Всеобъемлющий Лев Толстой

Если вы надеялись расслабиться — не получится! Потому что сегодня мы продолжаем говорить о русских классиках, которые и без того маячат с самого нашего детства, но маячат искажённо. Неплохо бы их переосмыслить и хотя бы пытаться к ним тянуться (в литературном плане, разумеется. По части личной — ни на чём не настаиваем). 

И сегодня очередь Льва Николаевича Толстого — ещё одного из наиболее часто упоминаемых классиков, «признанного главы русской литературы», согласно Большой советской энциклопедии, [и ночным кошмарам школьников].

И опять, и снова приходится продираться через установившееся шаблонное восприятие. Ведь, как правило, Толстой ассоциируется с чем-то ужасно многотомным и скучным. А это совсем даже не так! И сам писатель далёк от унылого — у него, например, было весьма своеобразное чувство юмора, местами злое, и с течением лет он язвил всё более весело. И вообще жизнь Льва Николаевича богата всякими интересными историями.

Помимо этого, многочисленные тома и страницы его программных произведений заглушили главное — а что, собственно, (помимо внушительного объема сочинений:) делает Толстого главой литературы всея Руси.

Попробуем восстановить справедливость. 

СИРОТСКОЕ ДЕТСТВО И ДНЕВНИКИ

Лев Николаевич родился в имении Ясная Поляна в Тульской губернии и был четвертым ребёнком в семье. 

Древний дворянский род Толстых к моменту рождения Льва Николаевича уже успел «засветиться» — и не в одном поколении! Собственно, уже на перечислении ярких Толстых, оставивших память о себе в истории, можно исписать километры листов. Авантюрист Фёдор Иванович Толстой, живописец Фёдор Петрович Толстой, красавица Мария Лопухина (известная всем по портрету Боровиковского), писатель Алексей Константинович Толстой, и так далее, и так далее...

Более того, у Толстого обнаружился общий предок с Пушкиным — адмирал Иван Головин, помогавший Петру I в создании русского флота.

[Так что у обоих писателей, видимо, карма такая — строить «основы основ» для настоящего и будущего всей России]

Детство у будущего писателя было не самое весёлое. Его мать — княжна Мария Николаевна Толстая (Волконская) умерла, когда Льву ещё не было и двух лет. Между прочим, имение принадлежало именно ей — досталось по наследству от отца. Как выяснилось сравнительно недавно, у неё был писательский талант — её перу принадлежит роман, кроме того, опубликованы дневники и письма. Становится понятно, от кого Лев Николаевич унаследовал тягу к литературе.

Воспитанием детей занималась дальняя родственница. Отец Льва — Николай Ильич Толстой — тоже скончался через 7 лет после своей жены. Дети после трагедии ещё три года оставались в Ясной Поляне под присмотром опекунш, а затем переехали в Казань к сестре отца П. Юшковой.

Братья дразнили маленького Льва «Лёвой-рёвой».

Процесс взросления, нелегкий для всех, Толстому дался особенно сложно. Он не был душой общества и красавцем, зато любил рассуждать о счастье, любви, жизни, смерти, Боге — и это тоже не прибавляло ему уверенности в чём-либо.

Свои переживания Лев Николаевич перенёс потом в трилогию «Детство», «Отрочество» и «Юность» и в роман «Воскресение».

В 19 лет он начал вести свой первый дневник. В дальнейшем он придерживался правила вносить в дневники правду о себе (с целью самосовершенствования) и наброски произведений.

Уже будучи взрослым, Толстой так обозначил своё отношение к этому жанру:

«Писать... дневники, как я знаю по опыту, полезно прежде всего для самого пишущего. Здесь всякая фальшь сейчас же тобой чувствуется. Конечно, я говорю о серьёзном отношении и к такого рода писанию».

А вот запись от 7 апреля 1847 г. из первого дневника писателя:

«Я никогда не имел дневника, потому что не видал никакой пользы от него. Теперь же, когда я занимаюсь развитием своих способностей, по дневнику я буду в состоянии судить о ходе этого развития».

Если судить только по этим данным, Толстой может показаться каким-то унылым нытиком. На самом деле у него был крутой нрав, он не допускал над собой никакого насилия (и этим выводил из себя французского гувернёра). Зато позволял всякие эксцентричные выходки, например, входил в зал спиной и так раскланивался с гостями.

Университет он не закончил. 

В 1848 году Лев Николаевич переехал в Москву и поселился в районе Арбата. Он много кутил, охотился, играл в азартные игры и рьяно интересовался музыкой. Короче говоря, молодость не прошла зря.

Литературная деятельность Толстого началась в 1850г. с дневниковых записей. Под заглавием «Записки» зафиксированы воспоминания, которые со временем переродились в рукопись будущей трилогии («Детство», «Отрочество», «Юность»).

