Война

В тот вечер я решил, что мир сошел с ума. Не думал, что утренняя перебранка с Машей выльется в этот кошмар. Сейчас кажется, что она спланировала все заранее, возможно, готовилась не один месяц.

С Машкой мы сошлись, когда я пришел из армии. Провалился в вуз, но не расстроился — встретил ее. Мы не могли оторваться друг от друга и скоро сыграли свадьбу. Проблемы начались на третий год — у Маши случился выкидыш, она все бросила, села на поезд и уехала к маме. Вернулась через три месяца, уже к зиме, опустошенная, чужая. Со старой куклой в засаленном платье, все повторяющей «Ма-ма. Ма-ма».

Она ничего не хотела, молчала, пялилась в телевизор. А в Новый год ее будто подменили — она вычистила квартиру, надела лучшее белье и затащила меня в постель. Она кричала, царапалась, кусалась и снова забеременела. Мы нашли лучшего врача и к сентябрю она родила двойню — моих Катю и Полину.

До родов она нервничала из-за пустяков, ревновала к соседкам, даже била посуду. Но, когда родились девочки, стала сама нежность. Все поломалось через полгода: Полю скрутили судороги, она упала в обморок, изо рта пошла пена. Врачи сказали, эпилепсия. Проверили Катю: та здорова, только глазами косит.

Маша погасла и забросила детей: порой приду с работы, а они чумазые, голодные, ревут. Мы вечно ругались, я доказывал, что ничего не потеряно, а она только крутила пальцем у виска.

Когда девочкам исполнилось три, мы вместе с Машкой завалили детскую воздушными шарами и плюшевыми игрушками, пытались шутить, но надолго нас не хватило. На кухне она назвала девочек «даунятами», я вспылил и хлопнул дверью. Когда вернулся, они сидели в гостиной: жена в своем любимом платье с розами, девочки в белоснежных сарафанах. У всех в рыжие волосы вплетены разноцветные ленточки. На столе торт.

— А вот и наш папа, — нежно сказала Маша и улыбнулась. — А что нам папа принес? Может быть, подарки?

— Папка! Подарки! — вразнобой закричали Катя и Поля.

Я улыбнулся и протянул пару толстых кукол. Меня поразила эта перемена, но я решил, что Маша хочет загладить вину. Мы допили чай, она повела девочек спать и шепнула «Готовься». Ох! Такого дерзкого секса у нас никогда не было. Она разорвала на себе платье, ударила меня по щеке и потребовала «Ну!» И я ответил. Как же она завелась! А она требовала еще и еще, и мы делали… О боже, что мы делали!

Вышли покурить на балкон. Маша улыбнулась, поцеловала меня, провела рукой по груди, встала на колени, я разомлел и не сразу понял, почему она крикнула:

— Убивают!

Она толкнула меня, побежала в комнату, повалила стеклянный стол — вдребезги! Я за ней. Схватил за руку, но она вырвалась и зарядила между ног. Сука! Черт знает откуда достала охотничий нож и ударила меня в левую ляжку. Я заорал и упал. В детской заплакали. Маша туда. Взяла девочек в охапку и рванула на балкон. Я за ними. Но поздно.

Первой с двенадцатого этажа упала Поля, следом — Катя. Маша остервенело ударила себя ножом в живот, потом еще раз — и, покачнувшись, полетела вниз.

Потом все обрывками. Менты, врачи, суд, изолятор, экспертиза. На ноже нашли мои отпечатки, соседи рассказали о ссорах. В газетах прозвали детоубийцей. В НИИ психиатрии посчитали, что…

Ход моих мыслей прервали двое мужчин в бледно-зеленых халатах:

— Кайнов, к тебе, — они натянули на меня мятую рубашку в катышках с болтающимися рукавами и повели по коридору с облупившейся серой краской. Завели в комнату с белыми стенами, усадили на ледяной стул, прикрученный к полу. Напротив — рыженькая женщина в зеленом платье с ромашками на животе. Уже не молодая, но такая красивая.

— Привет, Костя, — сказала она.

— Здравствуйте, — ответил, скромно потупив взгляд. Мысленно стал пересчитывать, сколько решеток на пыльном окне, но скоро сбился и начал по новой.

— Ты опять меня не узнал? — спросила она. — Мы же с тобой так давно знакомы.

— Нет.

— Я же Маша.

— Какая Маша? — бросил я, пытаясь сосредоточиться на решетках.

— Твоя, — она смолкла и затараторила, — Я прощаться пришла. Уезжаю. Надолго. Может быть, навсегда... Девочки передавали тебе привет, очень скучают. Поля поступила на переводчика в Москву, а Катя укатила в Индию, представляешь? Никого не предупредила, а вчера звонит, говорит, в Варанаси.

— Ничего не понимаю. О чем вы? Моих девочек звали, как ваших. Но моя жена убила их, — сказал я. И наконец досчитал — 17 решеток!

Женщина улыбнулась, посмотрела мне в глаза, резко встала, схватила маленькую черную сумочку и вышла прочь. Санитары рывком сорвали меня со стула и вывели вслед за ней. И я вспомнил. Вспомнил ее взгляд, улыбку, лицо, поцелуи и то, как много лет назад она скинула моих девочек с двенадцатого этажа.

— Ах ты ж сука! — крикнул я и прыгнул на Машу, оскалив зубы. Санитары повалили меня. Я укусил тварь за ногу. Меня потащили по полу и бросили в одиночку, что-то вкололи в зад. Я ухнул во тьму. Вижу Полю, вижу Катю, вижу Машу. Вижу, как они по очереди летят вниз. И только одного я не вижу, почему я не лечу вслед за ними?

