За нашу и вашу. 1905 год в Польше

Самой неспокойной камерой в российской тюрьме народов было Царство Польское.

В XVII веке Польша проиграла историческую паралимпиаду за звание первой славянской сверхдержавы. С тех пор дела ее шли все хуже, пока в конце XVIII остатки Речи Посполитой не разделили между собой братья-разбойники: Пруссия, Австрия и, конечно же Россия.

Российско-польские отношения, и без того хромавшие всю писаную историю, с той поры окончательно испортились. Народы-то были, мягко говоря, разные, чтобы там солнце русской поэзии не писал о «домашнем споре славян меж собою». Поляки богу молились латинскому, буквами писали соответствующими, а историческая память на берегах Вислы включала такие сюжеты как горящий московский Кремль и орел Пястов над кремлем смоленским.

Так что поляки в Российской империи заняли примерно ту же экологическую нишу, которая после Второй Мировой в Советском Союзе досталась прибалтам. Максимально враждебная к государству этническая группа периодически обращала мысли в действия и самыми размашистыми восстаниями XIX столетия в Империи стали два польских, 1830-1831 гг. и 1864-1864 гг.

Империя отвечала на них со всем присущим ей тактом и деликатностью: виселицей и этапами в Сибирь, причем упорные поляки ухитрялись поднимать восстания даже там. Россия по отношению к Польше не церемонилась настолько, что и Польши-то никакой знать не хотела. Привилсянский край – ок. Царство Польское – ну на худой конец. А Польши нет никакой и не было, у вас книжки неправильные. Чтобы книжки были правильными, в Царстве Польском проводилась политика русификации, что вызывало живейший отклик у местного населения.

Кроме впитывавшейся с молоком матери оппозиционности к «Центру» российская Польша располагала еще двумя важными для нашего повествования особенностями. Во-первых, «Царство Польское» было не просто европейской витриной России и самой ее западной границей. Российские поляки тесно общались с соплеменниками, доставшимися по итогам разделов Германии и Австро-Венгрии. Благодаря такому культурному обмену новейшие европейские идеи достигали Варшавы и Лодзи значительно быстрее, чем Петербурга и Москвы.

Во-вторых, российская Польша в силу разных причин (в том числе и той же близости к Европе) стала локомотивом нарождающейся российской индустриализации. Поляк бросал межу и вежу и шел наниматься на завод раньше и активнее, чем русский крестьянин.

Сложим одно и второе, да помножим на ненависть к Империи и получим растущую на рубеже веков популярность в Царстве Польском моднейшей европейской теории, разработанной эксклюзивно для рабочего класса. Пока небо над Вислой затягивал черный дым из заводских труб, польский пролетарий задумывался о том, что мир, в сущности, устроен не совсем справедливо и кое-что не мешало бы отобрать и поделить.

Социалистические настроения, смешиваясь с шляхетной гордостью, давали такой ядреный выброс в и без того отравленную заводами атмосферу, что варшавский генерал-губернатор Михаил Чертков просыпался в поту и старательно крестился. Справа налево.

Москалей казнить нельзя помиловать

Поляки, с их традиционной фракционностью, конечно, одной социалистической партией обойтись никак не могли, хотя будем честны, это никому еще не удавалось.

К 1905 году на землях российской Польши действовали Польская социалистическая партия (ПСП) и Социал-демократия Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ). Позиции партий различались в вопросах не столько политических, сколько эстетических и этических.

Что касается первого, то эстетическая дилемма, кого резать первым, москалей или буржуев, направляла сторонников первого варианта в ПСП: там полагали, что национальное освобождение вопрос более актуальный, чем социальное. Желающие бороться за победу критики Готской программы единым фронтом с другими социалистами Империи шли в СДКПиЛ. Непосредственно в Польше это давало им особый скилл в виде сотрудничества с еврейскими социалистами из Бунда, а вот ПСП с евреями не дружила.

Вопрос же этики сводился к выбору между гедонизмом и гуманизмом. В ПСП признавали и ценили индивидуальный террор, а убийства полицейских и агентов Охранки для революционеров той поры были чистым, незамутненным удовольствием. Партией руководил памятный и поныне Юзеф Пилсудский, а он отмотал много лет по сибирским лагерям за попытку организовать покушение на Александра III и о политическом терроре знал много такого, что нам лучше и не знать.