Лев Николаевич активно занимался саморазвитием, боролся с «пороками» и в дневниках отличался дикой самокритичностью. А писал он их, подражая Бенджамину Франклину. 

Из записи, сделанной Толстым 4 года спустя после первой, вполне прорисовывается его характер: 

«Что я такое? […] Я дурен собой, неловок, нечистоплотен и светски необразован. Я раздражителен, скучен для других, нескромен, нетерпим (intolerant) и стыдлив, как ребёнок. Я почти невежда. Что я знаю, тому я выучился кое-как сам, урывками, без связи, без толку и то так мало. Я невоздержан, нерешителен, непостоянен, глупо тщеславен и пылок, как все бесхарактерные люди. Я не храбр. Я неаккуратен в жизни и так ленив, что праздность сделалась для меня почти неодолимой привычкой. Я умён, но ум мой ещё никогда ни на чём не был основательно испытан. У меня нет ни ума практического, ни ума светского, ни ума делового. Я честен, т. е. я люблю добро, сделал привычку любить его; и когда отклоняюсь от него, бываю недоволен собой и возвращаюсь к нему с удовольствием; но есть вещи, которые я люблю больше добра — славу. Я так честолюбив и так мало чувство это было удовлетворено, что часто, боюсь, я могу выбрать между славой и добродетелью первую, ежели бы мне пришлось выбирать из них.

Да, я нескромен; оттого-то я горд в самом себе, а стыдлив и робок в свете». 

Иван Бунин, однако, в книге «Освобождение Толстого» говорит о том, что писатель намеренно сгущал краски в своих личных записках:

«Исповеди, дневники... Всё-таки надо уметь читать их». 

ТОЛСТОВСТВО

Нет ничего удивительного в том, что после детства без родителей Толстой мечтал — причём с очень ранних лет — о собственной семье. 

До того, как эта мечта начала сбываться, он успел попутешествовать по Европе, в Петербурге сойтись со многими великими литераторами: с Некрасовым, Григоровичем, Панаевым, а особенно — с Тургеневым (с ним Лев Николаич даже делил квартиру — в хорошем смысле, не юридическом:), отслужить на Кавказе и в Севастополе и обрести писательскую известность.

Толстой долго не мог определиться с выбором невесты, пока наконец не женился на Софье Берс. У Льва Николаевича было 13 детей — а теперь число правнуков и праправнуков стремится к 300.

О его личной и семейной жизни написано немало, так что мы не будем отдельно на этом останавливаться.

Зато вот любопытный факт биографии: на основе его философских взглядов возникла фактически новая религия — Толстовство. Она появилась в 1880-х, причём не только в России. Её основа — в произведениях «Исповедь», «В чём моя вера?» и «Крейцерова соната».

Последователи течения были вегетарианцами (в то время медицина осуждала вегетарианство), пытались просвещать массы, жили коммунами. Главными их жизненными принципами было непротивление злу насилием, всеобщая любовь, непрерывное нравственное самосовершенствование и опрощение. Термин «опрощение» подразумевает отказ от большинства благ цивилизации. В глушь и дичь! А придумал его сам Лев Толстой.

Просто йога какая-то! И действительно, среди последователей Толстовства обозначился, в числе прочих, Махатма Ганди.

Философия философией, но очень уж радикально. Какими путями Толстой вышел именно к такой жизненной концепции, можно только догадываться. Но известен любопытный факт: периодически Лев Николаевич ездил лечиться от депрессии в башкирский хутор Каралык — и там, в глуши, жил в кибитке (юрте). После таких «сеансов» писателю становилось легче. Вот как он это описывал:

«Тоска и равнодушие прошли, чувствую себя приходящим в скифское состояние, и все интересно и ново… Ново и интересно многое: и башкиры, от которых Геродотом пахнет, и русские мужики, и деревни, особенно прелестные по простоте и доброте народа».

Возможно, именно этот антураж, спасительный для своей психики, и пытался воспроизвести Лев Николаевич...

ГЛАВНЫЙ ЛИТЕРАТОР-ПРОИЗВОДИТЕЛЬ

Чем же всё-таки Лев Николаич главный и почему без него никуда?

Множество известных и очень известных литераторов высказывались на эту тему.

Например, Достоевский писал, что Толстой «знает до мельчайшей точности (исторической и текущей) изображаемую действительность». И действительно, фактически Лев Николаевич «пересоздал» с начала реализм. Он известен своим маниакальным стремлением к точности, и отражение реальности — его стихия. Он оформил самый сложный (для того, кто пытается зафиксировать) и вязкий слой жизни, включая и мелочи, и крупные события, и отразил в них внутреннюю жизнь, особенности психологии — в общем, всё. Как сказал Козьма Прутков, «никто не обнимет необъятного». Но Толстой, пожалуй, смог. 

Через частные истории разных людей, семей он открывает нам и историю страны, и свою собственную. Одновременно историю каждого в отдельности — и всех вместе.