***

Я вышла из больницы. Трясло. Врачи дали нюхнуть нашатырного спирта, но я успокоилась, лишь когда закурила в машине.

Последние 15 лет я езжу в психиатрическую лечебницу к бывшему мужу. Навещаю редко, раз в два-три года. И каждый раз все повторяется, как на заезженной пластинке.

Мы познакомились на подготовительных курсах в университете, в который, впрочем, так и не поступили. Он тогда вернулся из армии и сразу заворожил меня. Рослый, накачанный, притягательный парень с доброй улыбкой на скуластом лице. Мы стали жить вместе. На третий год родилась Катенька. Здоровая, крепенькая девочка. И, кажется, тогда все и пошло наперекосяк. В роддоме Костя взял Катю на руки, закричал, бросил ее в меня и убежал. Домой не пришел, где-то пил. С работы его прогнали. Чтобы справиться, я переехала с дочкой к маме, в соседний двор. Уж не знаю, что случилось, но через полгода Костя очухался, принес деньги, цветы, подарки. И я его, дура, простила.

Через год родилась Полина. Я не могла на нее нарадоваться. А Костя снова начал пить. Каждый вечер домой приходил грязный, вонючий, чужой мужик и лез целоваться, но быстро отрубался, храпел и орал в бреду. Я боялась одного и мечтала о том же — чтобы он захлебнулся в своей блевоте. Но скоро все прошло. Он бросил пить и следующие годы почти не подводил.

Ад пришел в наш дом в день рождения Кати, ей тогда исполнилось четыре. Костя ввалился пьяный с ножом в руке и пробормотал:

— Вас нет!

— Папа, не надо! — девочки испугались и убежали из квартиры.

Я закрылась в ванной от греха, он выломал дверь и избил ногами по животу. Бросил на полу, ушел в детскую. Что-то уронил, разбил, злобно захохотал. Вытерев слезы, я пошла за ним. Костя стоял посреди комнаты, в одной руке нож, в другой — огромный плюшевый белый заяц со вспоротым брюхом, под ногами — распотрошенная сова. Он крикнул «Мертвечина!», взмахнул ножом и пошел на меня. Я выбежала из комнаты, схватила с тумбочки телефон, закрылась в туалете и набрала «02»:

— Убивают!

Я пряталась, пока не услышала вой сирен. Что случилось, рассказали соседи. Костя вышел на балкон с искалеченными игрушками в руках, ударил ножом сову, бросил вниз, ударил зайца — туда же. А потом покачнулся и свалился сам. Благо, второй этаж, только ногу сломал. Врачи скорой сказали «белочка». В больнице Костю осмотрел психиатр и, как сказала моя мама, «сослал муженька на дурдом». Когда я пришла в больницу, Костя меня не узнал. «Да ты ж мертвая!» Он ругался, меня увели.

Сейчас я второй раз замужем. Недавно мужу предложили работу в Финляндии и мы согласились. Перед отъездом я пошла еще раз взглянуть на Костю. Все эти годы меня тянуло к нему, но не так, как раньше. Влекла его болезнь, его мания, а не он сам. Я пыталась понять, почему этот с виду здоровый мужик поехал умом. А узнала лишь, какие у него острые зубы.

Дома меня встретила Поля.

— Я искала старые фотки, хотела с собой забрать. Полезла на антресоли и нашла это, — она протянула потертый зеленый блокнот. — Мам. Ну, такое.

Дневник

***

Отряд собирали из добровольцев. Командир Совушкин (позывной Сова) рассказал о трех террористах, сбежавших в соседнюю страну. Приказ — уничтожить. Я согласился. За вылазку обещали пять окладов и звание старшего сержанта — то, что нужно к концу службы.

Глубокой ночью нашу группу перебросили через границу. Головорезы прятались в угловой квартире на двенадцатом этаже панельной высотки. Снайпер засел на крыше соседнего дома, еще двое бойцов перекрыли пути отступления, мы втроем — Сова, Заяц и я — натянули приборы ночного видения, бесшумно вскрыли дверь и выпустили пару очередей по дивану, на котором вповалку спали террористы. Почти сразу в соседней квартире прогремел взрыв, посыпалась штукатурка, затрещали выстрелы.

— Вашу ж мать! — прокричал командир и бросился наружу. На лестнице лежали тела бородатых мужиков, над ними улыбались наши бойцы. Мы переглянулись с Зайцем, посмотрели на командира и рванули назад. Врубили свет, одернули розовое одеяло. На диване — рыженькая женщина и две маленькие девочки-близняшки пяти-шести лет, не больше. Мертвые.

***

Сегодня лучший день в моей жизни! С утра я пошел в универ и встретил ее. Маша, 19 лет, хочет стать биологом. Я сразу заметил ее жгучую золотистую шевелюру, набрался смелости и позвал в кафе на чай. Мы гуляли весь день и я улыбался во все щи. Как же хорошо, что она жива.

***

Машка родила. Из ее чрева достали мертвое дитя. Я сразу это понял, как взял холодное тельце на руки: из глаз, ноздрей, ушей лезли червяки. А Машка ласкала ребенка, кормила грудью и будто не замечала, что он мертв. Господи, за что?

***

За каждый поступок своя цена. За все, что ты натворил, ответишь. Не перед богом. Перед собой. Я понял это за завтраком. «Привет, утята», — сказала Машка, обнимая двух маленьких девочек. Они посмотрели на меня. У каждой вместо глаз — две выжженные пропасти. И кожи нет. И волос. Ничего… Они рассыпались в труху и я сбежал. Но я должен вернуться. И ответить. За все.

________________

Подписывайтесь и читайте новые баклановки — https://t.me/baklanovki