Явка в архаику. Чем российские выборы XXI века похожи на латиноамериканские XIX века 

Заставить людей пойти на бессмысленные выборы – сложная задача, но в Латинской Америке справлялись 

11.03.18 https://republic.ru/posts/89906?code=dc1c159fccdf4285ba89f86db8f9ac4e

Замечено, что в современной российской общественной жизни есть немало архаичного, чуждого реалиям XXI века. Особенно бросаются в глаза некоторые культурные явления, вроде демонстративной религиозности. Но для значительной части населения «православие» остается либо ни к чему не обязывающим маркером идентичности, либо, как в случае с многотысячными очередями к «чудотворным иконам», доступным способом бытовой магии, то есть с канонической точки зрения суеверием. Это далеко от настоящей массовой религиозной практики, которую можно наблюдать во многих странах мира, от Польши до США. 

Есть и более значительные проявления архаики. Многое из того, что писали пионеры социально-критической мысли позапрошлого века, вроде Герцена или Салтыкова-Щедрина, по-прежнему напрямую относится к нашей бюрократии. Да и известной дикости нравов отечественного бизнеса не заметит лишь слепой. Однако выработать язык, подходящий для описания этой архаики, довольно сложно. Нередко нравы современной России уподобляют феодализму, но такое описание, конечно же, допустимо лишь в метафорическом смысле. Это понятно многим, кто изучал историю средневековья хотя бы на уровне вузовского курса (хотя, как показывает пример министра культуры, не всем). 

Однако тенденция к архаизации общественной жизни – а отрицать ее, по большому счету, невозможно – имеет и вполне конкретные, легко поддающиеся описанию, но не очень заметные для широкой публики проявления. Мы не видим архаичной природы этих проявлений лишь потому, что дело это давнее, не нашедшее широкого отражения ни в художественной литературе, ни в массовой исторической памяти. Таковы некоторые особенности современных российских выборов – например, концентрация на вопросе о явке. Об этом и поговорим. 

Не секрет, ⁠что выборы появились задолго до демократии. ⁠В течение длительного ⁠времени они оставались элементами традиционных, вполне авторитарных политических режимов. ⁠В некоторых европейских странах парламенты избирались со ⁠стародавних времен, а демократизация произошла сто-двести лет ⁠назад. Но архаичные европейские выборы ⁠не очень показательны для современной России. 

Причина состоит в том, что эти выборы проводились в условиях крайне ограниченного избирательного права. Это значит, что в них и в качестве кандидатов, и в качестве избирателей участвовали в основном те, у кого и так уже была немалая политическая или экономическая власть, а задача выборов состояла в том, чтобы узаконить то или иное ее распределение. Поэтому такие выборы часто были по-настоящему конкурентными, сопровождались реальной борьбой. И по той же причине участники избирательного процесса меньше всего заботились о явке на выборы. Ставки были высоки. Люди, которые имели право участвовать в выборах, знали, зачем им это нужно. Потом избирательное право расширилось, и задачу мобилизации новых избирателей взяли на себя массовые партии. Но это происходило уже в условиях демократизации. 

Зато архаичные выборы, проходившие в XIX столетии в странах западного полушария – особенно в Латинской Америке – имели с современной российской практикой очень много общего. Освободившись от колониального господства, эти страны модернизировали свои политические системы в соответствии с демократическими веяниями нового времени. Как правило, власть формально принадлежала выборным президентам и парламентам, а избирательное право было пусть и не всеобщим, но значительно более широким, чем в тогдашней Европе. Примерно так же обстоят дела и в современной России. И, как и в современной России, этот демократический фасад был фикцией, потому что фактически власть путем выборов не менялась, хотя формально в них участвовали кандидаты от безобидной, специально для участия в них созданной «оппозиции». Список исторических примеров обширен: Бразилия (1833–1889), Чили (1841–1890), Аргентина (1874–1915). Кое-где такие системы сохранялись и в прошлом веке: Уругвай (1938–1966), Парагвай (1963–1988). 

