Выбор, которого нет

 Витторио позвонил в обед. Я как раз раздумывал, что мне съесть на второе. И нужно ли моему организму это "второе"? Мысли о диете посещают меня иногда.

  Я сказал: "Алло!" Трубка не ответила. Вернее ответила, только не мне. Витторио Ланца разговаривал с кем-то ещё. Он горячился, жестикулировал и багровел - я буквально представлял себе эту картину. Минут через пять он вспомнил про меня.

  - Привет, Вито! - он зовёт меня Вито. В имени Виктор слишком много согласных для итальянца. - Как дела? - Спросил с таким выражением, будто это я ему позвонил и пообещал рассказать потрясающую историю.

  - Ничего. Вот только... - больше сказать я не успел, Витторио опять отвлёкся. Застрекотал, как пулемёт. Испанский он обильно перемежал итальянским, добавлял русские матерные слова - заслуга вашего покорного слуги. Из речитатива я понял, что Ланца немедленно увольняется, что он в гробу видел эту больницу и министерство здравоохранения Белиза. И главврача персонально.

  - Приезжай, Вито! - это уже мне. - Есть потрясающий экземпляр! Уникальный старик! Долго он не протянет, приезжай немедленно.

  Обычный человек живёт одной нитью. Или одним потоком, если это сравнение более уместно. Темперамент Витторио Ланца не умещался в один ручей. Он жил за многих: когда обещал уволиться и уехать к чёртовой бабушке - жил за себя лично, когда просил меня приехать и обещал "королевскую палату и подлечить язву" - за меня. На рынке он торговался, кричал и дрался с другими покупателями - жил жизнью торговцев. Когда оперировал - проживал кусочек жизни пациента. Вероятно поэтому у Ланца выздоравливали безнадёжные.

  Витторио велел мне купить бутылку приличного бренди и коробку сигар. Сказал, что иначе старик не станет рассказывать: "Вздорный, сукин сын!"

  - Кохиба сигло подойдут?

  - Ты на Кубе? - ответил он вопросом.

  - В Гаване.

  - Отлично! Тогда привези и мне коробочку. Здесь приходится курить всякую дрянь.

  Я пообещал.

  Кузен приятеля моего хозяина (я снимал комнату в частном доме) взялся закинуть меня в Коросаль (провинция Белиза). На самолёте. За триста песо. Парень улыбался всеми своими зубами и уверял, что лететь совершенно безопасно, говорил, что совершает подобные рейсы регулярно: "Как птичка!" - он сделал красивый жест. Я поверил.

  Маленькая двухместная "Цесна" разбегалась вдоль кромки моря - другой взлётной полосой мой пилот не пользовался. За аэродром нужно платить, денег у парня не было. Сомневаюсь, что у него были лётные права.

  Самолёт уже набрал приличную скорость, когда правое колесо нырнуло в песок. Цесна дёрнулась и запрыгала, выписывая круги. Я понял, что это конец: за двенадцать баксов я избавил человечество от своей персоны. Однако обошлось: парень удержал машину, остановился.

  - Что с тобой? - на Кубе не принято говорить "вы". - Плохо выглядишь. Взлетаем?

  Мне впору было менять памперс, он - улыбался.

  - Нормально. - Я махнул рукой, мол полетели, и подумал, что только мы, русские, так сильно переживаем за свою жизнь. Нет, смерти боится каждый человек, но только мы, русские, так мистифицируем финал. "А как иначе? - Пилот дал крюк, чтобы я полюбовался ривьерой. Пальмы кивали макушками, прощаясь, я в ответ помахал рукой. - От сумы нам зарекаться нельзя - вековое правило. Значит, каждый день нужно быть готовым собрать котомку и очистить помещение. Про тюрьму тоже нельзя забывать, и к этой напасти мы должны быть готовы. Что остаётся? Только то, что отобрать труднее всего - жизнь. За эту единственную ценность мы переживаем более всего".

