«Я поэт, зовусь Симоном» или Как наемный сочинитель стал ректором университета

Вообще-то Симон Дах, как и многие другие «великие калининградцы» (сразу признаюсь, термин не мой, так Иммануила Канта еще в начале 90-х титуловал тогдашний глава города), был из понаехавших. Конкретно - из города Мемель, где увидел свет в 1605-м. Однако его либер фатер Конрад Карлович вполне здраво рассудил, что в такой глуши отпрыску особо ничего не светит, и по родительскому велению 14-летний Сима прибыл в Кёнигсберг, где должен был научиться чему-нибудь полезному для дальнейшего своего существования.

Надо сказать, момент для переезда Дахи подгадали крайне неудачный - вскоре столицу Восточной Пруссии накрыла эпидемия чумы. Конечно, отнюдь не первая по счету, но все равно ведь умирать, особливо в столь юном возрасте, не хотелось. И парнишка решил сменить южное направление своего перемещения на западное. Вскоре он был замечен в Магдебурге, Виттенберге, Гамбурге... Хотя, вот что, спрашивается, врать? В то время Симон был мало кому интересен и, соответственно, мало кто его толком замечал. И вообще западноевропейцы тогда были шибко заняты войнами и борьбой со все теми же эпидемиями. Короче, юный Дах посмотрел-посмотрел на все эти безобразия, для очистки совести потусовался еще немного в Данциге, но в итоге уже 20-летним вернулся в старый добрый Кёниг.

Чума уж миновала, зато не хуже нее доставали местных бюргеров студенты «Академии», то бишь, кёнигсбергского университета. О, это были еще те цветочки прусской интеллигенции! О гулянках буйных школяров ходили легенды. И наш Симон настолько удачно влился в коллектив, что вскоре предпочел уйти с теологического факультета, чтобы изучать изящные искусства. Тот факт, что в их числе была поэзия, пришелся как нельзя более кстати, ибо денег бравому буршу стабильно не хватало.

Проявивший явный талант к стихоплетству Дах активно принялся подрабатывать сочинением виршей на заказ. Ему было совершенно наплевать - придумывать ли надгробную эпитафию или кропать поздравительный адрес к открытию москательной лавки, лишь бы за это платили. И стоит заметить, заказчики отстегивали талеры, действительно, неслабо. Работавший с частотой еще не изобретенного пулемета начинающий поэт в короткий срок выдал на-гора полторы тысячи разнокалиберных творений.

Но сочинять в одиночку было скучно, и Симон обрел веселого корефана в лице органиста Кафедрального собора. Генрих Альберт тоже всегда был не прочь хватить несколько кружек доброго пива или чего покрепче. Свою компанию из таких же богемных пропойц друзья пышно именовали Кружком ревнителей бренности. Бухать собирались на болотах острова Ломзе, где у Альберта имелось собственное жилище, и даже с небольшим садиком. На колья его ограды вскоре нахлобучили тыквы - больше на грядках у хозяина ничего не произрастало. Эти плоды креативные пииты приноровились использовать вместо бумаги, ведь за нее нужно было выкладывать лишние пфенниги, которые куда рациональнее было потратить на выпивку. Поэтому и в самом деле отнюдь не царские палаты Альберта окрестили «Тыквенной хижиной». Сюда повадился захаживать и некий Иоганн Портатиус, с которым Дах был знаком еще по теофаку. Разбитной теолог охотно согласился быть на побегушках, и его частенько посылали в одну из частных пивоварен за пенным напитком, который поглощали в огромных количествах.

- А знаешь, Сима, у пивовара очень симпатичная дочка! - сообщил как-то вернувшийся с очередным жбаном Ганс уже полупьяному Даху. - Точнее, крестная - родные-то папан и маман девчонки (она сама не местная, из Тарау) умерли - упокой, Господи, их души. Бедняжке всего 20 лет, а уже такая ягодка! Женюсь, ей-богу, женюсь!

Даху чужие матримониальные устремления были, в общем-то, до лампады, но пренебрегать лишним гонораром (уж у приятеля-то он был просто обязан был выбить заказ по такому случаю), да еще и возможностью на халяву напиться на свадьбе, было, конечно глупо.

Известно, что бракосочетание Анхен (в девичестве Неандер) и Иоганна состоялось в сентябре 1636 года. А вот где именно проходила церемония - спорят до сих пор. Легенда гласит, что венчались они в кирхе Тарау, где в свое время служил ставший жертвой чумы отец Аннушки. Но логически рассуждая, окольцевали молодых, по протекции Альберта, в Кафедральном соборе, чтобы гостям не тащиться черт-те куда в сельскую даль. К тому же,  в деревню, к пастве, в глушь, в Саратов... то есть, в Тремпен (это еще дальше от Кёнигсберга, чем Тарау), молодоженам и без того предстояло убыть тотчас после свадьбы - по месту службы мужа, получившего пасторское образование. Так что, рассуждали Иоганн да Анна, пленэром они еще успеют налюбоваться вдоволь.   

Однако, вернемся к Симону нашему Даху. Свадебный подарок он преподнес - в стихах, как и обещал. Но без Генриха Альберта, тоже отменно гульнувшего на той свадьбе, новая поэма, скорее всего, пополнила бы перечень предыдущих заказов. Органист уже трезвым взглядом прочел «Энхен фон Тарау»... понравилось! Перечел еще раз - в голове начал вырисовываться какой-то любопытный мотивчик. Ну а после третьего штудирования композитор ринулся к ближайшей тыкве и лихорадочно принялся набрасывать ноты на желтой кожуре...

Получившуюся уже не свадебную песнь, а нормальную песню Альберт опубликовал в своем пятом по счету сборнике «Арии» (всего он издал их восемь) в 1642 году. Но вот загвоздка: Дах написал свои стихи на нижнесаксонском диалекте, поэтому всегерманскую известность они получили лишь после того, как были переведены на литературный немецкий. И произошло это почти полтораста лет спустя. Ну а после еще и музыкального апгрейда вмиг ставший популярным шлягер до сих пор распевают в Deutschland uber alles не только поклонники классики.

Впрочем, и без этой поэмы у Симона Даха жизнь, что называется, удалась. Мастерство ведь не пропьешь, а уж если оно сопряжено с недюжинным везением...     

Покуролесив вволю до 36 лет, наш герой все же остепенился, сочетавшись выгодным браком с дочкой адвоката придворного суда. Успевал производить и детей (их у него было пятеро), и стихи, которые с годами становились лишь популярней - как-никак, автор-то уже с репутацией! Не забывал Дах и о родном универе, где стал сначала профессором - ни за что не догадаетесь! - поэзии, пять раз избирался деканом профильного факультета, а зимой 1656 года и вовсе занял пост ректора переименованной «Альбертины». И хотя почил в бозе по нынешним понятиям раненько - в 53 года, но тогда ведь со средней продолжительностью жизни дело вообще обстояло не очень. Похоронили почтенного горожанина Симона Даха, как и полагалось, в профессорском склепе Кафедрального собора.