Владимир Паперный — о том, как природа, политика и эмоции вмешиваются в замыслы архитекторов

Памятник погибшим во время войны во Вьетнаме в виде выложенной гранитом ямы может быть идеален с точки зрения эстетики, но вызвать возмущение ветеранов, а в берлинской «Покинутой комнате», которая увековечила место, откуда евреев увозили в концлагеря, могут играть и веселиться дети. Так современная архитектура, отражающая дух времени, уступает человеческим эмоциям и политическому контексту, условно говоря, духу места. Эта борьба сопровождала развитие модернизма и продолжается до сих пор. О том, как архитекторы заигрывали то с одним, то с другим, за что их осуждали и как всё это раздражало постмодернистов, на конференции в Музее Москвы рассказал культуролог Владимир Паперный. Strelka Magazine приводит его главные мысли.

САМЫЙ ПОПУЛЯРНЫЙ НЕБОСКРЁБ И ВОЛЬНОСТИ МОДЕРНИЗМА

Небоскрёб «Сигрем-билдинг» в Нью-Йорке неоднократно называли самым выдающимся и важным зданием тысячелетия. Его построили архитекторы Мис ван дер Роэ и Филипп Джонсон. C момента его появления в 1958 году во всём мире создали огромное количество копий и реплик небоскрёба. При этом сам Мис говорил, что на архитектурные тенденции он не обращает внимания, потому что на работу ездит в такси, по сторонам не смотрит и ему, на самом деле, это не очень интересно.

Это абсолютная победа духа времени над духом места, когда архитектору совершенно неважно, в каком месте находится его здание, главное, что оно выражает дух современности.

В том же 1958 году произошло другое скандальное событие. Архитектор Эрнесто Роджерс, двоюродный брат Ричарда Роджерса, который знаменит Центром Помпиду, построил башню в Милане под названием Torre Velasca. Эрнесто Роджерс позволил себе вольность: построив настоящее модернистское здание, он слегка стилизовал его под средневековую башню. И это вызвало бурные протесты у, так сказать, ортодоксальных модернистов, которые обвинили его в измене самим принципам модернизма. Особенно резко высказался известный английский теоретик Тревор Бенам, который написал в журнале «Изабелла»: «Желание надевать старые одежды — это, как сказал Маринетти про Джона Раскина, то же самое, что желание взрослого человека спать в колыбели». Такие вольности модернизма, как заигрывание с духом места, строго наказывались.

РЫБЫ, ИСКОПАЕМЫЕ И ПОСТМОДЕРН

Постмодернизм, наоборот, постоянно заигрывал с локальными темами и историческим контекстом. Архитектурная группа Site построила довольно много торговых центров под названием DEZ в Калифорнии и в Техасе. Их главная идея — игра с разрушением. Они проектируют как бы разрушающееся здание, но на самом деле это декорация, потому что здание строится на месте, где бывают частые землетрясения.

При этом, например, архитектор Фрэнк Гери, которого постмодернизм раздражал, отреагировал на поиски духа места иронически: «Когда все заговорили об исторических реминисценциях, о том, что здание должно выражать историю места, я предложил: „Давайте уйдём к рыбам. Они ведь существовали за 300 тысяч лет до человека“». И он начал проектировать здания в виде рыб в качестве насмешки над постмодернистской идеей поиска духа места.

Другой американский архитектор Антуан Предок считает, что контекст места надо понимать не так примитивно. «Я, — говорит архитектор, — анализирую историю не только в культурном, но и в геологическом смысле, начиная с доисторических времён». Мы не знаем, что находится под землёй, в геологии, и не можем судить, до какой степени здания Предока выражают эту идеологию, но он так утверждает. Например, для казино в Лас-Вегасе он создал проект, который не был реализован, но назывался «Атлантида». И тут никакой идеи духа места быть не может, потому что Атлантида точно не находилась под Лас-Вегасом.

ЛИНИЯ НЕБОСКРЁБОВ И НАРОДНАЯ ЗЕМЛЯ

Архитектура модернизма никак не связана с местом, тем не менее возникает неожиданный парадокс. Если посмотреть внимательно на линию небоскрёбов в Нью-Йорке, то это не горизонтальная линия, она имеет подъёмы и падения. Самые высокие небоскрёбы расположены в том месте, где скала, которая находится под Манхэттеном, ближе всего подходит к поверхности, там она может выдержать самые высокие и тяжёлые небоскрёбы. А в тех местах, где скала уходит глубоко, небоскрёбы ниже. Таким образом, сама линия небоскрёбов независимо от воли архитекторов выражает дух этого места, во всяком случае геологический дух, о котором говорит Антуан Предок.

Московский университет построен за несколько лет до того, как Мис ван дер Роэ построил «Сигрем». 