  Пока летели, выяснилось, что за триста дополнительных песо можно приземлиться не на песчаной косе, а на аэродроме. Я кивнул и подумал, что возможно... яма была совсем неспроста. Она сделала меня очень сговорчивым пассажиром.

  Витторио Ланца встретил меня у трапа. Обнял, схватил за плечи, привлёк к себе, расцеловал. Вспомнил про сигары, спросил. Протянутую коробку спрятал в дорожный чемодан и посетовал, что не сможет со мной поужинать. Оказалось, что Витторио улетает в Милан, и мы встретились буквально случайно.

  Жена Витторио рожала третьего ребёнка, и муж собирался побыть рядом. Ему не терпелось прожить недельку вместо своей жены.

  - Ты не волнуйся, амиго! - Ланца заметил моё напряжение. - Я всё устроил. Будешь жить, как король! У меня есть помощник Роберто, он тебя проведёт. К нему же обращайся, если тебе что-то понадобится. Если парнишка будет зазнаваться или грубить - дай ему по уху. Не волнуйся, он полукровка. - Витторио считал это достаточным основанием для рукоприкладства. - Мецосангувэ. Полукровка. - Ланца был девятым ребёнком в семье. Получить от старшего брата подзатыльник - как слопать пончик. - Если не поймёт с первого раза, звони мне. Я прилечу и мы вместе его отпи...м! - Витторио рассмеялся, я поднял большой палец.

  Роберто отнёсся ко мне с почтением. На картинке в журнале он видел птицу, живущую среди льдов. Думаю, русский и пингвин были для паренька равно диковинные вещи. Меня поселили в палате с коматозной бабушкой. Там был телевизор, холодильник, микробар без единой бутылки. Душ. Роберто сказал, что бабушка милая и не будет против. Я спросил про родственников, Роберто ответил, что и они возмущаться не станут.

  Возникла мысль, что кто-то меня разыгрывает, вот только кто? Роберто? Или Ланца? Гадать я не стал, однако меры предосторожности принял. За один бумажный доллар я позаимствовал у кастелянши белый халат и стетоскоп, позолоченный бейджик достал из заначки. Теперь, если возникнут вопросы, я врач, снимающий у пациентки, например... суточную энцефалограмму.

  Роберто сказал, что у меня есть время переодеться, а после я должен идти в палату номер тринадцать. В ней находится то, что я ищу. "Мистично", - подумал я, вставая под душ. Вода закончилась на самом интересном месте. Вероятно, для драматического эффекта.

  Тропические сумерки коротки, обычно, не успеваешь глазом моргнуть, как делается темно, но здесь было иначе. Больница располагалась на высоком холме, и потому было видно, как заходящее солнце опускается за деревья. Как алое гаснет в чёрном.

  Когда я вошел, старик смотрел в окно. Он заговорил со мной так, будто мы были знакомы тысячу лет, и вот только вчера вечером беседовали о чём-то и недоговорили.

  - Венера в этом году горит огнём, - старик поднял руку, показал на небе маленькую точку. - В тот год, когда меня украли чоли, Венера сияла так же ярко. - Он вдруг повернулся и спросил: - Ты знаешь, что индейцы майя знали о Венере всё? За сколько дней она делает полный оборот вокруг солнца, в какие годы приближается к Земле ближе всего, когда...

  Он закашлялся. Зашелся кашлем и побагровел. Долго харкал в плевательницу.

  - Давай скорее, что там у тебя! - он протянул руку, я вложил в неё бутылку.

  Сделав несколько быстрых глотков, он обмяк, опустился в кресло. На губах появилась блаженная улыбка алкоголика - дрожащая и стыдливая.

  - Как тебя зовут? - спросил он.

  - Смоктуновский. Смоктуновский Виктор.

  Он весело свистнул, стал произносить по частям: - Смо Кутун Офе Скимо Йова Ка Торо. Получается короткая молитва. Клянусь, индейцы племени чоли так молятся богу дождя: несколько слов - и готово. Но делают это очень часто. Я буду звать тебя Ламат.