Это не значит, что власть там не менялась вообще. Как раз менялась, и довольно часто, но обычными для авторитаризма способами: с помощью интриг, военных переворотов или, в особо запущенных случаях, гражданских войн. Этими способами определялся победитель в борьбе за власть. Потом его претензии подтверждались победой на выборах, а побеждал он всегда, потому что реальная оппозиция на такие выборы не допускалась. По итогам каждой схватки за власть правящий класс объединялся вокруг победителя, а его противники выбывали из игры. Тех из них, кто был на виду, либо убивали, либо сажали в тюрьму, либо лишали политических прав и возможностей. Гораздо более разумная оппозиционная стратегия состояла в том, чтобы, будучи в тени, плести новый заговор. 

Однако оставалась одна проблема. С одной стороны, выборы были фикцией. Они ничего не решали. Как выразился один чилийский президент тех времен, «самоубийственно для правителя отдавать выборы на откуп недостойным людям и страстям политических партий, и даже всеобщее избирательное право не побудит меня совершить такое самоубийство во имя химеры». Ну, то есть: выборы выборами, но власть я не отдам. Согласитесь, под этими словами подписались бы многие современные российские политики, хотя изъясняться так цветисто они не умеют. 

С другой стороны, ни отменить выборы вообще, ни ограничить избирательное право латиноамериканские диктаторы не могли без серьезного риска того, что какой-нибудь очередной претендент на власть в генеральском чине использует обвинение в нарушении конституционного порядка как повод для переворота. Поводом могло послужить и то, что выборы прошли без фактического участия избирателей. Поэтому забота о явке была главной для организаторов архаичных латиноамериканских выборов. Заставить людей пойти на бессмысленные выборы – довольно сложная задача, это мы знаем по опыту, но в Латинской Америке справлялись. Не то чтобы очень успешно: явка на такие выборы обычно составляла процентов 20 и редко заходила за 50. Но, как говорится, чем богаты, тем и рады. 

Как это делалось? Речь, напомню, идет об аграрных обществах, с крупными землевладельцами и крестьянами-арендаторами. Чтобы разбираться с непокорными арендаторами, землевладельцы держали небольшие частные армии, своего рода ЧОПы. В день выборов «чоповцы» использовались для того, чтобы согнать крестьян на избирательные участки. Обычно это не требовало применения силы, потому что крестьянин знал: неявка на выборы может повлечь за собой изменение условий аренды, и не в лучшую сторону. Экономическое принуждение играло решающую роль, а «чоповцы» выполняли преимущественно логистические функции, были своего рода агитаторами за явку. Телефонов-то тогда не было, все приходилось делать на личном контакте. 

В городах использовалась другая модель. Там основную роль в организации явки играли чиновники, отвечавшие за распределение муниципальных рабочих мест и контрактов, а также зависимые от них работодатели. Не можешь обеспечить явку? Дело, как говорится, хозяйское, но могут быть проблемы с бизнесом. От современной российской ситуации это отличалось лишь тем, что во многих латиноамериканских странах избирательного права не было у военнослужащих. Слишком очевидно, что люди подневольные. Нас это, конечно, не останавливает, хотя справлялись бы и без них: есть ведь еще студенты, пенсионеры, запуганные и бесправные бюджетники, да и мало ли кто. Имя им не то чтобы легион, но несколько десятков миллионов наберется, и вот тебе 40% явки. 

Параллели между предстоящими в России выборами и архаичной латиноамериканской практикой настолько очевидны, что я не буду об этом распространяться. Но есть и существенная разница. С одной стороны, в позапрошлом веке не было массовой пропаганды, которая и без личного контакта способна побудить человека к бессмысленным (а в сущности, вредным для него) действиям путем психологического давления. С другой стороны, уровень образования повыше, есть интернет, да и средства экономического принуждения сейчас работают уже не так эффективно. Каков баланс этих факторов, мы узнаем 19 марта.