Видимо, примерно это имел в виду и Дмитрий Мережковский:

«Лицо его — лицо человечества. Если бы обитатели иных миров спросили наш мир: кто ты? — человечество могло бы ответить, указав на Толстого: вот я».

Лев Николаевич, кроме того, создал свой, очень специфический психологический подтекст. Его трактуют в разные стороны, кто-то находит там философию и даже революцию, кто-то — характеры будущего. Что в действительности желал транслировать писатель, можно гадать и дальше...

Отдельно хочется сказать об открытии, которое сделал гениальный писатель. Особенно наглядно его иллюстрирует повесть «Крейцерова соната». В дальнейшем это открытие — и саму «Крейсерову сонату» — исследовали и развивали психоаналитики, например, Лев Выготский. 

Толстой рассматривает искусство с принципиально новой стороны. Писатель видит его как опасную силу и инструмент воздействия на подсознание. Произведения искусства (если это настоящее искусство — что называется, с большой буквы) формируют силовую модель, которая структурирует того, кто её активно воспринимает, — без его ведома, само собой. Гениальные авторы в процессе творчества сами пребывают в определенном состоянии души, это состояние как бы записывается в произведение и может передаться слушателям/читателям/зрителям и даже существенно повлиять на их жизнь.

«... страшная вещь музыка. Что это такое? Я не понимаю. Что такое музыка? Что она делает? И зачем она делает то, что она делает? Говорят, музыка действует возвышающим душу образом, — вздор, неправда! Она действует, страшно действует, я говорю про себя, но вовсе не возвышающим душу образом. Она действует ни возвышающим, ни принижающим душу образом, а раздражающим душу образом. Как вам сказать? Музыка заставляет меня забывать себя, мое истинное положение, она переносит меня в какое-то другое, не свое положение: мне под влиянием музыки кажется, что я чувствую то, чего я, собственно, не чувствую, что я понимаю то, чего не понимаю, что могу то, чего не могу... Она, музыка, сразу, непосредственно переносит меня в то душевное состояние, в котором находился тот, кто писал музыку...»

(«Крейцерова соната»)

СТРАННЫЕ ПРОЗВИЩА И ЧЁРНЫЙ ЮМОР

Известны забавные прозвища и эпитеты, которыми награждали Льва Николаевича люди разной степени близости. Например, жена Софья Андреевна называла его «пупок» и «Дрысинька».

Сестре жены Татьяне Толстой так писал в письме:

«Знаешь что, Соня в минуты дружбы называет меня пупок. Не вели ей называть меня «пупок», это обидно. А я так люблю, когда ты и Соня называете меня Дрысинькой...».

Иван Сергеевич Тургенев называл Льва Николаевича «троглодитом»... и великим писателем земли русской. Чехов, в свою очередь, использовал эпитеты «человечище» и «Юпитер». А В.И. Ленин превзошёл всех своим «Какая глыба, а? Какой матерый человечище!» (а там и «зеркало русской революции»)... Даже кто-то из недоброжелательных анонимов называл Толстого «любимым другом Вельзевула». Короче говоря, абсолютно все сходятся в восприятии Льва Николаевича как масштабной и значительной личности — и даже больше, чем просто личности, скорее, явления. Толстой как будто сосредоточил в себе ВСЁ.

Сам же Толстой с возрастом, кажется, относился к себе всё менее серьёзно — наверное, какая-то часть перфекционизма удовлетворилась проделанной работой и «отпустила» писателя. И в старости он явно начал давать волю новым для себя чувствам.

Его младшая дочь Саша вспоминала:

«Он смеялся, как смеются очень молодые существа, безудержно, прерывая смех стонами изнеможения, всем телом раскачиваясь взад и вперед, смеялся до слез, сморкаясь и вытирая слезы...»

А ближе к смерти писатель начал и вовсе жёстко шутить.

Например, в 1901 г. фактически умиравший в крымской Гаспре Толстой сказал уходившему от него Чехову: «Поцелуйте меня» (на прощание). А когда Чехов наклонился, он вдруг сказал ему на ухо:

«А все-таки пьес ваших я терпеть не могу. Шекспир скверно писал, а вы еще хуже». 

Однако Толстой прожил ещё 9 лет. После той болезни он говорил:

«Теперь, если начну умирать, то уж надо непременно умереть, шутить нельзя. Да и совестно, что же, опять все сначала: все съедутся, корреспонденты приедут, письма, телеграммы — и вдруг опять напрасно. Нет, этого уж нельзя, просто неприлично». 

Пропустить через себя столько всего, чтобы охватить максимально много слоёв своей эпохи — это даже в голове не умещается. А нам разве не повезло, что мы теперь можем, не вставая с дивана, узнать «как всё было на самом деле» во времена Толстого? Учебники истории никогда нам не покажут атмосферу и живую картинку. 

Так что без лишних умствований — просто пользуйтесь.)

@cultpop