В СДКПиЛ жизнь, даже самых никчемных существ, вроде полицейского или российского императора ценили неизмеримо выше, недаром в партии состоял будущий великий гуманист и защитник детей Дзержинский. Гедонистические планы партия откладывала на будущее, до наступления не свободной Польши, но диктатуры пролетариата.

Партии действовали, конечно же, нелегально. В Российской империи вообще все партии действовали нелегально, а поляки и социалисты – особенно.

Подполье качало łódku, но рабочий за булыжником наклоняться не желал. С 1890-х в Российской Империи шел экономический подъем. Российская Польша, как кузница страны, обрастала заводскими трубами и крупными промышленными заказами. Росли зарплаты и число вакансий.

Точку в росте поставил общеевропейский экономический кризис 1900-1903 гг., а потом началась война.

Конец «русского мира»

Полякам дела до Японии не было никакого, как всем прочим народам империи. И, как и всех остальных, их тоже погнали на убой с самого запада страны на самый ее восток. 21 февраля в Царстве Польском начали призывать резервистов. ППС и Бунд ответили первыми антивоенными демонстрациями. И тут попали в самое яблочко: обыватель, который еще вчера ничего не желал слушать о райских кущах социализма, умирать под Мукденом отказывался категорически. Так нередко бывает: стоит измениться политической конъюнктуре и вчерашние маргинальные идеи и подпольные партии вдруг становятся доминирующими.

От месяца к месяцу выступления росли в числе. Но пока они не переходили ту черту, за которой демонстрация, даже запрещенная, становится мятежом. Это еще была не революция, а лишь брожения. Хотя в них уже звучали не только антивоенные мотивы.

В апреле полиция устроила облаву на подпольную типографию СДКПиЛ. В помещении припозднился сорокапятилетний Марцин Каспшак. До такого возраста в подполье доживали люди выдающиеся, не лишенные талантов. Каспшак, например, хорошо умел стрелять и четверо полицейских так в той типографии и остались. Требовать его освобождения из тюрьмы, где он ждал очевидной смерти, стало хорошим тоном для всех антивоенных митингов в Царстве Польском.

Но и это еще не мятеж. А мятеж начался 13 ноября на Гжибовской площади Варшавы.

В этот день ППС запланировала очередную демонстрацию против призыва. Активисты ждали конца воскресной службы в костеле на площади, затем растворялись в толпе и начинали скандировать лозунги. Обычно их подхватывали. Полиция этот метод знала и готовилась к разгону.

Но в этот раз Пилсудский добавил перцу: под одеждой активисты несли не подрывные листовки, а револьверы различных модификаций. Над толпой подняли красный флаг, демонстранты запели ту самую «Варшавянку», песня же не просто так называется, это польский марш.

Когда полицейские ринулись к флагу, их впервые встретили пули и лозунги: – Да здравствует свободная Польша!

Бой на улицах столицы шел до вечера: несколько человек погибли, тридцать получили ранения, 600 арестовали. С этой поры демонстрации пошли почти каждый день, а в январе 1905 года в Петербурге загремели выстрелы на Дворцовой. Царь, наконец, ответил на требования своих подданных.

Подданные не остались в стороне, в том числе и в Польше. Уже 27 января (поляки жили по григорианскому календарю) начались первые стачки и за несколько дней в Царстве Польском бастовали 400 тысяч человек. Бастовали активно, под удар попадали самые ненавистные символы «русского мира», жгли вывески на русском языке, громили водочные магазины. Русская водка текла по улицам и смешивалась с кровью польских патриотов: только в январе полиция убила несколько десятков забастовщиков.

30 января власти в Варшаве ввели военное положение. Вместо пьяницы и взяточника –полицейского навстречу рабочему вышел чудо-богатырь, насильник и мародер – казак. Но бастовала не только столица. Бастовали Лодзь и Домбровский бассейн. Запылала деревня, причем крестьяне требовали не только повышения оплаты труда, но и перехода на польский язык в школах и гминном правлении. А самая яростная борьба за язык началась в гимназиях и университетах. Польская молодежь объявила бессрочный бойкот образованию на языке оккупантов. Гимназии стояли пустыми, студенты ехали поступать в университеты Кракова и Львова.

Войска и казачьи части метались между промышленными центрами и к весне, казалось, что забастовочная активность спала, тем более, что самые дальновидные фабриканты все охотнее шли на частичное удовлетворение экономических требований, сокращали рабочий день, разрешали больничные кассы даже оплачиваемые отпуска, в некоторых случаях зарплату повышали до 50%.