  - Ламат?

  - Сегодня восьмой день. Он называется Ламат - Желтая Звезда.

  - Понятно. А мне как вас называть?

  - Индейцы звали меня Акбаль. Это имя третьего дня - Синяя Ночь. Но я не люблю это имя. Мексиканцы дали мне кличку Чичаро за то, что я люблю горох. Это прозвище мне нравится ещё меньше. Как звала меня мать, я не помню. Доктор называет меня Антико. На его языке это значит древний. Неплохо звучит, верно?

  Старик закурил. Когда затягивался, вытягивал шею, чтобы сигара смотрела в потолок - привычка матёрого курильщика.

  - Доктор Ланца сказал, вам есть что рассказать. - Я говорил нейтральным тоном, неназойливо подталкивая старика к откровенности. В его возрасте люди делаются вспыльчивыми.

  - Рассказать? - Антико усмехнулся. - Я могу пересказать всю свою жизнь, и ты будешь сидеть, раскрыв рот, забыв о пище и о девушках. Когда в рот залетит муха, ты даже не заметишь, будешь причмокивать, будто тебе всунули мятную палочку. Только зачем слова?

  Он налил в стаканы бренди, дал мне знак развернуть кресла к окну. К вечеру день захмурился, появились облака. Они чернели, клубились, изящно вздорили с солнцем. У природных явлений свои взаимоотношения.

  - У меня осталось не так много времени, чтобы тратить его впустую. Лет тридцать тому назад, я встретил в Мехико человека. В детстве ему сломали спину, и он едва доставал затылком до моего соска. Но два его сложенных кулака оказались больше моей головы! - Старик сложил кулаки, демонстрируя. - Он сказал, что нельзя дважды войти в одну реку. Не знаю, сам ли он придумал эту мудрость или кто-то из его проституток подсказал - он торговал мулатками. Брал совсем недорого. Замечательный был товар! Я тоже купил себе одну, её звали Камила...- Старик прищурился, блаженно вспоминая молодость. Столбик пепла обрушился на его больничные брюки. - Я был молод и не понял мудрости слов, однако запомнил их. Теперь я понимаю. Зачем тратить время на воспоминания, если в ту, - он сделал акцент, - реку уже не войти? Река высохла, и русло заволокло песком.

  К воротам больницы подъехала машина, в сумерках мелькали фары, стрекотал мотор. Больничный сторож посветил фонариком в лицо водителю, загремел замком и цепью. Цепь была натянута между двумя каменными колоннами. Антико сказал, что это летопись.

  - Индейцы так записывали свою историю. Каждые двадцать лет, на городской площади ставили стелу. Каменотёсы высекали на ней иероглифы. Записывали всё важное, что произошло за эти годы. Имена правителей, численность населения, урожаи. Всю свою жизнь.

  - А почему они здесь? Разве они не имеют исторической ценности?

  - Теперь это просто каменные колонны. Ворота больницы. Река утекла, и русло исчезло.

  - Не согласен. Это мы выбираем, что имеет ценность, а что нет. Стелы нужно вернуть, я поговорю с доктором Ланца...

  Он поднял руку, призывая меня помолчать:

  - Твоя болтовня напомнила мне об одной истории. Не буду врать, я не видел той игры своими глазами, я тогда ещё не родился, мне рассказывал о ней старик чоли, которого звали... звали... забыл его имя. Ну и пёс с ним. Он умирал от оспы. Родные отнесли его в пещеру и приказали мне следить. Обтирать водой его гноящиеся язвы. Я так и делал, со всем прилежанием, на которое способен двенадцатилетний мальчишка. Бедняга всё одно помер. Он рассказал мне об игре в каучуковый мяч.

  Это индейцы майя придумали игру в мяч. Ты знал об этом? Когда это произошло, на островах его Величества паслись олени.

  - Олени? - удивился я. - При чём здесь олени?

  - При том, что на двух ногах в ту пору никто не ходил по Британии. Игру в мяч придумали дети кукурузы.

  Сигара почти сгорела, но Антико не стал её тушить. Дым поднимался к потолку, клубился, наполнял комнату белыми облаками. Я знал, что окуривание дымом - одна из форм общения с богами, потому не возражал.

  - Боги создали людей из зёрен белой и желтой кукурузы. Так считали майя. Каучуковое дерево и мяч тоже дали боги. Игру - придумали люди.

  Такое разделение обязанностей меня удивило, однако я не стал возражать.

  - Знаешь почему? - старик прищурился. - Боги мудры. Они дали возможность себя забавлять. Хитрые. Искушенные. - Он коснулся ладонью лба, груди, паха, потом направил ладонь к земле. Этим жестом - я понял, - он выразил своё почтение. Извинился за неуважительные слова. - Когда индейцы играли в мяч, боги собирались смотреть. Из Шибальбы поднимались Хун-Каме и Вукуб-Каме. Вслед за ними шли Шикирипат и Кучумакик, это они вызывают у людей кровотечение. Приходил Ах-Альпух, виновник моей болезни. У меня чуканаль... Наказание, а не болезнь! - Антико задумался. - Старики охотно рассказывают о своих болячках, почему так? Знаешь, мне всё труднее сделать пи-пи. Сегодня утром смог выжать только несколько капель. Как у тебя с этим? Нормально?

  Я уверил, что могу ходить за нас обоих, старик посмотрел на меня с завистью.

  - Вы рассказывали об игре в мяч.

  - Я?- он удивился и даже опешил. - Об игре в мяч?

  - Ну да, что боги Шибальбы приходили смотреть.

  - Ах, ты об этом... С неба спускался Хуракан со своим помощником по имени Вок, приходил Чаак, бог дождя и Кукулькан - верховный бог-змей, приходила Красная богиня Иш-Чебель-Яш... Вижу я утомил тебя, Ламат. Потерпи ещё мгновение, скоро станет интереснее. Мне приятно перечислять имена богов, этим я приближаю себя к ним.

  Я не сразу сообразил, что Ламат - это моё теперешнее имя. Подумал, что его стоит запомнить: "Восьмой день. Желтая звезда". Старик раскурил вторую сигару, протянул коробку мне, но я отказался. В комнате и без того было достаточно накурено.

  - Тот год был очень удачным. Хорошо уродился маис, неплохо шла торговля. С побережья доставляли рыбу. Болезни обходили город стороной, и женщины регулярно беременели и рожали здоровых детей. Правитель Наачтуна решил устроить игру в мяч. Правителя звали Кан-Нуун. Желтый Предсказатель, на языке майя. Этот правитель был чертовски хитёр! Когда я окажусь в садах Шибальбы, а это случится скоро, первым делом найду этого человека и пожму ему руку... если он позволит к нему прикоснуться. А не позволит - просто посмотрю ему в глаза. - Старик рассмеялся и тут же захрипел.

  - Когда ты правитель маленького городка между двумя враждующими столицами, тебе нужно вертеть головой и хвостом, словно ты змея на раскалённых углях. Кан-Нуун справлялся. Успевал и тут и там. Он придумал устроить матч, чтоб обстряпать пару своих делишек. Пригласил правителей Калакмуля и Тикаля - обеих столиц. Устроил пышный праздник. Во-первых, Кан-Нуун имел дочку на выданье. Девица была хороша собой и могла породнить Наачтун с одной из столиц. Во-вторых... - старик помедлил, спросил: - Что ты знаешь об игре в мяч?

  Я сказал, что практически ничего, и старик объяснил правила: - Играли от рассвета до заката. Мяч можно было отбивать ногами, задницей, плечами и всем остальным, кроме рук. Если мяч касался стены за спиной команды - противнику очко. Если игрок ударил по мячу дважды - противнику очко. Если мяч улетал на трибуны - штрафное очко. Если удавалось пробросить мяч через маленькое кольцо высоко над стеной - безоговорочная победа. Однако если мяч в кольцо не попадал, засчитывали штрафное очко.

