Весь невидимый нам свет

Грот

Немецкие зенитчики сбили американский самолет. Он упал в море у Парамэ, летчик выбрался на берег и попал в плен. Этьен расстроен, а вот мадам Рюэль излучает радость.
— Красивый, как киноартист, — шепчет она, вручая Мари-Лоре батон. — Я уверена, они все такие.
Мари-Лора улыбается. Каждое утро одно и то же: американцы все ближе, немецкая армия трещит по швам. Каждый вечер Мари-Лора читает Этьену вторую часть «Двадцати тысяч лье под водой». Теперь и он, и она не знают, что там дальше.

«„Наутилус“ прошел в три с половиною месяца около десяти тысяч лье,
 — пишет профессор Аронакс. —
Куда мы держим путь? Что сулит нам будущее?»
Мари-Лора кладет батон в рюкзак, выходит из булочной и направляется к гроту Юбера Базена. Она закрывает решетку, приподнимает подол и входит в мелкую воду, думая об одном: как бы не раздавить никого из мелких существ на дне.

Идет прилив. Мари-Лора отыскивает морских желудей, шелковисто-мягкого анемона, легонько кладет палец на панцирь песчаной улитки. Та сразу замирает, втягивает в раковину голову и подошву. Потом вновь медленно выпускает рога и ползет дальше, таща на себе закрученную раковину.
Чего ты ищешь, улиточка? Живешь ли ты мгновением или, как профессор Аронакс, тревожишься о будущем?

Улитка начинает взбираться на стену, а Мари-Лора, в насквозь мокрых дядюшкиных домашних туфлях, шлепает к выходу и уже хочет запереть за собой решетку, когда мужской голос произносит:
— Доброе утро, мадемуазель.
Она оступается и чуть не падает. Трость со звоном катится по камням.
— Что в рюкзаке?

Он хорошо говорит по-французски, но сразу понятно, что это немец. Он загородил узкую улочку. С подола капает, в туфлях хлюпает вода, по обе стороны — высокие стены. Мари-Лора по-прежнему держится правой рукой за открытую решетку.
— А там что? Укрытие?

Голос звучит пугающе близко, но в таком узком месте, где эхо отдается от стен, трудно определить расстояние. Ей кажется, что батон в рюкзаке бьется как живой. В нем почти наверняка — туго скрученная полоска. Числа на бумаге — смертный приговор. Дядюшке, мадам Рюэль. Им всем.
— Моя трость, — говорит она.
— Закатилась тебе за спину, милочка.
За спиной у немца — узкий проулок, дальше занавес плюща и город. Там можно закричать, и тебя услышат.
— Вы позволите мне пройти, мсье?
— Конечно.

Однако он не двигается с места. Дверь тихонько скрипит.
— Что вам нужно, мсье?
Голос предательски дрожит; если немец еще раз спросит про рюкзак, у нее разорвется сердце.
— Что ты тут делаешь?
— Нам не разрешают ходить на пляж.
— И ты ходишь сюда?
— Собирать улиток. Мне пора идти, мсье. Позвольте мне взять мою трость.
— Но ты не собирала улиток, девочка.
— Можно мне пройти?
— Сперва ответь на вопрос о твоем отце.
— О папе? — Что-то холодное внутри ее становится еще холоднее. — Папа сейчас придет.

Немец принимается хохотать, и его смех отдается от стен.
— Сейчас, говоришь? Твой папа, который в тюрьме за пятьсот километров отсюда?
Нитки страха прошивают грудь. Надо было слушать тебя, папа. Никогда не выходить из дому.
— Брось,
petite cachotière
[43]
, — говорит немец, — нечего так пугаться.
Мари-Лора слышит, что он тянется к ней, чувствует гнилой запах из его рта, и что-то — кончик пальца? — касается ее запястья в тот самый миг, когда она отступает на шаг и с лязгом захлопывает решетку.

Немец падает и как-то очень долго встает; Мари-Лора думала, что он вскочит сразу. Она поворачивает ключ в замке, убирает его в карман и, пятясь в низкое пространство конуры, находит трость. Немец по другую сторону решетки, но его голос преследует Мари-Лору:
— Девочка, из-за тебя я выронил газету. Я всего лишь скромный фельдфебель, и мне надо задать тебе вопрос. Один простой вопрос, и я уйду.

Море рокочет, улитки шебуршат на камнях. Достаточно ли частая решетка, не пролезет ли он между прутьями? Достаточно ли крепки петли? Только бы они выдержали! Она в мощной толще укреплений. Холодная вода прибывает; каждые десять секунд в конуру заплескивает новая волна. Слышно, как немец расхаживает перед входом, припадая на одну ногу: раз — пауза — два; раз — пауза — два. Мари-Лора пытается вообразить псов, которые, по словам Юбера Базена, жили здесь столетия назад. Сторожевых псов размером с лошадь, которые вцеплялись людям в ноги и вырывали куски мяса. Она встает на колени, сжимается и говорит себе: я — Улитка. В крепком панцире. Неуязвимая.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь