Во что веришь, то и есть: учение софистов

Ницще, пожалуй, верно писал, что ориентация Сократа на вопросы добродетели была реакцией на декаденс, упадок нравственности, окутавший греческие полисы в 5 веке до н.э. Да ведь и Платон тоже искал чего-то устойчивого, неизменного; некоего постоянного этического базиса, который мог бы послужить опорой для дальнейших философских построений. Таким базисом стала платоновская теория «идей», о которой я рассказывал в первой заметке.

Духу же древнегреческого декаденса служили софисты. Софистов не интересовали поиски вечной, единой для всех истины в духе Парменида. Скорее, они отталкивались от принципа тотальной изменчивости, установленного Гераклитом: «все течет, все меняется». Но если философия Гераклита опиралась на непостоянство внешней природы, то софисты предпочитали идти от непостоянства человеческого. Самый известный и мудрый из софистов, Протагор, соглашается с Гераклитом и Парменидом: людское мнение противоречиво и относительно. Однако Протагор отказывается верить во что-либо, кроме самого человека. Он смело заявляет:

Человек определяет истину, исходя из собственных предпочтений. Причем это не человек, понятый «идеально», в платоновском духе, как объективный образ Человека вообще, но простой и конкретный человек, ведомый своими особенностями, страстями и желаниями. Протагор отдает истину в руки каждого из нас и дает волю трактовать ее так, как угодно. Живи Протагор сегодня, он был бы тем занудой, который разрешает споры друзей словами «сколько людей, столько и мнений» или «каждому – свое».

Однако стоит отдать Протагору должное. Он не пытался подчинить человеческое бытие умозрительно-божественным началам, недоступным для познания:

Протагора интересует здешнее, земное. От истины он ждал прагматического окраса. Мудрец защищал закон, обычай и традиционную мораль, поскольку эти институты отвечают интересам большинства людей. Совокупность человеческих мнений о благе и была, по видимому, критерием истины в релятивистской философии Протагора, что сближает его с современным прагматизмом.

Более поздние софисты не были столь благоразумны. Они обожали путать разум в противоречиях, доводя свои рассуждения до абсурда. Например, софист утверждает, что кто знает что-нибудь, тот знает все. Ибо кто знает что-нибудь, тот есть знающий. Знающий же не может быть не знающим. Следовательно, знающий что-нибудь знает все, поскольку самой сущности знающего противоречит незнание.

Конечно, софисты основывали подобные рассуждения на грубых логических ошибках. Но это не мешало им снискать популярность среди греческой молодежи. За плату софисты обучали юношей искусству спора. Благодаря своему противоречивому методу, софисты могли доказать практически любую точку зрения, что было крайне полезно в политике и судебных разбирательствах. Понятие истины, таким образом, исчезло из кругозора софистов, а вместе с этим – и уважение к закону и традициям. В конечном итоге, правым оказывался не разумнейший, но сильнейший, способный кулаком вдолбить свою правду в окружающих.

Софистический релятивизм, учение об относительности истины, желание подчинить эту истину капризу человека (схожее с установкой современных постмодернистов) очень напоминает мне конфликт пьесы Горького «На дне». Один из персонажей, странник с евангельским именем Лука, с помощью банальной лжи убеждает отчаявшихся жителей ночлежки в существовании лучшей доли, лучшей жизни, которая ждет их в далекой, а потому иллюзорной Сибири. «Во что веришь, то и есть», заявляет Лука.

Эти слова действительно облегчают унылую долю обитателей ночлежки, наполняют их сердца умиротворением. Но не забирает ли Лука тем самым их право если не на истину, то хотя бы на правду? И что, в таком случае, есть правда – счастье, моменты человеческого блаженства или крест, тяжкое испытание, длящееся всю земную жизнь?