Зарисовка

До шатра оставалось около двух сотен метров. Под поступью лошадей шмыгала слякоть, забиваясь между гранеными подковами. Дождь успокаивал.

Но сегодня он был бессилен помочь. Дождь был знамением. Капли стучали по накидке и стук их доходил до самого сердца, разгоняя и возбуждая. Каждый шорох мерещился темным монстром, каждая тень казалась разодетым легионером. Тьма окутывала разум своими вязкими корнями, но Рей знал - за ночью всегда наступает рассвет.

С каждым скачком лошади, таким медленным и вязким, долгим, бился о бедро трофейный нож. Сегодня он унесёт ещё одну жизнь... Или несколько. Несет ли оружие мир? Способен ли один взмах безупречно острого кинжала разорвать грудную клетку врага и выпустить оттуда ветер свободы и спокойствия, которые были так бездушно украдены? Или, быть может, это породит месть и вечную жизнь скитаний? Возможно, вечного ужаса и трепета от того, кто придёт врагу на смену, заняв его кроваво-красный трон?

Легионеры салютовали Рею, когда он приближался к шатру. По их железным доспехам безупречным водопадом бежала дождевая вода. Молодой генерал не отвечал приветствием ни одному - страх своими цепями связал по рукам и ногам. Страх не трогал лишь одно - душу. Её не тронула ненависть, месть - душа была наполнена лишь желанием. Простым желанием, которое отзывалось в каждом из сердец.

Вереща, лошадь остановилась прямо возле входа. С последним ударом копыт спешился и Рей.

- О, благочастивый генерал! - В тандеме воскликнули двое стражей.

Рей одарил их поклоном головы, и они пустили его внутрь шатра. Как только левая нога заступила за порог, догнав правую, голова стала пустой. Страх, тот животный, но справедливый страх наконец рассеялся, покидая тело. Волнение ушло, и казалось, что сознание тоже покинет Рея, оставив место лишь рефлексам и мышцам. Глаза превратились в стекляшки, осматривающие всю комнату и одновременно смотрящие в никуда. Смотрящие в саму бездну, будто разлом в неё появился изнутри шатра и шептал сладкие речи на уши.

Рей подошёл к кровати. Тихий, почти беззвучный храп стал доставать до его ушей. Безмятежно взмывающийся и возвращающийся живот покачивал тканное одеяло, и лишь тусклая свеча озаряла комнату.

Ножны хрустнули. Мягкая перчатка, порванная на кончике мизинца, достала нож. Лезвие его блеснуло в огне свечи, и подошло почти вплотную к лицу Рея. Он увидел свет, но не от горящего воска. Ярче тысячи солнц, свет души отражался в самом лице генерала.

И темней тысяче лун были глаза его, когда лезвие ножа, подаренного отцом, достигло шеи изверга, развязавшего марш смерти по землям. Отец Рея на мгновение открыл свои глаза и встретился со взглядом сына, но не успел узнать ни одну из эмоций своего отпрыска. Голова завалилась на правый бок, и потресканные губы издали свой последний звук.