Встреча

На дворе стояла глубокая ночь. Тёмные ветви сухих деревьев раскачивались за окном, отбрасывали причудливые силуэты костлявых рук на оконную раму. Сквозь щели в окнах задувал холодный, ноябрьский ветер, нашептывал что-то неразборчивое, но определенно страшное.

Я лежал под одеялом, прячась от той неизвестности, живущей за стенами нашего старенького деревянного дома. Это была моя первая ночь в деревне, проведенная в своей собственной кровати. Мама давно уже уложила меня спать, оставив мягкий и родной поцелуй на лбу. Я, как и полагается любому мужчине с чувством собственного достоинства, конечно же стёр этот поцелуй тыльной стороной рукава, не забыв скривить лицо и сказать, что уже взрослый для всех этих нежностей. А сейчас всё бы отдал за то, чтобы мама ненароком заглянула в комнатку, уж слишком необъятной для меня одного казалась эта ночь. 

Раздался настойчивый стук в стекло, заставляя меня сжаться от страха и прикрыться одеялом до самого носа, оставив лишь глаза, что любопытно зыркнули на окно. Всего лишь очередной порыв ветра неудачно качнул ветви яблони. Я выдохнул и вылез из-под одеяла, нашептывая себе под нос папины слова о том, что я должен быть храбрым, о том, что должен быть взрослым.

– Никому ты ничего не должен, – прозвучал едва различимый, скрипучий голос откуда-то из темноты.

Я подпрыгнул на кровати от смеси шока и ужаса, поселившейся в моём сознании. Приподнявшись на локтях, перевёл глаза в ту сторону, откуда раздался этот… голос. Никого там не было. Половицы скрипят. "Но осадочек остался" - как часто говорит моя мама, она у меня химик. 

Я с тихим вздохом упал обратно на подушки, отворачиваясь лицом к стене. Боялся закрыть глаза, так что лишь увлеченно изучал обои: завитушки, цветочки, надпись "Гриша". Да, это я писал, прямо как папа учил, это моё имя - Григорий. И мой взгляд зацепился за что-то ещё. Я привстал, чтобы получше разглядеть это таинственное что-то. Свет уличного фонаря мягко проходил через окно, позволяя мне разглядеть новый узор. А это и не узор оказался, царапки какие-то, будто Мурку, кошку нашу, на стену когтями прицепили. Не могло тут такого быть, я-то знаю эти обои, каждый раз, как приезжал, осматривал их! И кошку нашу знаю, она на стены не лазиет. Ладно, завтра маме расскажу. А сейчас нужно спать пойти, иначе… а что иначе? 

Родители всегда говорили, что меня Домовой заберёт, если я спать не буду. Но вот же я, в своей кровати и не сплю, и никакого "Домового" не приходит. Сзади, прямо как в сказке, раздался хлопок, матрас ощутимо прогнулся под весом чего-то не сильно лёгкого, но и не сильно тяжелого. Я громко сглотнул и повернулся назад. Лучше бы этого не делал. Прямо на моей кровати сидело нечто круглое, мохнатое до безобразия и только два жёлтых глаза на меня таращило. В тот момент я, наверное, сначала пожелтел, как обои, а потом побелел. Ещё и к стене прижался, будто та спасти могла. Но не закричал, я же не девчонка какая-то. Лишь стоял и рассеяно хлопал глазами, глядя на это чучело.

– Тихо, не ори только, – пробубнило существо, махая своими лапками, – я есть тебя не собираюсь.

– Да я и не думал, – едва слышно произнес я, голос предательски дрожал, – т-ты кто?

– Домовой я. Хозяйствую тут, века два так точно. Ты сам-то кто будешь, чай не Валентиновскай сынишка?, – Домовой потёр мохнатой ладонью нос. Только сейчас я смог различить его лицо в слабом свете.

– Валентинов..? Чего? Это кто?, – я совсем ничего не понимал. Знал только то, что Домой всё-таки существует, но забирать меня, почему-то, не спешит.

– Валентин Ваныч, – произнес Домовой так, будто я обязан был знать всех, кто когда-либо жил в этом доме, – худой такой, рослый, в очках ходит и курит постоянно. А мне потом задыхаться под печкой, тьфу! 

Я тихонько хихикнул от того, как Домовой ругался на сигаретный дым. Живёт же под печкой и задыхается… забавный он. Но Валентина Ивановича, о котором он сказал, я всё же припомнил. Это был мой дедушка, папин папа. Я любил его безумно: он мне всегда истории рассказывал, и военные - он ветераном был, и житейские, деревенские такие. И про Домового тоже упоминал. А потом деда умер. И Домовой, как и другие истории, остались лишь в моих воспоминаниях. 

– Валентин Иванович это дедушка мой, – горько вздохнул я, в душе зародилось что-то тягучее, что-то грустное. Наверное это взрослые называют "тоска", - только он умер месяца два назад.

– Как умер? А дом на кого оставили, черти?!, – взбушевался Домовой, – мне что, опять переезжать?! Я же без хозяина загнусь тут! Ой-ёй, бедный я, бедный…

Домового, казалось, совсем не интересовала моя тоска. У него была своя - особенная, домовитая. Я скользнул вниз по стене, присаживаясь на кровать и наблюдал за тем, как Хозяин Дома бегает по моей кровати, схватившись за голову. В это время где-то в памяти всплывали рассказы деды о Домовом. Всё точно так, как он описывал: грубоватый, лохматый, немытый человечек, приходящий по ночам. Интересно, видел ли деда Домового или это просто его придумки, нашедшие неожиданное место в реальном мире? Как бы то ни было, существо нужно было спасать - пропадёт же.

– Тихо-тихо, – начал я, протягивая руку к бегающему шерстяному чудаку, в попытках успокоить, – дом теперь у папы моего, Бориса Валентиновича. Мы тут жить будем. Я, мама, папа и кошка Мурка. Ты же не против?

– Так, погоди. Ты не Борька?, – казалось, до Домового только начали доходить мои слова. Он резко остановился, его глаза странно прищурились, изучая меня.

– Не-а. Я Гриша, – я указал куда-то вверх, где на кусочке обоев было написано моё имя, – а тебя как звать?

– Нет у меня имени! Я - Домовой, а не бездельник какой-то!, – он гордо топнул ногой, упирая руки в свои бока.

– Почему бездельник?, – спросил я с тихим смешком.

– Имена нужны только тем, у кого есть время на знакомства. А у меня этого времени нет! Я занятой. То там помочь, то сям, понимаешь?, – Домовой, как мне показалось, успокоился и присел на кровать, отзеркаливая мою позу.

– Так ты же сейчас со мной знакомишься. 

– А тебя это ебать не должно, – заявил Домовой и ушлёпал обратно за печку. Не забыв громко хлопнуть дверью, конечно же.