Почему американские небоскрёбы такие узкие и длинные? Потому что в Америке очень дорогая земля. Идея Московского университета соответствует представлению о том, что у нас земля народная, она ничего не стоит, поэтому мы можем строить так, чтобы наши небоскрёбы вольготно расположились на этой народной земле, у нас её сколько угодно, и никаких денег не жалко.

ПАМЯТНИК В ВИДЕ КОНТУРА ПАМЯТНИКА

Когда в 1931 году был снесён храм Христа Спасителя, предполагалось, что Дворец Советов, который построят на этом месте, будет самым современным и самым лучшим зданием всех времён. Один из окончательных проектов Иофана, Гельфрейха и Щуко являлся зданием переходного периода. Это модернизм, который постепенно начинает покрываться какими-то наслоениями совсем другой эпохи и другого стиля.

Когда на этом месте возник не дворец, а бассейн, то с ним, как известно, были серьёзные проблемы, потому что горячая вода создавала пар, который, по некоторым сведениям, разрушал картины из Пушкинского музея, и с этим местом надо было что-то делать. Объявили несколько конкурсов, официальных и неофициальных. Художник Юрий Селивёрстов предложил восстановить проект Дворца Советов в виде металлического контура в натуральную величину. По-моему, это очень красивая идея. Он говорил, что этот памятник смирению и покаянию не земной храм, а небесный. 

Идея памяти как духа места так и не была принята, её заменили каменной, точнее бетонной реальностью храма, которая, в отличие от проекта Селивёрстова, напоминавшего и о разрушении, и о памяти, делает вид, что ничего плохого никогда не было.

Интересно, что похожие идеи уже были осуществлены. Одна из них — в городе Филадельфия. Роберт Вентури, которого называют отцом постмодернизма, — а тот всегда открещивается от этого термина и всё время предупреждает: «Никогда не был и никогда не буду» — воссоздал не сохранившийся дом Бенджамина Франклина именно в форме точного контура дома.

ВЕТЕРАНЫ И ЖЕНЩИНЫ ПРОТИВ МИНИМАЛИЗМА

Один из опусов на тему памяти жертвам войны во Вьетнаме спроектировала американская студентка Майя Лин китайского происхождения во время обучения в Йельском университете. Её проект выиграл конкурс за счёт своего лаконизма. Памятник, который она спроектировала, — это две стены в углублении в земле, покрытые чёрным гранитом, на них написаны все имена погибших — как бы рана в земле. Это предельный минимализм, который всех очаровал. Она получила премию, и проект уже должны были начать строить, но тут начались скандалы. Во-первых, это нетрадиционный дизайн: никто никогда не видел памятника жертвам в виде, условно говоря, ямы в земле. Второе гораздо более важно. «С кем мы воевали? — говорили ветераны. — Мы воевали с азиатами. И тут азиатка будет решать, как хранить память о наших героях». Майя Лин родилась в Америке, по американской Конституции она абсолютная американка. Но тот факт, что она выглядит как китаянка и носит китайское имя, вызвал большой протест, главным образом со стороны самих ветеранов.

Вторая причина — недостаток опыта. Майя Лин на тот момент была студенткой. «Как она может брать на себя такие большие проекты?»

 Самое любопытное, что её профессор по архитектуре в Йельском университете сказал ей: «Ваш проект абсолютно блистательный, но если бы мой брат погиб на этой войне, я бы не хотел приходить на то место к его мемориалу, в яму к гранитной стене». 

Так возник конфликт между, условно, духом времени и духом места. С точки зрения духа времени и с точки зрения современной архитектуры это был замечательный проект. К нему невозможно придраться с эстетической точки зрения. Но возникла проблема с духом места, с желаниями людей видеть то, что они привыкли видеть на месте памятников. Они хотели видеть скульптуру солдата с автоматом, им пошли навстречу и так и сделали. Майя Лин сказала, что это нарушает чистоту её замысла, и собиралась снять своё имя с проекта. Тем не менее памятник героям войны оставили. Казалось бы, все удовлетворены. В скульптуре представали белый человек, чёрный, латиноамериканский, но тут выяснилось, что недовольны женщины. Они сказали: «А наши медсёстры, которые погибли на этой войне?» Тогда рядом поставили памятник женщинам. Это сделали достаточно деликатно, в сторонке, поэтому нельзя сказать, что интересный проект Майи Лин испорчен, тем не менее жертва была.

В итоге Майя Лин оставила своё имя как автора этого проекта. В этом конфликте нет правых и неправых. То, что я называю духом времени и духом места, можно назвать конфликтом эстетики и человеческих эмоций. А почему надо выбрать архитектурную эстетику и пренебречь чувствами людей, которые хотят, чтобы их память восстанавливали определённым образом? Между прочим, та же проблема возникла с памятниками по поводу 11 сентября в Нью-Йорке, где родственники жертв активно вмешивались в проектирование. Я не считаю, что, сделав уступку, архитекторы приняли неправильное решение.

Текст: Юлия Печёнкина