  - Вполне себе приличные правила. Смесь футбола и волейбола.

  - Так только кажется, Ламат. Всё имущество проигравшей команды доставалось победителям.

  - Хороший стимул. Думаю, в те времена не было плохих игроков.

  - Это точно. Плохих игроков в команду не брали. Хитроумный Кан-Нуун рассудил, что скоро сбор урожая, и проигравшая команда не умрёт с голоду. К тому же верховным правителям столиц представится возможность показать свою щедрость, и наградить игроков. Если кто-то проявит себя. Улавливаешь хитрость?

  - Да, это очень приятно - показать публике своё благородство.

  - В Наачтуне жила девушка, звали её Иш-Асаль. Она происходила из хорошего семейства, и... я сам не видел, но полагаю, что Иш-Асаль была настоящей красавицей, поскольку имела жениха, хотя за ней не давали приданного. Свадьба должна была состояться, когда начнутся дожди. Отец девушки играл за одну из команд. Был её капитаном.

  В назначенный день собрались высокие гости, воскурили благовония и окропили землю кровью - в дань уважения богам. Игра обещала быть зрелищной. Иш-Асаль неотступно следила за отцом, радовалась, как тот ловко отбивает и подаёт мяч. Вдруг сердце девушки зашлось от страха, оно затрепетало, словно птичка в руках охотника. Иш-Асаль увидела в другой команде своего жениха. Отчаянный парнишка решил заработать на хижину и украшения для любимой невесты. Можешь себе вообразить отчаянье девушки?

  Старик откинулся в кресле, давая мне время прочувствовать сказанное. Я повёл плечами: обычный конфликт поколений. В современном мире это сплошь и рядом. Отец ругает зятя, зять ненавидит тестя. Слишком разнятся интересы. А девушка мечется между отцом и мужем.

  - Наверное, ты прав, Ламат, только теперь не принято рубить головы. Мужчины Иш-Асаль играли в разных командах, и одному из них полагалось отрубить голову, вспороть обсидиановым ножом грудь и вырезать сердце. Ты когда-нибудь видел подобное? - старик оживился. - Мне доводилось. Сердце ещё долго бьётся и роняет кровавые слёзы. Страшное зрелище.

  - Почему так жестоко? - спросил я.

  - Майя считали, что душа человека и вся его жизненная сила заключена в крови. Проливая кровь, отдаёшь дань богам.

  - Странный круг: боги создают людей, чтоб те проливали кровь во имя богов.

  - Ты слишком сентиментален, - старик нетерпеливо взмахнул рукой. - Скажи лучше, как бы ты поступил на месте девушки?

  - Я? Признаюсь... даже не могу представить... наверное бы ушел.

  - Ты рассуждаешь, как мужчина. Как бродяга. Совсем не как молодая девушка, - он покачал головой. - Совсем нет! Иш-Асаль решила, что должен выиграть отец. Понимаешь? Отец. Но как этого добиться?

  - Не знаю.

  - Принести жертву богам, Ламат! Это же ясно, как твой нос!

  Иш-Асаль понимала, что кровь молодой девушки - не слишком заметная жертва. И даже если она проколет себе язык и пропустит сквозь рану верёвку, едва ли боги обратят на неё внимание. Другое дело если жертву принесёт оракул или прорицатель!

  Девушка вспомнила о старом, отошедшем от дел оракуле. Он не участвовал в церемониях, жил уединённо, но оставался оракулом, понимаешь? Не знаю, как Иш-Асаль его убеждала, какие слова говорила, только оракул согласился помочь. Над священной чашей он проколол себе пенис - мужчины так приносят жертву, - окропил бумагу, потом с молитвой и поклонением сжёг бумагу и восславил богов.

  Боги услышали. Победила команда отца. Жениху вспороли грудь и вырвали сердце.

