодарил его и толкнул дверь в палату.

Комната тонула в полумраке. Лицо Лизы выделялось бледностью на фоне светло-голубой подушки, губы были еще синеватыми, волосы разметались, закрыв одну щеку.
По докторской привычке я проверил, как заживают раны, посмотрел, на месте ли электроды, потом датчики сердечного мониторинга, прочитал лист о состоянии больной, пристроенный в ногах постели.
Палата показалась мне коконом, защитной оболочкой, которая была мне так необходима, чтобы отдохнуть и немного прийти в себя.

Сил совсем не осталось. Я был на нуле и психически и физически. Был в отчаянии, чувствуя себя игрушкой неведомых сил, не имея возможности защититься…

Рассказ Салливана граничил с бредом, но при этом был единственным объяснением происходящего. Он мне описал все, что происходило и будет происходить со мной. Объяснение было малоправдоподобным, но другого, какое я мог бы ему противопоставить, не существовало. Разум советовал не принимать стариковский бред всерьез, интуиция подсказывала, что дед говорил чистую правду.

Я выбрал профессию, связанную с наукой, и всегда чтил только разум. Никогда не верил в Бога, избегал, как чумы, всяческой эзотерики и спиритизма. И нежданно-негаданно стал жертвой злой неведомой силы, героем фантастической истории, сродни тем, какие смотрел по телевизору в подростковом возрасте, вроде «По ту сторону реальности», «Доктор Кто», «Байки из склепа», «Калейдоскоп ужасов»…

День пролетел в один миг — доктора, сестры с уколами и таблетками, холтеровское мониторирование, аппарат искусственного дыхания.
Ближе к вечеру я написал Лизе письмо на бланке с шапкой больницы. И только успел положить его в конверт, как на пороге палаты появилась знакомая фигура.
— Салливан! Однако вы не спешили!
Дед не обратил внимания на мое замечание, осведомился, как себя чувствует Лиза, и грустно сказал:
— Я пришел с тобой попрощаться.
Я недоверчиво покачал головой.

— Что же? Я вот так и «исчезну» в вашем присутствии?
Он кивнул.
— Я помню все ощущения до последнего, — признался он, и в его голосе послышалась болезненная ностальгия. — Сердцебиение, запах флердоранжа, отчаяние, которое разрывает тебе сердце всякий раз, когда ты чувствуешь, что сейчас улетишь…
— Когда увидимся? — спросил я, стараясь не поддаться наплывающему ужасу.

— Не знаю. Примерно через год, не меньше. Отсутствуешь обычно от восьми месяцев до шестнадцати. И, признаюсь, самым болезненным для меня была невозможность назначить свидание…
— Но вы, наверное, пытались справиться с задачей, фиксировались на дате или на каком-то человеке?
— Так пишут в фантастических романах, но в реальности все иначе. Все происходит совсем по-другому. У тебя есть мой номер телефона?
Я показал ему руку, где нацарапал десять цифр.

— Запомни их, так будет безопаснее. Как только вернешься, сразу звони.
Он вытащил из кармана сигареты и одну сунул в рот. Я вскипел.
— Здесь не курят! Что вы себе позволяете? Мы уже не в пятьдесят четвертом!
Дед обиженно сунул сигарету за ухо.
— Скажи все-таки, как ты меня нашел?
Я вытащил из кармана серебряную цепочку с камеей на синем фоне, которую нашел в квартире Лизы.
Салливан улыбнулся.
— Отец подарил ее матери в день моего рождения. Я разыскал ее у себя в гарсоньерке и подарил малышке.

— Ваши родители по-настоящему любили друг друга, так ведь?
— Да, им выпало такое везение, — стыдливо признался старик.
— А что означает эта надпись? Что значит «Помни, что у нас две жизни»?
— Старинная китайская мудрость гласит: у человека две жизни, и вторая начинается тогда, когда он понимает, что жизнь всего одна.
Я понимающе кивнул.
— Вот написал Лизе письмецо! — Я протянул Салливану конверт. — Передайте ей, пожалуйста. Сможете?
— Ну, конечно!
Старик подошел поближе к окну.

— А что ты ей написал? — спросил он.
Я только открыл рот, чтобы ответить, как легкая дрожь пробежала по моему телу. Я ощутил покалывание в кончиках пальцев. Камея выпала у меня из рук. И тут меня скрутило.
Перед глазами все поплыло, но я успел увидеть, как Салливан хладнокровно рвет конверт, который я ему передал.
— Да что вы себе позволяете? Подлость какая!
Я поднялся со стула, чтобы вырвать остатки письма из его рук, но тут мои ноги подкосились, и мне показалось, что я увязаю в зыбучем песке.

— До будущего года, — сказал Салливан и сунул сигарету в рот.
Электрический разряд вспыхнул у меня в мозгу, и следом грянул гром, от которого у меня чуть не лопнули барабанные перепонки.
Я испарился.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь