ВЗЛЕТ И ПАДЕНИЕ ЛИБЕРАЛЗМА

Почему современный либерализм не либерален?

Давайте признаем: в современном мире проще всего позиционировать себя как либерала. Это вообще самое безопасное из всего: назовись либералом, и все будет окей. “Центрист”— скучно, “коммунист” и “марксист”— модно, но некоторые все еще связывают эти понятия с радикализмом. А кое у кого из потенциальных работодателей это может вызвать нездоровые ассоциации с профсоюзами и холодной войной. Ну, а быть “правым”— это, конечно, сразу Гитлер. 

Но либерал— это же про свободу, правда? А кто будет возражать против свободы? В течение десятилетий либерализм развился в некую стандартизированную идеологию для людей, которые считают себя образованными, но не слишком интересуются политикой. Он подходит каждому, как безразмерная перчатка. Единственная проблема: термин “Либерализм” в последние дни означает совершенно не то, что он когда-то означал. 

ДОСТОЙНЫЙ СВОБОДНОГО ЧЕЛОВЕКА

Изначально, либерализм ничего общего не имел с либертинизмом и либертенами. Либерализм был напрямую связан с так называемыми “свободными искусствами”, artes liberales, набором знаний и умений в сфере науки, искусства и философии, который в классический период античности считался определяющим для свободной личности. Одно из значений латинского “Liberalis”- “достойный свободного человека”. Эти навыки были решающими для принадлежности к аристократии, они включали в себя умение вести публичные дебаты, защищать себя в суде, разрешать споры, и, что немаловажно— обязательную военную службу. Грамматика, логика и риторика составляли корпус “либеральных наук”, однако арифметика, геометрия, теория музыки и астрономия тоже играли не последнюю роль. 

Со временем понятие “либеральных наук” чем дальше, тем больше мигрировало в сторону наук социальных, и во второй половине двадцатого века стало обозначать преимущественно так называемые “новые предметы”: гендерные исследования, этнические исследования, энвайроментализм, а также некоторые совсем абсурдные направления вроде “медиа-археологии” и “исследований поп-музыки”. 

Либертинизм возник намного позже, в XVII— XVIII веках, и трактовал понятие “свободы” совершенно иначе, чем классический либерализм. Это была нигилистская философия, отрицающая принятые в обществе нормы поведения и морали. Первыми либертенами были французские аристократы, создававшие свои кружки, основанные на общности эротических вкусов. Маркиза де Сада считают, среди прочего, одним из идеологов либертинизма. 

Еще позже так называемый культурный марксизм позаимствовал у либертинизма идеи отвержения религиозной и общественной морали, и, придав ей (псевдо-) научное измерение и обоснование, окончательно заместил ими первоначальные основы классического либерализма. 

ЛИБЕРАЛИЗМ ЭТО КОНСЕРВАТИЗМ

Как было сказано выше, “либералами” прежде называли людей, желающих быть просвещенными, и образованием заслужить право стать аристократией. Понятие “консерватизм” не применялось широко вплоть до XX века, потому что либерализм обозначал ровно то же, что теперь принято считать консерватизмом. 

Сегодня, оглядываясь назад, консерватизмом называют реакционные и лоялистские движения, например, торизм в Англии 1660-х годов. Это, опять же, ошибочно. Торизм был лоялистским, но никак не консервативным движением. 

Английские тори отрицали идею народного суверенитета, основывающуюся на безусловном приоритете индивидуального разума над коллективным, не признавали ни свободы вероисповедания, ни важности парламентской демократии. Говоря о своих корнях, нынешние западные консерваторы чаще всего ссылаются на либеральных мыслителей тех времен: Эдмунда Берка из партии вигов (анти-лоялистов) и философа Дэвида Юма. Оба были неоплатониками, то есть признавали авторитет единоличного правителя, но считали, что он должен быть правителем-интеллектуалом и королем-философом. 

Монархисты и лоялисты не были и не могли быть консерваторами— поскольку консерватизм наряду с “традиционными ценностями” призывал “консервировать” либеральные принципы античного общества, такие как стремление к образованию и просвещению, равно как принцип народного суверенитета и идею нации. 

ЧТО НОВОГО В НЕО-ЛИБЕРАЛИЗМЕ?

К концу XIX века идеи классического либерализма находились в глубоком кризисе. Общество столкнулось с существенным замедлением экономического роста с одно стороны, и неравенством, безработицей и бедностью в больших городах— с другой. Идеал индивида, добившегося всего своим трудом и способностями (вариация на тему нео-платонистского “короля-философа”) в новых реалиях казался сомнительным. 

Консервативные идеи индустриализации и laissez-faire капитализма (“принципа невмешательства”, согласно которому влияние государства на свободный рынок должно быть минимальным) вступили в противостояние с тоталитарными социалистскими проектами первой половины XX века (Национал-социалистская диктатура в Германии и коммунизм в СССР). Продолжение этого противостояния мы до сих пор наблюдаем уже в современных реалиях. И тут мы приходим к явлению, которое принято называть “неолиберализмом”. 

“Неолиберализм”— это еще одно изобретение современного новояза, такое же бессмысленное, как “неоконсерватизм”. Оба эти понятия, если отбросить частности, представляют собой разные формы понимания глобализма. Оба не имеют ничего общего ни со свободой слова, ни со свободным рынком, ни с индивидуальной свободой и другими фундаментальными понятиями классического либерализма. 

Разница между либерализмом и нео-либерализмом не только в отношении к рынку, но и в общем подходе. Глобализм— это ничто иное, как модернизированная версия социализма, адаптированная к международной повестке. Достаточно взглянуть на Евросоюз с его все более тотальной централизацией, с Еврокомиссией, которую непонятно кто и по каким принципам выбирает, с жесткой регуляцией рынков и распределением уровня доходов, чтобы убедиться, что так. Идеи же культурного марксизма, подхваченные нео-либералами, согласно которым “социальные привилегии” (те самые мифические привилегии “белых цисгендерных мужчин”) подлежат пересмотру и перераспределению, являются ничем иным как продолжением социалистических идей о перераспределении доходов, только теперь на более глобальном и всеобъемлющем уровне. В США та же политика проводится на уровне глобальных корпораций, что еще более опасно, поскольку если правительство хотя бы формально является “наемным менеджером” у народа и обязано защищать его интересы, корпорации вроде Microsoft или Twitter не обязаны никому и ничего. “Корпорации против капитализма”— это только на первый взгляд звучит дико. Если понимать социализм как систему не только доходов и привилегий, но и Заказа в широком смысле слова— все становится на свои места. Корпоративизм— идеология, точно также ставящая интересы группы превыше интереса индивида, как это делает социализм.

Нео-либерализм существует, ловко извращая и подменяя понятия. Он как бы за свободный рынок— но при этом за регулирование доходов согласно гендерной и расовой принадлежности. Он как бы за свободу слова— но при этом жестко затыкает инакомыслящих, используя полюбившийся нарратив о “расизме”, “сексизме” и “оскорблении чувств”. Он как бы против тоталитаризма и диктатуры— но делегирует высшей инстанции право внесудебного урегулирования всех этих вопросов. Одна из главных же подмен состоит в том, что тоталитаризм, являющийся неотъемлемой частью любой левой идеологии (еще раз подчеркиваю: национал-социализм в Германии был левым проектом), в этой извращенной системе координат неизменно приписывается “правым” и консерваторам. Это- то наследие, с которым нам в новом веке предстоит долго и тяжело разбираться.