  Когда хозяин Шибальбы Хун-Каме услышал об этом, он позвал Вукуб-Каме и сказал: "Мудрость этой девушки заслуживает уважения! Наградим её!" Это я, конечно, сочиняю, но уверен, что слова были такими. Или очень похожими. Во всяком случае, волю владык Шибальбы услышал Кукулькан - верховный бог-змей. Он рассердился и сказал, что девушка в первую очередь должна заботиться о детях. Для этого женщины созданы. А как появятся дети, если их отца принесли в жертву? Кукулькан, сказал, что Иш-Асаль должна была встать на сторону жениха.

  Стало совсем темно. Мимо окна проскользнула ночная птица, в клюве она держала мышь или какую-то другую добычу. Я вздрогнул.

  - Двадцать лет продолжался спор между Кукульканом и владыками Шибальбы. Уважение к прародителям или продолжение рода... что важнее?

  - Одно невозможно без другого.

  - Эти двадцать лет на земле не случалось ураганов, не было сильной жары и заморозков. Лето не отличалось от зимы, а день и ночь не меняли своей продолжительности. И каждый початок маиса состоял ровно из двухсот десяти зёрен. Боги забыли про земные дела - их занимал спор.

  Поняв, что разрешить его невозможно, Кукулькан устроил над городом засуху. Сушь длилась четыре года. И все эти четыре года, Чимиабак из Шибальбы подкарауливал людей и заставлял их чахнуть до смерти.

  Наачтун исчез с лица земли. Вместе со всеми жителями.

  - Месть богов жестока.

  - Месть? Я разве говорил о мести? Воля! Месть и воля отличаются друг от друга, подумай над этим.

  Старик замолчал. Через некоторое время голова его опустилась на грудь, и я понял, что он спит. Стараясь не шуметь, я поднялся и вышел из палаты под номером тринадцать.

  Коматозная старушка ждала меня в "номере". Я поглядел на её пергаментно-прозрачные веки и подумал, что это тоже воля богов. Они что-то говорят нам, вернее пытаются сказать, но мы не понимаем.

  Утро случилось суетным. Я вышел в больничный холл, нашел Роберто хмурым и озабоченным. Оказывается, ночью умер мой визави. Теперь предстояло делать вскрытие, а доктор Ланца отлучился, патологоанатом из другой больницы приезжать не хочет, а холодильная установка в морге сломалась, и что теперь делать, парень не представлял. "Главный врач ругается и грозит уволить, а где я найду другую работу?" Я посочувствовал и собрал вещи. Подумал, что лучше избавить Роберто от своего присутствия.

  Я направился в Наачтун. Хотелось посмотреть на это место. Добирался с большим трудом, на попутной машине, а потом на спине мула.

  Я нашел остатки футбольного поля. Вернее их останки - после рассказа старика, я воспринимал это место, как живое. Теперь уже мёртвое: серые камни, высохший мох, откосы, по которым мяч скатывался вниз, к игрокам, щербатые лавки для зрителей. Затёртые лики богов. Ничего устрашающего. Ничего величественного. Ничего важного. Ничего... вообще ничего.

  Боги сделали ошибку, выгнав из города людей. Вместе с людьми исчезли и боги.

  *

  С Витторио Ланца я разговаривал через месяц. Он с трудом вспомнил Антико - покойные не интересовали Витторио, он беспокоился о живых, - припомнил, что в больницу старика привезла жена - очень молодая девушка, почти девочка.

  - Любопытный старик, правда? В детстве его украли индейцы чоли, лет пятнадцать он жил с ними, потом удрал в Мексику. Бродяжничал, работал погонщиком. Попал в армию, участвовал в войне. В Нормандии угодил в плен... - Витторио помолчал. - Много всего про него рассказывали. Что враньё, а что выдумка я не разбирался.

  Я ответил ему, что разбираться нет смысла - из-за этого исчезают города.

Пусть все останется, как есть.