Даже первое мая прошло относительно спокойно, всего лишь тридцать семь человек убили в Варшаве казаки, разгоняя демонстрацию СДКПиЛ, а в Лодзи и других городах и вовсе обошлись без трупов.

Баррикады Лодзи

В Лодзи развернулся второй и самый славный этап революции в Польше. Существует распространенное мнение, будто время революций – весна и осень. Но своего пика события в Польше достигли в первый месяц лета.

18 июня, в день мучеников Марка и Маркеллиана, в Лодзи состоялся очередной митинг. Прошел он тихо и рабочие уже шли по домам, как их атаковали казаки. Погибли пять человек. Уже через несколько дней на улицы города вышли семьдесят тысяч человек, каждый пятый житель города. И снова на них бросили казаков. На этот раз они убили двадцатерых.

В ответ Лодзь начала строить баррикады. Борьба из забастовочной превращалась в вооруженную. Пролетариат не наклонялся за булыжником, а примерял к руке револьвер. В городе началась настоящая война, которая стала первым вооруженным восстанием рабочих гнилой империи.

Воевать вышел весь город. Дзержинский, который в те дни был в Лодзи, писал в прокламации: «На борьбу должна подняться вся страна, все государство, так, как поднялась вся Лодзь».

Царское правительство отправило в мятежный город 11 тысяч солдат, как будто дело было не в промышленном сердце империи, а в оккупированной стране… Хотя, ведь именно в ней дело и происходило.

Бои в Лодзи затянулись на несколько дней. По данным СДКПиЛ во время июньских сражений погибли более двухсот человек, а около 800 получили ранения. В те дни появилась еще одна польская революционная песня – «Лодзянка».

Пилсудский скажет позже о событиях в Лодзи: «Стало ясно, что единственный путь для движения за свободу - это создать силу, жестокую физическую силу, которая сломает власть правительства».

Всего через несколько месяцев опыт Лодзи возьмут на вооружение рабочие Москвы.

Террором на террор

Если Польша, была авангардом революции для рабочих империи, то и для правительства она стала испытательным полигонов, на котором отрабатывались методы подавления восстаний. В 1905 году только в Варшаве квартировали 50 тысяч солдат, а по всему краю встал 250-тысячный контингент «старшего брата». Последним вздохом польской революции стали забастовки осенью 1905 года. Их участники требовали республики и конституции. Но после разгрома декабрьского вооруженного восстания в Москве усмирили и поляков. В тюрьмах спали стоя, а разгружали их только военно-полевые суды. Символом государственной власти стал не ненавистный двуглавый орел, а виселицы на городских площадях.

После подавления масс, за дело взялись одиночки, тем более, что польская революционная традиция имела, что предложить молодым искателям справедливости. Террор дело молодых, лекарство против морщин, террористы до них не доживают.

Только за 1906 года боевики польских революционных организаций (в основном ППС) совершили около 700 покушений на представителей власти и капитала. Убивали полицейских, военных, штрейкбрехеров, всех, сотрудничавших с оккупантами. По всему краю гремели выстрелы: Польша давила контрреволюцию в себе. За один лишь день, 15 августа 1906 года, герои ППС убили 72 полицейских и жандарма.

Польские экспроприаторы перераспределяли доходы империи в пользу революционных организаций. Самым известным актом экономической справедливости стал налет отряда ППС на почтовый поезд в Рогуве 8 ноября 1908 года. Польские социалисты перебили охрану поезда и без потерь захватили деньги и ценные бумаги. Этой акцией командовал легендарный революционер Юзеф Мирецкий. Мирецкого в 1907 году выдал властям провокатор и в своем последнем письме он писал: – Моя смерть положит конец клевете, будто вожди отправляют других на смерть, а сами не идут в огонь.

Мирецкий в огонь пошел. Его повесили в варшавской Цитадели, а место захоронения до сих пор неизвестно. Судьба Мирецкого была типичной для польского революционера тех лет. Тысячи убитых обескровили социалистическое движение и закалили тех, кто выжил. Польское социалисты пережили расколы и новые союзы в результате событий 1905 года, но это сюжет для другой статьи.

Лодзинский рабочий, варшавский студент, боевик ППС и бастующий гимназист создали новую Польшу. Царство Польское после 1905 года получило новые возможности, от девятичасового рабочего дня и образования на родном языке, до легальных политических организаций и возможности открыто менять конфессию.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram и паблик во «ВКонтакте»